и погладил растрепавшиеся волосы.
– Не плачь…
Она помотала головой, все еще не отнимая лица от его груди:
– Не могу… Может, эта твоя чертовая принцесса сильная и привычная к таким вещам, но я нет… Чем ты вообще думал?! Их же было так много! И ты один! Боже-е-е… – Она резко выдохнула.
Габору хотелось ощутить ее дыхание обнаженной кожей. Чтобы между ними больше не было преград. Никаких. Никаких… Он должен рассказать ей.
– Ты просто чертов герой! Таких не должно существовать, ясно?! Тебе место в какой-нибудь книжке! Или в фильме. Чтобы все были влюблены и сходили по тебе с ума, а ты весь такой совершенный и выбрал бы какую-нибудь невзрачную серую мышь… и… и…
Олеся снова ударила его в плечо:
– Ты не можешь быть реальным… Я, наверное, все-таки умерла, и ты мне привиделся… Ты – галлюцинация… Фантазия чокнутой разведенки. И ты там едва не умер. Я больше не отпущу тебя никуда.
Его мозг зацепился за слово «умерла», и Габор судорожно сгреб ее волосы в кулак:
– Ты не умрешь. – Он пристально всматривался в ее лихорадочно-яркие глаза. – Никто не сможет причинить тебе вред. Ты под моей защитой. – Он стер с ее лица слезы, оставив на бледной щеке кровавый росчерк, словно опорочил и осквернил.
Тут же судорожно принялся оттирать, но Олеся схватил его за запястье:
– Габор, перестань…
– Я испачкал тебя. Я…
– Ты ранен. У тебя кровь.
– Это не моя.
– Да мне плевать, чья она! Я видела, как они на тебя бросались! Я вижу это!
Она сжала его ладонь, и только сейчас он заметил прокусы от зубов и содранную кожу.
– Прости. – Габор отнял руку. – Я не должен трогать тебя.
Олеся нахмурилась и обхватил его лицо ладонями.
– Да что с тобой такое? Почему ты… Ты жалеешь, что защитил меня? Думаешь, что тот демон сказал правду? Ты отдашь меня?..
Что?! Да как она вообще может о таком думать?! Габор схватил Олесю за плечи и потащил к столу. Прижал к столешнице, нависнув над ней, обхватил пальцами шею, ощущая, как бьется и трепещет пульс.
– Если ты хоть еще раз скажешь такое… подумаешь об этом…
Олеся откинула голову, заглядывая ему в глаза. Неосознанно она обнажила тонкую шею, словно подчиняясь и покоряясь его силе. Так сложно было удержаться… Так тяжело было сохранять человечность и не подчиняться первобытным инстинктам, выпущенным на волю кровью демонов.
Он и не смог. Сорвался. Наклонился, прижимаясь губами к бледной коже. Оставить на ней десятки алых следов поцелуев, тонкие царапинки от щетины, сделать своей безоговорочно и дико. Навсегда.
Габор прикусил кожу в изгибе шеи и всосал в рот, жадно лизнул.
– Ты моя… Только моя… И больше никому не принадлежишь. Ни твой муж, ни демоны, ни Крампус – никто тебя у меня не заберет. Никому не отдам.
Он почувствовал, как нежные руки обвили шею. Теплые ладони скользнули по затылку, зарываясь в волосы. Ее дыхание коснулось щеки. Сама не ведая того, Олеся разрушала оковы, сдерживающие демона, жившего в нем. Настоящего демона. Ничуть не лучше тех, которых она сегодня видела.
Габор заставил себя отстраниться. Все человеческое, что еще было в нем, твердило, что так нельзя. Она не похожа на других и не будет безмолвно принимать то, что он будет давать.
– Я должен… кое-что рассказать тебе.
Казалось, что ее глаза горят. С той стороны кто-то зажег яркие огни, и теперь голубой свет рвется наружу. Габору стало больно смотреть. Страшно. Она видела, каким чудовищем он стал. Видела все без прикрас. Его настоящего.
Ее ладони опустились на его грудь, пальцы вжались в кожу, и Габор вздрогнул от саднящей боли, прокатившейся горячей волной.
– Ты соврал! – Олеся быстро расстегнула сюртук, а затем жилет, безжалостно отдирая ткань от раны. – Господи… Что они с тобой сделали? Нужно… нужно… Нужен врач! И…
Он не дал ей договорить. Перехватил ладони и прижал к своей груди, впитывая спасительное тепло ее кожи.
– Все заживет.
На ее скулах проступил румянец, глаза лихорадочно заблестели. Еще ярче.
– Ты хоть видел свои?! На тебе живого места нет!
Ее пальцы испачкались в крови, губы дрожали.
Не контролируя себя, он разъяренно рыкнул:
– Замолчи и слушай меня!
Сметя со стола ступки и склянки с мазями и зельями, Габор усадил Олесю на стол, сжимая узкие плечи. Кровь демона высвобождала все самое плохое и опасное, что было в человеке. Толкала на те поступки, на которые в здравом уме никто бы не осмелился.
Убийства, пытки, издевательства.
Но ему хотелось… От картинок, вспыхнувших в мозгу, стало только хуже. На него проклятая кровь воздействовала странным образом. Или… или то, что он хотел сделать с Олесей, и не было нормальным?
Габор заставил себя отстраниться. Без сил опустился на грубо сколоченный стул и убрал окровавленной рукой волосы со лба. Взгляд Олеси скользил по его лицу и телу. Лучше не знать, как он сейчас выглядит.
Но она смотрела без отвращения. Разум твердил, что здесь какая-то ловушка, что он обманывает сам себя. В чем-то есть подвох. Но стерва-надежда разливалась по телу и затапливала нутро едкой отравой.
Она ведь должна его ненавидеть, презирать. Смотреть с ненавистью и отвращением. Как смотрела мать. Как любая, кто размышляла о демонах и том, как с ними бороться.
Но Олеся не его мать. И она не любая.
Габор собрался с силами. Заставить себя открыть рот и произнести то, что нужно, было едва ли не сложнее, чем сражаться.
Олеся соскользнула со стола. На ее лице застыло непонимание.
– Нам, наверное, нужно вернуться в замок? – Она отвернулась и взглянула на печь, где весело полыхал огонь, сжигая голову Бражены. Хрупкое тело вздрогнуло, превращая Габора в зверя, одержимого желанием защищать и не подпускать никого к своей добыче. – Здесь мы уже вряд ли что-то узнаем…
Габор покачал головой и тяжело прохрипел:
– Нельзя. Сейчас лес – вотчина демонов. Ночь – их время. Я не смогу тебя защитить, сколько крови не выпью.
Он ждал. Ждал, что она сделает, услышав эти слова. Ждал, как изменится ее лицо. Ну давай же, давай, скривись, оттолкни, посмотри с презрением. Скажи обидные слова, обзови, прокляни. Сделай то, что должна. И тогда он отдастся проклятой крови. Позволит ей поглотить себя целиком и полностью, чтобы захватить власть.
Но Олеся обхватила себя за плечи, как будто ей было очень холодно. Грустно опустила взгляд. Топтала его человечность не хуже отравленной крови. Будила инстинкты и странное тягучее чувство, от которого шумело в ушах.
Тихий голос опутал его, словно паутинка:
– Я совсем не знаю, как тебе помочь. Раны, наверное, нужно промыть, а потом… зашить… – Она подняла на него глаза, прорезая тело голубым сиянием. Габору показалось, что его живьем вспороли и начали сдирать кожу. – Прости, что я такая… неумелая.
Он должен ей все рассказать. Только она и поймет. Только она. Потому что она его. Он отдал
