то, что задает им область мирного по форме, но глубоко враждебного по существу отношения между собой.
Может ли это вообще существовать в реальности? Это тот же самый вопрос, который мы только что задавали по поводу Gemeinschaft'a. Может ли быть такой Gemeinschaft, где нет рационального рассуждения? Нет. Может ли быть такой Gesellschaft, где все совершенно выжжено, и от Gemeinschaft'a не осталось ничего, все испорчено, кругом только рассудочные отношения? Нет. Значит, предполагается, что в социальной жизни, как она есть, всегда имеется смесь того и другого, но прежде было больше одного, а сейчас больше другого, и изменение идет от старого порядка, когда было больше Gemeinschaft'Hbix связей, к порядку, где Gemeinschaft'Hbie связи разрываются, и на их место приходят категории Gesellschaft'a как разложившегося, погибающего Gemeinschaft'a. Несмотря на то, что Тённис называет себя позитивным ученым, а не идеологом (хотя Дюркгейм сказал про его знаменитую книгу, что это идеологическое сочинение), видно, что все его симпатии лежат на стороне того порядка вещей, который он застал еще ребенком. Они на стороне еще не разложившегося Gemeinschaft'a.
Является ли Gemeinschaft организмоподобным образованием? Дюркгейм считал, что да, что таков замысел автора; Тённис считал, что его неправильно поняли. Это не организм, это нечто такое, пребывая в чем люди ощущают себя как бы членами организма. Эта организмическая аналогия, которая постоянно присутствует в социальной науке, – не выдумка ученых, которые неудачно выбирают метафоры. Это то, что приходит из сердцевины самой социальной жизни. Люди видят неразрывную связь в том, в чем они пребывают. Поэтому Gemeinschaft мы понимаем интуитивно как неразложимое. Gesellschaft – дискурсивно через процедуры науки, способной расщепить любую целостность на мельчайшие элементы. Я сейчас не могу более подробно вдаваться в существо аргумента, почему интуиция соответствует живому, а аналитический и дискурсивный метод – механистическому, составному и разложимому на элементы. Однако мы фиксируем, что Gemeinschaft'y соответствует Wesenwille как воля, которая не дифференцируется по индивидуальным носителям и воспринимается как воля всей общности. Gesellschaft'y, который является собранием людей, договаривающихся между собой под охраной государства, соответствует другой вариант воли – Kūrwille. Этого слова нет в немецком языке; есть «Willkur» – произвол, Тённис переставляет слоги и обнажает внутреннюю форму слова, сопоставляя два типа воли. В отличие от философов Древней Греции или сословий «золотых времен» феодальной Европы, классы капиталистического общества – это классы глубоко враждебных друг другу людей. У Гоббса их нет, они есть у Маркса, и Тённис связывает рациональный эгоизм с образованием порядков буржуазного общества. Это не самые сильные страницы его книги. Итак, только государство держит эту совокупность, не давая гражданам-эгоистам перебить друг друга. Но что могло бы их объединить?
Прибавление 1
[К записям лекций в этом месте я добавляю некоторые письменные материалы, без которых представление Тённиса будет слишком сокращенным.]
Итак, в Gesellschaft'e индивиды оказываются враждебными один другому единицами, «области их деятельности и власти четко отделены друг от друга, так что каждый воспрепятствует соприкосновению с ним другого и его вхождению в эту область, что рассматривается как тождественное враждебности»[19]. Для общества «в состоянии покоя», говорит Тённис, такое негативное отношение субъектов друг к другу является нормальным, базовым. Никто не захочет ничего сделать для другого, разве что в обмен на нечто такое, что он считает равноценным, а еще лучше – более ценным, чем то, что может дать сам. Таким образом, чем обладает и что потребляет один, тем не обладает и то не потребляет другой; нет общего блага: имеются лишь блага, ценные по отдельности для отдельных субъектов. И все-таки: пока «длится эта воля давать и брать», этот предмет «пребывает общим благом, социальной ценностью, а общая воля может быть помыслена лишь как единая»[20]. Итак, эта единая воля соотносится с некой общей областью и общим временем: на весь период взаимодействия, но только в течение его субъекты хотят этой общности. «…Воля к обмену обобщается, все принимают участие в отдельном акте и подтверждают его, он становится абсолютно-публичным»[21]. Общее благо может быть лишь фиктивным, то есть соотнесенным с фиктивным же субъектом и его волей. А достаточным основанием для изобретения такой фикции является уже то, что обмен предполагает соприкосновение субъектов, возникновение общей для них области на все время совершающейся трансакции. В области обмена (где воля одного субъекта еще не вполне, другого – уже не вполне ориентирована на предмет обмена), в период обмена (не принадлежа всецело ни одному из них), предмет обмена оказывается социальной ценностью, а воля, которая соотнесена с ним, является общей волей. Как таковая она едина и требует от каждого завершить обмен, который, таким образом, есть «объединенный и единый акт, содержание фиктивной социальной воли»[22]. Место Gemeinschaft'a всегда конкретно, связано с деятельностью и ее результатами, будь то дом или пашня[23], или даже город как место поклонения богам и духовной общности. Но «в то время как домохозяин, крестьянин или гражданин обращают свой взор к внутреннему, к центру места, Gemeinschaft'a, к которому они принадлежат, торговый класс, напротив, обращается вовне: его занимают лишь линии, соединяющие между собой местности, тракты и средства передвижения. Таким образом, он живет как бы в середине всякой области, которую стремится решительно пронизать собой и полностью преобразовать. Вся эта земля представляет для него лишь рынок»[24]. Очевидно, что обмен, таким образом, не знает никаких границ, а область его может, в конечном счете, объять весь мир: каждая земля может стать областью торговли, но чем шире эта область, тем больше она выступает как «земля Gesellschaft'a», тем свободнее обмен, тем «вероятнее, что чистые законы общения-обмена вступят в силу, а качества, которыми помимо того еще обладают люди относительно друг друга, напротив, отпадут. И, таким образом, область торговли концентрируется, наконец, в единственном главном рынке, в конечном те – мировом рынке, от которого начинают зависеть все остальные рынки»[25]. И настоящие хозяева на нем – класс торговцев, значение остальных людей – нулевое[26].
Область договора есть именно бескачественное пространство современной науки. Это не есть ни дом, ни поле, ни город, т. е. ничто из того, что может быть схвачено в конкретных этически-правовых понятиях, но просто область, измышленная, определяемая чисто количественно как «больше» или «меньше», вплоть до самой большой области мирового рынка (слова «глобализация» в ту пору еще не знали). Продемонстрируем это еще на сравнении собственности как владения и собственности как состояния. Первое, говорит
