Переход капитану Майорову поручили осуществить за десять суток и 19 сентября в 10 часов утра пришвартоваться в Нью-Йорке. В море к «Балтике» с правого и левого бортов подошли два эсминца. Развернувшись за кормой судна, они легли на параллельный курс впереди, на расстоянии в одну милю. Военные корабли должны были сопровождать «Балтику» до Ла-Манша. Связь с ними поддерживали на ультракоротких волнах.
Первую помеху, ставящую под угрозу график движения, встретили у острова Борнхольм, где «Балтику» накрыл густой туман. Видимость — близкая к нулю. Палуба едва проглядывалась с мостика. Эсминцы растворились в тумане. Наблюдали их только локатором. Движение судов в этом районе довольно оживленное, о чем свидетельствовали многочисленные отметки на экране радара. «Балтика» сбавила ход и, давая гудки согласно международным правилам, неуклонно двигалась вперед. На мостик поднялся Хрущев, молча посмотрел на экран локатора и ушел.
— Мне понравилась,— рассказывает капитан,— его сдержанность. Он не задавал вопросов и не мешал советами, чем нередко грешат высокопоставленные лица.
В то время плавание вдоль шведского берега от меридиана города Треллеборга до пролива Зунд, а также в проливе Каттегат проходило по протраленным фарватерам шириной в одну милю, среди минных полей, оставшихся после второй мировой войны. Были случаи, когда льдом или штормом мины срывало с якорей и выносило на фарватеры. Многие мины были магнитными и лежали на грунте. Минная опасность серьезно усложняла движение судна. Именно это обстоятельство и побудило принять решение о сопровождении «Балтики» военными кораблями.
На выходе из пролива Скагеррак в Северное море видимость увеличилась до 4—5 миль, и «Балтика» пошла максимальным ходом.
У пролива Ла-Манш снова попали в туман. Около полуночи радар несколько раз неясно высветил какое-то судно, пересекавшее курс «Балтики». Когда подошли ближе, увидели небольшую деревянную шхуну, шедшую без огней. Хорошо, что вовремя заметили.
В Ла-Манше подул свежий норд-вест и разогнал туман. Эсминцы пожелали «Балтике» счастливого плавания и легли на обратный курс.
С выходом в океан шторм достиг восьми баллов. «Балтика», зарываясь носом в волну, полным ходом шла на запад.
Руководители делегаций разместились с максимально возможными удобствами. Янош Кадар жил в люксе «Б», Тодор Живков и Георгиу-Деж — в переделанных каютах первого класса, рядом с каютами люкс. Каюта Хрущева тщательно и круглосуточно охранялась. Вставал Никита Сергеевич в 6 часов утра, поднимался на мостик, здоровался, спрашивал, сколько прошли миль, смотрел на карте, где находится судно, разглядывал экран радиолокатора, заходил в радиорубки.
Едва он выходил из своей каюты, как к нему сразу же пристраивалось три-четыре человека охраны, на которых он, казалось, посматривал с некоторым неудовольствием. После обхода Хрущев чаще всего работал на шлюпочной палубе с главным редактором «Правды» Павлом Алексеевичем Сатюковым и главным редактором «Известий» Алексеем Ивановичем Аджубеем. Следуя примеру Никиты Сергеевича, интенсивно трудились и сопровождавшие его официальные лица.
Радисты и техники работали круглосуточно, с трудом справляясь с крайне напряженным потоком корреспонденции. Обзор последних новостей по стране, шифрованные и открытые распоряжения, приветствия правительствам и народам стран, у берегов которых проходило судно,— все должно было быть передано точно и в срок. Работа серьезно усложнялась непрерывной корректировкой поясного времени в связи с движением судна на запад и изменением условий прохождения радиоволн.
После обеда первый пассажир «Балтики» с азартом легко и подвижно сражался на палубе в шалф-борт. Игроки клюшками загоняли шайбы в квадраты с цифрами, стараясь набрать больше очков. Обычно Никита Сергеевич играл в паре с Яношем Кадаром против Аджубея и Сатюкова.
Вечером в салоне смотрели узкопленочное кино. В киножурналах иногда появлялась фигура Хрущева под критические реплики и замечания его самого. Подобное поведение главы правительства было для нас необычным — ведь мы привыкли к недоступности прежних руководителей.
Утро по судовой трансляции начиналось с любимой песни премьера — «Рушничок», исполняемой на украинском языке. Даже концерты художественной самодеятельности начинали с «Рушничка».
Как-то на одном из самодеятельных вечеров объявили дамское танго. К Никите Сергеевичу подошла официантка и пригласила на танец. Хрущев в это время беседовал с Андреем Андреевичем Громыко. «Не обучен,— сказал Никита Сергеевич,— вот он — дипломат, может. Давай, танцуй, жене не скажу»,— улыбаясь, добавил премьер.
Следует подчеркнуть, что популярность Никиты Сергеевича достигла тогда вершины. Из лагерей возвращались тысячи невинно репрессированных людей, что не могло не отразиться на отношении народа к своему премьеру.
Еще большей симпатией к Никите Сергеевичу экипаж «Балтики» проникся во время шторма. Его не укачивало, и держался он как бывалый моряк. Самый старший по возрасту из команды, повар Панов вручил главному пассажиру грамоту почетного члена экипажа — за морскую стойкость, а капитан подарил тельняшку и морскую фуражку.
— Теперь небось и палубу заставите драить? — улыбаясь, спросил Хрущев.
— Работа найдется,— на полном серьезе ответил боцман.
Члены экипажа часто просили Никиту Сергеевича сфотографироваться вместе с ними на память. Добродушно улыбаясь, он никогда не отказывался.
— По моим личным впечатлениям,— вспоминает капитан Майоров,— Хрущев был простым добродушным человеком без мании вождизма.
Вместе с этим чувствовалась его непреклонная воля, большая работоспособность, склонность к порядку и постоянству режима труда и жизни.
Вторым по популярности человеком на судне, по мнению пассажирского помощника капитана Куницына, был зять Хрущева, главный редактор «Известий» Аджубей. Объяснялось это не только тем, что из скучной газеты он сумел создать интересное, широко читаемое в стране издание и не менее дефицитную «Неделю». Главное, что привлекало к нему людей,— простота и доброжелательность. Этим он резко отличался от большинства дипломатов, державшихся вежливо, но отчужденно.
Аджубей и редактор «Правды» Сатюков как бы дополняли друг друга. Сатюков, сдержанный, осмотрительный, был прямой противоположностью Аджубею.
На рассвете 19 сентября открылся маяк. Американский берег был близко. Подошло лоцманское судно. Вместе с лоцманом на борт поднялись врач карантинной службы и иммиграционные таможенные чиновники. Параллельно «Балтике» шли два буксира с телевизионной аппаратурой. Наше прибытие в Нью-Йорк транслировалось по телевидению. Над судном с ревом проносились полицейские вертолеты.
В Нью-Йорке «Балтику» приняли недружелюбно. Все частные компании отказались предоставить судну свои причалы. С большим трудом нашему посольству удалось договориться, чтобы пришвартоваться к заброшенному, полуразрушенному 13-му причалу муниципалитета на Истривер. Но пользоваться услугами портовых швартовщиков нам было запрещено. Капитану «Балтики» пришлось на моторной шлюпке высадить матросов на стенку, которые и приняли швартовы.
Несмотря на все препоны, 19 сентября в 10 часов утра был спущен покрытый ковром парадный трап, и наш премьер сошел на американский берег.
Толпы людей стояли на прилегающих к пирсу улицах, но на сам пирс жителей Нью-Йорка полицейские не пускали. Среди собравшихся были и явные недоброжелатели с плакатами «Хрущев и Кастро — домой!», но таких было немного.
Встречали премьера представители нашего посольства во главе с послом Добрыниным.
В каком-то складе под дырявой крышей, среди покосившихся балок, была сколочена небольшая трибуна, с которой Никита Сергеевич и известный промышленник и политический деятель Сайрус Итон, приехавший со своей женой, обменялись краткими речами. Следует подчеркнуть самообладание нашего премьера. Он словно бы игнорировал недостойный прием местной администрации, вел себя так, как подобает человеку, которого ожидают более важные дела на Генеральной Ассамблее ООН.
В Нью-Йорке пробыли 25 дней. Никита Сергеевич жил на берегу в здании нашего представительства на Парк-авеню. На «Балтике» осталась лишь часть дипломатов.
Опасаясь диверсий, нашим водолазам было приказано периодически осматривать корпус судна — не подложили ли террористы под днище мину или взрывчатку? Но все обошлось. Неприятность пришла с другой стороны: сбежал котельный машинист Виктор Яаниметс. Согласно правилам команда в город ходила только группами по пять человек. Виктор из группы механиков «потерялся» в одном из универмагов. Обидно было еще и потому, что считался он добросовестным моряком.
