Но и здесь Эмма с дочерью задержались ненадолго. Егор Борисович, взявший за правило навещать свою протеже, в один прекрасный день предложил ей руку и сердце. Случилось это памятное для обоих событие на кухне за чашкой чая. Чай, кстати, настоящий индийский он получал вместе с лимонами в спецпайке. В этом продуктовом наборе было много дефицитных гастрономических изысков, которые раньше, будучи непривередливым в еде, Егор раздаривал знакомым.
Эмма сидела напротив него в ситцевом платьице, обтягивающем полную грудь и покатые плечи, вступив в пору зрелой женственности. Пушистые волосы по привычке собраны под косынкой. Один непослушный завиток выбился и зацепился за длинные ресницы. Мягкие серые глаза глядят доверчиво. Давно забытые желания подкатываются комком к горлу. Но не красота её покорила его в первую очередь. В обществе Эммы у Егора Борисовича проснулось давно забытое ощущение домашнего очага. Тепла и заботы. Того, что делает человека востребованным.
Эмма согласилась, не раздумывая. Не пугала разница в возрасте — дело привычное. Он нравился ей. Сильный, внимательный. В отличии от других демонстративно не носил косовороток "а ля Никита Сергеевич". Не призывал догнать и перегнать Америку. Напротив, стремился проводить в жизнь идею улучшения материального положения людей, условий их жизни. Стопудовой гирей на шее государства считал привилигированность аппарата власти, но ограничить привилегии мог только на личном примере. Пост, который он занимал, был в представлении Эммы защитой от нежданной беды. Несмотря на хрущевскую оттепель и разоблачения культа в высших эшелонах, простой народ не забывал свои страхи и продолжал вздрагивать от стука в дверь ночью, от вида "черного ворона" — закрытого автомобиля, на котором увозили в никуда. Слова лишнего сказать боялись — вдруг воскреснет Вождь всех народов и призовёт к ответу…
Свадьбу сыграли скромную. После регистрации молодые, два свидетеля и двое фронтовых друзей отметили событие в лучшем ресторане города. А в скором времени Эмма с Варенькой перебрались обживать холостяцкое жилище Егора Борисовича: трёхкомнатную квартиру в центре города. Изо всех комнат жилым выглядел лишь рабочий кабинет с продавленным диваном. На нём Егор Борисович коротал одинокие прежде ночи. Теперь жена его отмывала окна и полы, вешала занавески, красила двери. Он хотел было нанять рабочих, но Эмма впервые показала характер, твёрдо заявив, что справится сама. Тем более, работа в удовольствие. Варвара дичилась отчима, скрывалась в своей комнате, ссылаясь на уроки. Мать и раньше замечала за дочерью недетскую серьёзность, обособленность от других детей. Но значения не придавала, думала пройдет с возрастом. Сейчас же, пытаясь помочь восьмилетней Вареньке сблизиться с мужем, наткнулась на глухую стену. Рождение Бориски положения не исправило. Усугубило ещё больше…
Нинель позвонила Рику спустя месяц из Финляндии. Отчаявшись найти работу здесь, она уехала на заработки туда. Кем устроилась, не сообщила. Лично мне и так понятно. Брат, как нам показалось, вздохнул облегченно. Ненадолго, правда. Врачи заподозрили у меня лейкемию, лишив покоя всю семью.
Общаясь с себе подобными больными и младшим медперсоналом, я из кусочков информации и обрывков разговоров составил собственное представление о болезни. Лейкемия — это рак крови. В двенадцать лет мне кое-что о раке уже было известно. Но только страшненькие подробности. Во-первых, ничего общего с членистоногим и клешнявым он не имеет. Скорее похож на грибницу, разрастающююся по телу и поражающую здоровые клетки, целые органы, чтобы родить на их месте грибы-опухоли. Будучи с детства фантазёром и страстным любителем природы, я бы сравнил рак с пауком. Он медленно плетёт свою паутину, цепляясь за сучья костей и хрящиков. В неё попадает всякая живность поблизости, запутывается и умирает. Паучище съедает добычу на ужин и, насытившись, откладывает яйца. Из яиц вылупляются новые пауки, так сеть паучьего вредительства разрастается. В моём случае паутине зацепиться было негде. Раковые клетки, как быстро размножающиеся термиты, источали меня изнутри кровеносной системы. В каком-то американском фильме я видел крушение добротного деревянного дома, выбранного термитами под "муравейник". От здоровенных брёвен и балок осталась кучка трухи. В этот момент я начинал себя жалеть. Глаза пощипывало, в носу копилась влага. Нет, вариант с грибницей мне нравится больше: он и к истине ближе, а инопланетное происхождение грибных спор будоражит сознание.
Во-вторых, рак — это боль. Мучительная и долгая. В онкологию посторонних не пускали, но окна этого отделения располагались напротив детского и я изредка видел в них тамошних пациентов. Тогда я считал их особенными, не такими, как все остальные. Люди-тени, живущие между небом и землёй. Я боялся смотреть в ту сторону, словно мог заразиться взглядом. И теперь сам должен оказаться среди них.
После тихого часа медсестра Галя отвела меня в кабинет нашего доктора Андрея Валентиновича. То, что он сам не пришёл в палату, свидетельствовало о конфиденциальности предстоящего разговора. "Конфиденциальность" — любимое словечко моего папашки, нет чтоб просто по-человечески говорил: "наедине". Или как Лилечка, по-французски: "тет-а-тет". Я поймал себя на мысли, что не хочу говорить с Андрвалом, здесь его все так называли. Не готов. Боюсь.
— Садись, Роман, — приветлив, как всегда, — я уже имел беседу с твоими родителями. Теперь должен кое-что обсудить с тобой.
Я сажусь, нет, валюсь на стул. К его ногам. К тому, что он скажет. Между нами пустой чистый стол. Телефон и истории болезни сложены на соседнем, сбоку. Андрвал берёт чистый лист и карандаш, придвигается поближе:
— Хорошо ли ты знаком с биологией, Роман?
— Не знаю. Мы только недавно начали её изучать. До неё было природоведение.
Он покрутил карандаш между ладонями:
— Я хотел поговорить с тобой о твоей крови. Есть такое выражение в медицине — картина крови или гемограмма. В капельке крови под микроскопом можно увидеть эту картину. Она живая. На ней как на полянке резвятся кровяные клетки… — Андрвал принялся рисовать, а я, словно загипнотизированный, приклеился глазами к его руке. — Каждая из них выполняет свою часть работы в общем деле. Но есть наиболее важные, я наделю их погонами.
Он явно увлёкся, полез в стол за цветными карандашами. Одному из шариков присобачил красные крылышки, другому — желтые, третьему — коричневые.
— Не совсем правильная цветовая гамма, и по форме они разнятся, но для нашего с тобой удобства сойдет. Вот эта клетка с красными погонами — эритроцит. Та, у которой они желтые — лейкоцит, оставшаяся — тромбоцит. Эритроциты очень важны: они содержат гемоглобин, который делает кровь красной, и отвечают за доставку кислорода от наших лёгких к тканям, — Андрвал посмотрел мне в глаза и поставил жирную точку рядом с краснопогонным шариком. — С эритроцитами дела у тебя более или менее. Гораздо меньше, чем требуется, но явной паталогии мы не нашли. Идём дальше — тромбоциты. По размерам эти клетки меньше других, но роль их невозможно недооценить: они отвечают за свертываемость крови. Тебе интересно?
