Отдать моему любимому племяннику Франческо де Леоне после моей смерти. Никто другой не должен знать о содержании письма. А ежели он нарушит волю усопшей, душа его не найдет успокоения. Один Господь мне Спаситель и Судия.
Аннелета просмотрела другие документы: акты о покупке и продаже земель и недвижимого имущества, о сдаче в аренду лесов и мельниц. Она взяла пергамент с планом, о котором говорила аббатиса, чтобы перепрятать его в надежное место. Единственным надежным местом ей казалась тайная библиотека. Аннелета приподняла ковер и увидела низенькую дверь.
Взяв в руки масляный светильник, который она зажгла целую вечность назад, Аннелета вошла в просторный зал с высокими потолками. Струя ледяного воздуха ударила ей прямо в лицо. Подняв глаза, она заметила длинные горизонтальные бойницы, расположенные под самым потолком. Несмотря на удушающую печаль, сдавливавшую ей грудь, Аннелета застыла от волнения, до глубины души потрясенная видом сотен томов, собранных в этом месте, едва осмеливаясь подойти ближе.
Прерывисто дыша широко открытым ртом, Аннелета боролась с суеверным страхом, парализовавшим ее. Вдруг какая-то сила бросила ее к полкам. Она читала названия, присвистывая от восхищения, дрожа от желания приобщиться к науке, к собранным здесь знаниям. Боже мой… Если бы ей разрешили жить здесь, прочитать все книги, обо всем узнать… Неожиданно ее охватила тревога: а вдруг новая аббатиса[45] решит уничтожить это чудо, или ей прикажут это сделать? Подобная перспектива заставила Аннелету вздрогнуть. Она должна держать при себе ключ до приезда рыцаря де Леоне. Какое тяжелое бремя она взваливает на себя! Аннелета знала, как любила мадам де Бофор своего приемного сына, и не сомневалась, что он отвечает ей взаимностью.
Надо было действовать быстро. С минуты на минуту Берта и Тибода должны вернуться. Эти глупые гусыни могут подумать, что Аннелета решила воспользоваться одиночеством, чтобы при помощи печати сфальсифицировать документы. Низкие душонки чаще всего подозревают других в том, на что способны сами.
Аннелета положила письмо и планы на полку. Неожиданно она обо что-то споткнулась. Она нагнулась и в полутьме при слабом свете масляного светильника разглядела большую ивовую корзину, в которую сложила мешочки и пузырьки, прежде чем отдать ее аббатисе. Так вот куда спрятала корзину матушка!
Что это был за яд, который действовал столь стремительно, вызывая конвульсии и сильное окоченение членов? Аннелета могла поклясться, что Иоланду де Флери отравили тем же ядом. Вероятно, сестра-лабазница боролась с асфиксией, царапая себе горло, чтобы облегчить доступ воздуха, до тех пор пока руки не перестали ее слушаться.
Животное… Яд был связан с каким-то крупным животным. Аннелета могла в этом поклясться, хотя память упорно отказывалась ей помочь. Вероятно, решение находилось на страницах этих книг.
Нет! Только не царапины! Следы были гораздо длиннее, вели к самому носу. А Элевсия всякий раз кричала, когда Аннелета дотрагивалась до нее. Неужели малейшее прикосновение вызывало у нее мучительную боль? Аннелета мысленно представила убийцу в ту ночь в дортуаре. Проклятая! Она решительно сжала одной рукой горло Иоланды, а другой заткнула ей рот, чтобы та не могла кричать. На протяжении всей агонии она спокойно смотрела, как умирает ее духовная сестра. Ни в этом мире, ни в том ей не будет прощения. И Аннелета поклялась своей жизнью, своей душой, что возмездие вскоре обрушится на убийцу и будет ужасным.
Еще один фрагмент мозаики встал на свое место: Элевсию отравили, поскольку убийца надеялась, что будет отменен запрет выходить за пределы аббатства, а вместе с ним и тщательный обыск всех путников, поклажи и телег. Манускрипты! Они ни за что не должны попасть в руки их врагов. Аннелета постарается разоблачить отравительницу любыми способами, пусть даже ей придется подкрепить свое недостаточно высокое положение дерзостью, как она только что сделала в отношении Берты и Тибоды. Несмотря на возраст и старческое слабоумие, Бланш де Блино имела все законные основания претендовать на пост заместителя аббатисы. Впрочем, сестра-больничная не сомневалась, что убийце удастся без особого труда манипулировать старой женщиной. Что касается Берты де Маршьен, то она, пусть и забывшая о прежней надменности, столь глупа, что легко попадется на удочку, буквально растаяв от льстивых слов.
Аннелета боролась со смутным отчаянием, завладевавшим ее сознанием. Она найдет способ, чтобы помешать снятию запрета выходить за стены аббатства.
Она направилась к приоткрытой низенькой двери, как вдруг ее озарила новая мысль, леденящая душу. Эта мысль лишь подтверждала уверенность Аннелеты в извращенном уме ее заклятого врага: носовой платок. Зная то, что некоторые болезни, в частности простудные, могут передаваться через одежду и личные вещи больных, убийца украла носовой платок Жанны, несомненно, дремавшей в это время, чтобы подбросить его Элевсии. Хрупкое телосложение аббатисы вкупе с усталостью и беспокойством последних месяцев довершили дело. А затем подколодной змее осталось лишь наблюдать за развитием болезни и добавить яд в травы, которыми Аннелета непременно будет лечить аббатису.
Убить змею своими руками, если потребуется! Сестра-больничная чувствовала себя на это способной. Хуже, она жаждала видеть, как будет умирать дьяволица, видеть так же явственно, как видела угасавшую на ее глазах Элевсию.
Сестра-больничная быстро вышла, заперла дверь и поправила тяжелый ковер. Затем она закрыла на ключ кабинет Элевсии. Она сама проследит за выносом тела и никому не позволит занять покои их матушки. До тех пор, пока не прибудет новая аббатиса, поскольку тогда Аннелете придется отдать ключи.
Боже всемогущий… сделай так, чтобы Франческо как можно быстрее приехал!
Ватиканский дворец, Рим, декабрь 1304 года
Камерленго Гонорий Бенедетти рассматривал слащавое лицо своего визави, французского прелата, преисполненного почтения. Епископ Фульк де Марзен ждал от него совета. И он прозвучал:
– Мой дражайший брат… друг мой, что я могу вам ответить? Разумеется, король Франции и другие монархи Европы используют всю свою политическую значимость, пытаясь повлиять на скорые выборы нашего нового Папы, но, в конечном счете, принимать решение будет только конклав. За вас выступают все французские прелаты, которые не хотят, чтобы Святой престол занял итальянец. По крайней мере те, кто сохранил достаточно смирения, чтобы признать, что сами не станут хорошими понтификами, или те, кто не отдаст своего голоса за… компенсацию.
– И сколько же таких, по вашему мнению, ваше преосвященство? Тех, кто не куплен – что за мерзкое слово! – или не пал жертвой своего честолюбия?
Марзен забавлял Бенедетти. Правда, весьма странным образом. Этот епископ, готовый на все, чтобы занять Святой престол, хмурил брови, кусал от отчаяния губы, рассказывая об аппетитах своих противников, рвавшихся к почестям И власти. Камерленго в голову пришла неприятная мысль, которую он попытался прогнать. По сути, «другие», его тайные враги, те, кто боролся, чтобы воссияло то, что они называли Бесконечным Светом, были похожи на этого прелата. Они твердо убеждены, что их жизни не имеют особого значения, Важным является лишь будущее. Разумеется, они по ошибке забрели не в тот лагерь, поскольку люди – это люди, и никакое чудо, никакая жертва распятого Сына Божьего не могли их изменить. Они плакали, просили, умоляли, а потом вновь становились расчетливыми и начинали совершать подлые поступки, едва из их памяти изглаживались воспоминания о мученической чистоте.
Бенедетти вернулся к епископу, лицо которого напоминало ему фруктовое пюре, обильно политое прогорклым медом. Желание заставить его волноваться оказалось сильнее здравого политического смысла, требовавшего успокоить епископа.
– Сказать правду?
– Именно это я и хочу услышать, при всем моем уважении к вам.
– Весьма незначительном.
Мед стек с румяного лица любителя хорошо поесть. Фульк де Марзен занервничал. До чего же он был забавным, этот епископ, заплывший жиром, постоянно разглагольствовавший о воздержании! Все знали, что монсеньор де Марзен, вынужденный содержать алчных родственников и несколько хорошеньких любовниц, постоянно нуждался в деньгах. На что он надеялся? Что он сможет поселить их, всех этих женщин из гарема, достойного султана, в Ватиканском дворце? Почему бы и нет? Такое уже было. Марзен приехал за помощью, за голосом, в обмен на который он был готов пойти на любые уступки.
Вдруг весь этот спектакль, еще недавно забавлявший камерленго, готового продолжать его до бесконечности, начал действовать Бенедетти на нервы.
Бенедетти захотелось, чтобы это стонущее ничтожество немедленно исчезло. Он задыхался в его присутствии.
