Балинов, бывший председателем официального Калмыцкого Национального Комитета и в то же время главой существовавшей с 1928 года политической организации «Халмаг Тангечин Тук» (Калмыцкое знамя), признанный таковым и немцами и своими земляками, хорошо понимал рамки своих политических возможностей. Вначале он, возможно, был близок к идеям сепаратизма, но потом идея полной независимости Калмыкии в виду географического положения республики между русскими, тюркотатарскими и кавказскими народами стала представляться ему иллюзорной.
Лишь одна цель была в рамках возможного-осуществление так часто забытого в прошлом и настоящем принципа национальной автономии, т. е. признание за калмыками прав охраняемого законом национального меньшинства, признание права на самостоятельную жизнь, свободное развитие духовных начал и традиций «в семье народов».
Вся политическая активность, как трезво сознавал это Балинов, должна была вести к гарантии трёх фундаментальных свобод для калмыцкого народа: свобода религии, свобода культуры и свобода экономики.
Понимание этого стало для него и его соратников побудительной причиной для следующего политического шага, которому порой энергично противились представители других национальностей — сближение с великорусским освободительным движением генерала Власова.
Сегодня уже трудно установить, ответили ли калмыки тем самым на призыв Власова к представителям национальных меньшинств или же сами проявили инициативу в этом направлении.
В любом случае Калмыцкий Национальный Комитет, в котором в большинстве были представители старой эмиграции, заручился поддержкой своих земляков из Советского Союза.
Вопрос присоединения к Власову был поставлен Балиновым уже в сентябре или октябре 1944 года, т. е. ещё до обнародования Пражского Манифеста, в письме, которое он направил начальнику штаба Калмыцкого Кавалерийского Корпуса Арбакову. (Из беседы с Арбаковым 25 и 26.10.1971 года.)
Если это соответствует действительности, в чём не может быть больших сомнений, то калмыцкие офицеры на нескольких собраниях, которые были проведены уже без участия немцев, практически единогласно высказались в поддержку этого шага. Все солдаты и офицеры Кавкорпуса подписали заявление, в котором они поддержали объединение с движением генерала Власова.
В знак согласия и солидарности солдаты пожертвовали месячный оклад в общем размере 150 000 рейхсмарок на поддержку калмыцких беженцев в Германии.
При такой поддержке Балинов оказался желанным союзником для генерала Власова, особенно если вспомнить, что со стороны других национальностей последний наткнулся на холодную сдержанность и даже откровенный отказ.
Полковник Кромиади, начальник личной канцелярии Власова, был свидетелем того, что уже первая встреча двух политиков состоялась в атмосфере полного взаимопонимания и стала началом большого личного доверия между ними, сохранившегося до конца.
Для Балинова было очень важным узнать, как Комитет Освобождения Народов России (КОНР) представляет себе будущие отношения с нерусскими народами-и как раз в этом направлении Власов старался дать все возможные гарантии. Он подчёркивал не только то, что Пражский Манифест декларировал уже 14 ноября 1944 года право национальных меньшинств на равноправие и самоопределение, он шёл дальше, как позже писал Балинов, и понимал под этим право на национальное самоопределение вплоть до отделения и создания суверенного государства.
(В статье 1 Манифеста было написано: «Равные права всем народам нашей Родины с полным уважением их прав на национальное развитие, самоопределение и независимость», «Декларация Комитета Освобождения Народов России».)
Если тот или иной народ в результате свободного волеизъявления заявлял о выходе из Российского объединения, ему в этом должна была быть предоставлена полная свобода. Ослабление Российского государства было для Власова как русского патриота, не простым вопросом, и он этого не скрывал, но в интересах объединения всех антибольшевистских сил и организации единого фронта народов, он считал необходимым предусмотреть такую возможность, которая, собственно, была теоретически предусмотрена и в советской Конституции от 5 декабря 1936 года.
С самого начала необходимо было избежать всего, что могло быть истолкованно как отступление от принципа самоопределения, и Власов говорил, что он всегда будет сторонником этой первой программной статьи Пражского Манифеста, — «пока я буду жив». Принципиальность, с которой он отстаивал эту точку зрения по национальному вопросу на различных встречах, говорит о том, что в данном случае речь не шла о простом тактическом ходе.
(«Мы поставили своей целью защиту национальных прав всех народов, сохранение их своеобразия и уничтожение губительного интернационализма. Манифест, подписанный в Праге, даёт каждому народу право на самостоятельное развитие и государственную самостоятельность», — генерал Власов в интервью корреспонденту газеты «Фёлькишер Беобахтер».)
По-видимому, он ожидал, что со временем национальные страсти улягутся, и русский язык, культура и преимущества общей экономики станут достаточно прочным узлом сотрудничества и единства.
Уже одно принципиальное признание права на самоопределение могло удовлетворить ожидания калмыков, которые стремились лишь к поиску общего фундамента для объединения с другими народами под одной общей крышей.
Балинов тем не менее получил ещё одно заверение, когда поведал о трагедии его народа и состоянии калмыцких частей.
Власов заверил его, что он предпримет всё возможное, чтобы сберечь калмыков в предстоящих тяжёлых сражениях, чтобы сохранить этот маленький народ — один из древнейших народов Азии — для жизни «в будущей свободной России».
Эти слова были проникнуты такой искренностью и убеждённостью, что по свидетельству полковника Кромиади, Балинов, услышав это заверение, разрыдался.
По единогласному решению Калмыцкого Национального Комитета и Хальмаг Тангечин Тук Балинов обьявил от имени обеих организаций о вступлении их в КОНР.
В заявлении для прессы от 13 декабря 1944 года он обосновал этот шаг тем, что все принципы, положенные в фундамент руководимого генералом Власовым КОНРа, были калмыками безусловно и полностью приняты.
Если Калмыцкий Национальный Комитет полагал теперь, что его политические интересы гарантированы КОНРом, руководимым генералом Власовым, то он несколько отходил от общей линии, на которой оставались другие представители нерусских меньшинств. Естественно, что Национальный Туркестанский Комитет, Северокавказский Национальный Комитет и представители, объединившиеся для военного и политического сотрудничества в Кавказском Совете (признанном Национальном комитете с 1945 года) приветствовали Власова как нового союзника в общей борьбе, но решительно отказались подчиняться русскому управлению и заявили о возможности сотрудничества только при условии признания их безусловной независимости.
Позиция калмыков противоречила и всей прежней политике Имперского Министерства по делам оккупированных восточных территорий, которое, очевидно, было против великорусских устремлений Власова и поддерживало автономные и центробежные идеи национальных меньшинств. Но чтобы подчеркнуть, «что отдельные представительства обладают полной свободой и в любое время могут примкнуть к Власову», и поскольку речь шла о калмыках — маленькой народности, формально ещё существующее Министерство одобрило решение Балинова.
Однако в реальности это присоединение калмыков к русскому освободительному движению мало что изменило. Сам Власов приобрёл несколько более широкую политическую опору и по меньшей мере имел теперь возможность приводить в пример капризным национальным меньшинствам тех же калмыков. Кроме того он полагал, что Балинов поможет ему в улучшении отношений с представителями кавказских народов в Берлине, с которыми тот был в хороших отношениях. Но большого результата, который бы знаменовал для Власова реальное усиление власти в обстоятельствах поздней осени 1944 года, он не дождался.
Перевод жёстко организованного и закалённого в боях Калмыцкого Корпуса в рамки лишь только создаваемых Вооружённых сил КОНР не состоялся.
Власов, который провёл об этом переговоры с Балиновым и военным представителем калмыков Арбаковым в начале ноября 1944 года, встретил с их стороны принципиальное согласие. Так, он распорядился о посылке 10 русских офицеров-инспекторов в Калмыцкий Кавалерийский Корпус и прикомандировании Арбакова в чине полковника и представителя калмыков в свой штаб. Но данный план был сначала отклонён генералом по делам добровольческих частей при Верховном командовании Вермахта, который вовсе не собирался передавать Корпус ни Власову, ни СС. И только в начале следующего года он поменял своё мнение.
