Мне снилось собрание жильцов нашего дома. Чиновник от соответствующего ведомства напористо задавал вопросы: кто их видел, где, когда? Как они выглядят? Федор Петрович из сороковой видел инопланетянина вчера вечером.
— Стою я, значит, а он окликнул меня и говорит…
Собрат по разуму явился ему в образе большой черной собаки, говорящей на чистом русском языке. Наверное, не знал, что собаки не умеют разговаривать.
Я проснулась. Сердце колотилось… Было досадно: на часах — шесть, в будни я всегда просыпаюсь в это время, но сегодня воскресенье. Я хотела еще поспать, но в полудреме меня преследовали черные собаки. Бояться было глупо, но я боялась. А самое худшее — испортилось настроение. Просто вот накатила тоска, да такая, что не знаешь, как и лечь, чтоб забыться.
Вчера мы с Мариной договорились, что сегодня идем на лыжах. «Тебе нужно развеяться, — сказала Марина. — А то ты от всех этих передряг сама на себя не похожа. Я специально для тебя пригласила Сашу Клюкина, он с моим Виктором работает в институте». «Какой Саша Клюкин? О чем ты?» — спросила я. «Не притворяйся. Это то, что тебе нужно: он большой умница, притом не пьет и не курит!» — «Да, конечно, это решает дело».
Вчера мы договорились совершенно точно, но сегодня я тоже совершенно точно поняла, что никуда не пойду. Я вовсе не боюсь некурящего Сашу Клюкина, но я никуда не пойду. Плохо только, что мама уже знает об этой прогулке. В восемь часов, оглядываясь на дверь маминой комнаты, я позвонила Марине. Марина меня хорошо знает:
— Что случилось? — убийственным тоном спросила она.
— Понимаешь, у моих лыж сломались крепления.
— Ты знаешь, кто ты? — начала Марина.
Ну, конечно, я знала, но моя лучшая подруга все же напомнила мне. Она сказала, что я безвольная, истеричная клушка. Что я никогда ничего не достигну в жизни, если все еще буду думать об Игоре. Что она, Марина, день и ночь думает, как устроить мою судьбу, а я, неблагодарная…
Ну, да, я неблагодарная. Но я мало думаю об Игоре, и совсем бы о нем не думала, если бы мне о нем не напоминали.
— Мы ждем тебя в девять! — сказала Марина на прощание и звякнула трубкой.
После завтрака мы сидели в моей комнате, вернее, это общая комната, потому что она больше, и в ней телевизор. Я включила его, но передача мне не понравилась, и я опять выключила. Мама читала вчерашние газеты — вчера она не успела это сделать. Я посидела на диване, тоскливо глядя на нее. Не отрываясь от газеты, мама сказала:
— Сходи куда-нибудь.
Я не ответила, подошла к окну. И увидела ЕГО!
Он был в новой черной куртке. Он смотрел вверх, на наши окна. Через минуту он будет здесь. Я отшатнулась от окна. Мама посмотрела на меня поверх очков.
В дверях щелкнул замок. Мама вышла в коридор и растерянно сказала:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, — ответил он.
Вжикнула «молния», стукнули ботинки, он раздевался. Потом он вошел в комнату, и мама с растерянным лицом — следом. Она не знала и поэтому успокоилась. Наконец мама очнулась:
— Я — на кухню… У меня там кипит…
Он отодвинул от стола стул и сел.
— Ну, что будем делать? — спросил он.
— Ничего, — ответила я.
— Все еще сердишься?
— Нет, не сержусь.
— Тогда — мир? — он подал руку.
Я сидела на диване в двух шагах от него, но не подала руки. Мне очень хотелось, чтобы он исчез каким-нибудь образом, хотя бы таинственным.
— Так, — сказал он и достал сигарету. — Курить можно?
— Нет, — сказала я раздраженно и сама этому удивилась. — Ты же знаешь: у мамы будет мигрень.
— Та-ак. У мамы будет мигрень, — произнес он, отделяя каждое слово.
Теперь мы замолчали. Он держал сигарету, хотел сунуть ее в рот, но не донес и сердито затолкал в карман, встал и подошел к репродукции, которую я недавно повесила.
— Это еще что за чушь?
— Это «Голгофа».
— Не понимаю.
— Это аллегория.
— Не понимаю, кому это нужно!
— Ну, раз тебе не нужно, так уж и никому.
— Он что, не мог нарисовать понятную картину?
Я пожала плечами:
— Картины — пишут.
— Ах, простите! Чушь какая, кому она может понравиться!
— А мне нравится эта вещь.
— Это ты мне назло говоришь?
Господи, до чего же я его узнаю!
— Вот за что я тебя терпеть не могу: «пишут», «вещь»! Думаешь, ты умнее меня?
— Зачем ты пришел?
— Не знаю.
Он прошел по комнате и остановился у окна. Теперь он стоял на том месте, с которого я увидела его. Он опять сказал:
— Не понимаю! Ты хотела, чтобы я ушел — я ушел. Меня нет несколько месяцев, я прихожу — мои тапочки стоят на прежнем месте. Тогда почему такой прием? В конце концов, я пришел домой.
Домой! Вот как. Он уже все забыл.
— Твои тапочки я просто не трогаю, и маме не разрешаю. А когда я мою пол, я протираю пол вокруг них, не сдвигая.
— За что ты меня так ненавидишь? — спросил он. — Что я тебе сделал?
— Я тебя не ненавижу, а просто не люблю.
— Это одно и то же.
— Нет. Ненависть — это уже чувство, уже неравнодушие, а я к тебе равнодушна.
— Ну за что, за что?
Я пожала плечами. Если бы я могла, я бы улыбнулась. Если он мог забыть, что ударил меня, как тогда объяснить ему — за что? Он опять подошел к «Голгофе» и стал рассматривать ее.
— Ну хорошо, объясни мне, наконец, что это значит?
— Это? Ну, в общем — война, разрушение, трагедия маленького человека.
— Я — технарь, мне весь этот цирлих-манирлих ни к чему.
Он закурил, и я ничего не сказала.
— Ты даже не спросишь, как я живу.
— Я и так знаю, ты купил машину.
Он непривычно усмехнулся:
— Да, купил.
Мы замолчали. Он оторвал от газеты клочок и стряхивал пепел. Мама эту газету еще не читала.
— Мне уйти? — спросил он.
— Да, иди…
Он встал не сразу, медленно вышел в коридор. Скрипнули ботинки, вжикнула «молния».
— Возьми тапочки. Где старые газеты, ты знаешь.
Газета загремела, как жестяная.
— Игорь, — позвала я. — Он появился в дверях. — Оставь ключ. Он послушно достал из кармана ключ и положил на сервант.
Наконец закрылась дверь. Мама вышла из кухни.
— Вы не помирились?
Я смотрела в окно. Ага, вон он, с тапочками в газете. Постоял подумал и решительно направился к мусорному бачку, бросил туда тапочки и удалился.
— Мы уже не помиримся.
Как сразу стало легко на душе. Только теперь я поняла, что все время ждала его последнего визита, который все расставил бы по местам. Как легко! Поеду-ка я в парк!
Я вышла на балкон и взяла лыжи. Когда я вернулась в комнату, мама насмешливо сказала:
— Какого мужа оттолкнула! Не пьет, на рыбалку не ездит, «козла» не забивает. Чего тебе еще надо?
Я улыбнулась:
— Мне надо, чтобы еще и не курил.
Маленькие челябинцы — о родном городе
Сто признаний в любвиА что думают о Челябинске маленькие горожане, которым сегодня восемь, девять, десять лет? Каким хотят видеть свой город его будущие хозяева?
На папке — надпись: «Сто признаний в любви». В ней — сто сочинений, написанных для «Городского романса» учениками вторых и третьих классов гимназии № 48, несколько работ, ребят немного постарше, из 112-й школы. Читаешь их с чувством изумления и гордости: какие они разные, эти ребятишки, какие забавные и какие же они молодцы!
Они все замечают.
Они очень активны.
Они умеют мечтать.
Они гораздо лучше, чем мы, взрослые, о них иногда думаем и говорим. Сколько в них душевного тепла, чистоты, стремления к добру.
Давайте же прочтем это составленное из фрагментов коллективное «Сочинение о Челябинске», которое написали для нас его маленькие граждане.
…Наша школа находится рядом с Комсомольской площадью. На площади стоит памятник — танк. Это боевая машина, которую во время Великой Отечественной войны сделали на тракторном заводе. Во время войны этот завод называли Танкоградом.
Мой дедушка тоже работал во время войны на этом заводе и за свой труд награжден медалью.
…Мне больше всего нравится бывать в органном зале. Раньше это была церковь Александра Невского. Сейчас в нем установили один из лучших органов в мире. Я люблю ходить в органный зал и слушать божественную музыку Баха и Моцарта.
…Мой любимый уголок — это парк Гагарина. Там можно покататься на лошадях, побегать, поиграть, просто походить и пособирать еловые шишки, или, как говорит моя мама, постоять на голове. Но иногда приходят невоспитанные люди, набросают на землю всякой гадости и уйдут. Я никогда не стану невоспитанным человеком!!!
…Челябинск — это город студентов. Здесь получают профессию врача, учителя, инспектора. Наш город славится мастерами и профессорами.
…Я хотел бы стать хотя бы на часок-другой волшебником или магом. Для того, чтобы исчезли заводы, а машины бы работали на безвредном горючем. Кругом были бы цветущие лужайки и сады с фонтанами.
