— Ну, как ты развлекаешься? — безмятежно произносит он.
Развлекаюсь?
Вся ситуация становится какой-то несерьезной. Совсем не такой я представляла себе нашу встречу. Тем не менее я решаю, что его вопрос был задан не преднамеренно, в виде ничего не значащего вступления, а потому попросту игнорирую его.
— Так мы будем разговаривать? — спрашивает он через минуту. — Или просто посидим молча?
Я всматриваюсь в толпу богемного вида студентов за его спиной. Они только что зашли в бар — все с ухоженными бородками, оживленные и хохочущие.
— Мы будем разговаривать. — Я стараюсь сделать все, чтобы мой голос прозвучал непринужденно. Только теперь я начинаю понимать, что все это — какая-то грандиозная ошибка. Я знаю, что мы должны поговорить, но только вот о чем конкретно?
— Так как у тебя идут дела?
— Ничего особенного. Я съехала с квартиры Фионы и живу теперь у девушки по имени Джеки. — Я замолкаю, а паузы пускай заполняет он сам. — А у тебя как?
— Продолжаю трудиться, ушел с головой в работу. Ты знаешь, я очень подолгу и помногу думал, с тех пор, как ты ушла…
Я приподнимаю бровь. Вот это уже интересно.
— Я хочу сказать, что наверное, так оно лучше. Ну, как это все произошло. Видимо, ты была права, что ушла от меня.
Мой рот открывается и закрывается, как у гуппи в аквариуме, но ни одного слова оттуда не исходит. Люк отхлебывает свой «Старопрамен» и продолжает:
— Наверное, если я буду честным перед самим собой до конца, то скажу, что я ожидал чего-то такого. То есть, ну, что ты еще могла сделать? Ведь я же не оставил тебе… — Он ненадолго замолкает, потому что у него за спиной раздается взрыв хохота: это веселятся бородатые студенты. — Не оставил тебе никакой альтернативы. И когда я нашел твою записку, я смотрел и смотрел на нее. Читал одну и ту же строчку снова и снова. И вот — ура! — смысл твоих слов наконец-то дошел до меня. Это было как откровение. Я ведь действительно так решил сам. Это я — мать твою! — так решил.
Я смотрю на него широко раскрытыми округлившимися глазами. Нет, чего-чего, а вот этого я уж никак не ожидала. Последний раз, когда я его видела, он стоял совершенно голый на лестничной площадке и в отчаянии выкрикивал мое имя. Я была нужна ему. Теперь он сидит передо мной, полностью упакованный — облаченный в свой джинсовый костюм «Дизель», и это уже совсем другая картина. Портрет независимого мужчины. Такого, который скорее исключает присутствие постороннего, нежели предполагает его наличие или тем более зависит от кого-то. Даже когда он говорит со мной, находясь на таком расстоянии, что я могла бы выдавить ему всех угрей на лице, я для него сейчас не существую. Он не смотрит мне в глаза и вообще ничем не выдает того факта, что замечает меня.
— Наверное, я просто еще не готов к этому. Ну, к тому, к чему мы с тобой постепенно приближались. То есть скорее всего я боялся этого и сам искал выход. Или что-то типа того. То, что ты сделала на той неделе, — прости — то, что мы, а вернее, я сам сделал на прошлой неделе… это было лучше для нас обоих.
Он делает большой глоток пива и вытирает рот. Судя по всему, монолог окончен.
Но я пришла сюда вовсе не за тем, чтобы выслушивать нечто подобное. Мне нужно было видеть, как он мучается. Мне нужны были его страдания, его кровоточащее сердце и, если хотите, его голова на блюде. Но больше всего, конечно, мне нужно было узнать, что шансы еще есть. Что в тот момент, когда дело дошло до сжигания мостов, я была единственной с коробком спичек в одной руке и канистрой бензина в другой.
И вот Люк еще раз доказал, что способен удивлять, да еще как! Все то время, пока мы были вместе, он казался мне достаточно предсказуемым. Но не в том смысле, что с ним было скучно, нет. Напротив, я считаю, что предсказуемость — это та положительная черта, которую очень многие так незаслуженно недооценивают. Знать человека настолько хорошо, чтобы уметь заканчивать за него предложения и точно угадывать его мнение о только что встреченном незнакомце — это, по-моему, одно из чудеснейших качеств во всем мире.
А остолбенеть от неожиданности и быть сбитой с толку в одну минуту — ну, вот в этом точно уж я ничего хорошего не вижу. Любовные отношения, по своему определению, должны быть во многом предсказуемы. Так надо, чтобы они срабатывали. Вот поэтому Люк и был для меня идеалом. Но теперь все изменилось, и моя уверенность куда-то улетучилась.
Он переменился даже внешне.
То есть, разумеется, его пухлые губы и бархатный подбородок остались неизменными, но за поверхностью этих серовато-зеленых глаз притаилось что-то неприятное и тревожное. Что-то непонятное, и оно постоянно ускользает от меня.
— Я рада, что теперь для тебя очень многое прояснилось.
Я вспоминаю беседу, которая произошла между мной и Люком два месяца назад. Мы лежали голышом в постели, и после совокупления его грудь служила мне подушкой. Разговор был ничем не примечателен: обычный обмен банальными признаниями в любви, как это обычно случается после окончания полового акта. Мы произносили те самые слова, которые кажутся очень важными в ограниченном мире влюбленных, и бессмысленны за его пределами. Но сейчас мне припомнилась именно та фраза, которую Люк произнес под конец нашего постельного диалога: «Лучше и быть не могло».
Тогда это утверждение подействовало на меня, как батарея центрального отопления, согревая меня всю изнутри. Я улыбалась, а моя солоноватая кожа прилипала к его телу. Это было, как я прочла в одной книге, отречением от внешнего мира. Я стала хозяйкой его вселенной. Все, что он хотел, находилось рядом с ним, буквально лежало на нем сверху. Но теперь те же самые слова и усталый тон, которым они произносятся, заключают совершенно другой смысл:
— Лучше и быть не могло.
И это никак нельзя было назвать верой в наши любовные отношения. Он признавал их неадекватность. Если лучшего со мной не получилось, значит, ему захотелось добыть это в другом месте. И с кем-то другим.
Наверное, поэтому он сейчас, как настоящий дзен-буддист, старается излучать ауру абсолютного спокойствия. И ни морщинки сомнения не пробежало по его прежде такому подвижному и взволнованному лицу.
Мы одновременно прикуриваем сигареты, но на удивление по-разному. Его рука тверда, а мои пальцы так и пляшут вместе с пламенем. Что со мной происходит? И тут я понимаю все. Смятение чувств, вот что. Книга правил была выброшена через окно вместе с туфлей «фендолуччи» в тот самый роковой день.
Мой Люк (версия 1.0) являлся единственным в своем роде уникальным существом. Он был верен мне. Он был несчастным ублюдком (что касается мужчин, я никогда не была сластеной). Но сейчас он сканировался и запустил одновременно тысячу измененных версий Люков. Их слишком много, чтобы отслеживать или хранить в своей памяти.
