Йоши вытащила хлебную корку из кофе, засунула ее в рот и пососала.
– Он прав, – сказал я.
Йоши пожала плечами.
– Куча людей не учились и ничего, живут, – промямлила она, не вынимая корку изо рта.
– Да плохо они живут, – сказал я, чувствуя себя исключительно по-дурацки. Таким прилизанным паинькой, как будто превратился в вышедшего на пенсию учителя! Йоши, конечно же, возразила:
– Тебе легко говорить!
Мы молча сидели над своими кофейными чашками, пока не вернулись Йоханнес и Новак. Новак приветствовал меня так радостно, словно я собственноручно вырастил его из сопливого щенка. Йоханнес вывалил из бумажного пакета на стол булочки, масло и колбасу. Бутылку молока он тоже прихватил. Йоши набросилась на съестное. Мюллер поглядел на часы.
– Уже пол-одиннадцатого, дети-горемыки, – сказал он, – думаю, скоро появится госпожа Обермайер!
Но он не угадал. Пробило полдень, прошло еще несколько часов, а мамы все не было. Я чувствовал себя неуютно, как-то раздвоенно. С одной стороны, при мысли о скорой встрече с мамой мне становилось нехорошо, а с другой – я нервничал от того, что ее так долго нет.
Где-то в пять мы принялись резать лук, потому что Йоханнес решил приготовить на ужин гуляш. Мы плакали. Но только из-за лука. Новак держался от нас на безопасном расстоянии. Он улегся в дальнем углу кухни. Наверняка тоже из-за лука. Когда нам осталось дорезать последние три луковицы, раздался звук мотора. Он приближался, становясь все громче. Я подбежал к окну. Это был мамин «рено». Сердце затрепыхалось, как заячий хвост.
– Это она? – спросила Йоши.
Я кивнул. Красный «рено» проехал мимо нашего дома. Я ошарашенно поглядел ему вслед.
– Не волнуйся, – сказал Йоханнес, – мадам вернется. Через два километра дорога кончается. В первый раз почти все проезжают мимо!
Йоханнес как ни в чем не бывало дорезал лук, кинул на скороводку шматок сала, а на него – луковую гору. Пара кусочков упала на плиту и тут же, зашипев, превратилась в уголья.
Йоханнес, помешивая лук, поинтересовался:
– И что дальше, сын мой?
– Все зависит от того, как выступит мама.
Я старался, чтобы это прозвучало как можно хладнокровнее.
– Думаю, коварно выступит, – сказал Йоханнес. И счистил черенком ложки луковые угольки с плиты. – Но хотелось бы знать, уготована ли и мне какая-нибудь роль в этом спектакле?
– Ты мой верный вассал, – ответил я, – ты на моей стороне, до последнего!
– Как это? И с какой целью, сын мой? – спросил Йоханнес.
Но я не успел дать ему режиссерские указания к последнему акту, потому что «рено» снова подъехал к дому. На этот раз машина остановилась. Новак поднялся, выбежал из кухни, распахнул дверь черепушкой и помчался к «рено». Мама, выходившая из машины, спряталась обратно. Новак положил передние лапы на боковое стекло и залаял.
– Я пойду в маленькую комнату, – сказала Йоши.
– Ты останешься и будешь помешивать лук. – И Йоханнес сунул в руки Йоши ложку. Потом вышел из дома и оттащил Новака от машины. Он крепко держал его за ошейник. Мама вышла из машины. Лицо у нее было свирепым донельзя.
– Ну иди же, поздоровайся с ней, – сказала Йоши.
Но я пошел в большую комнату и уселся на кровать Йоханнеса. Все приветствия казались мне неуместными. Тот, кто сбегает из дома, не может спустя день приветствовать свою мать, словно ничего не произошло. А как приветствовать кого-то, если случилось все то, что случилось у нас, я не знал.
Я раздумывал, что лучше – сидеть прямо или небрежно развалиться, но так и не решил – мама уже входила в комнату. Она недоуменно глянула на сказочный бардак, а потом уставилась на меня. Невероятно высокомерно. И сказала:
– Так, ребенок! Сейчас ты вежливо скажешь «пока!», и мы поедем домой!
– Нет! – возразил я. И постарался смотреть на нее так же высокомерно.
– Да! – повысила голос мама. – Давай, пошли.
Новак вошел в комнату и улегся у моих ног. Йоханнес тоже пришел и стряхнул на пол всякий хлам с большого кресла.
– Садись же, – предложил он маме. Мама проигнорировала его слова.
– Ольф! Не сходи с ума! – сказала она. – Я и так с трудом держу себя в руках. Ты сейчас же поедешь со мной. Обо всем поговорим дома!
– И не подумаю, – парировал я. – Но если ты хочешь применить силу, то пожалуйста! – Я поднял руки. – Сдаюсь! Выноси меня отсюда!
– Хрен я тебя понесу! – заорала мама. – Или ты пойдешь сам, или я позову на помощь жандармов!
– Мони, не выставляй себя на посмешище, – сказал Йоханнес.
– А ты закрой свой рот, – прошипела мама. Но Йоханнес и не подумал закрывать рот, он назвал номер жандармского отделения и протянул маме телефонную трубку.
– Если ты это сделаешь, мама, – сказал я, – то я никогда в жизни больше не скажу тебе доброго слова. Клянусь!
Но мама все равно взяла телефонную трубку. На секунду я решил: она спятила! И действительно позовет жандармов! Но потом мама отдала телефонную трубку Йоханнесу и села в кресло. Достала из сумочки сигареты и принялась искать зажигалку. Йоханнес предложил ей свою, но она фыркнула:
– Спасибо, у меня есть!
Тогда Йоханнес положил зажигалку маме на колени и вышел в кухню, закрыв за собой дверь. Мама взяла зажигалку, закурила и вдохнула дым.
Потом сказала страдальческим голосом:
– Я всегда думала, что я более-менее хорошая мать, а ты более-менее довольный жизнью сын!
– Все так и есть, – кивнул я.
– И еще я думала, что между нами существует что-то вроде доверия!
– Так и есть, – повторил я.
– Почему же ты тогда просто не спросил у меня, кто твой отец? Почему надо было рыться в моих вещах? Почему ты ведешь себя так отвратительно и мерзко?
Мама задала еще кучу таких же глупых и смешных вопросов, но ответить на них не дала. В реактивном темпе ныла, что она-де уже сто лет назад хотела рассказать мне об отце, но я все время уходил от этой темы, а когда я был маленьким, она не могла сказать мне правду, потому что маленькому ребенку невозможно сказать правду о том, что у его отца другая семья.
А потом стала жаловаться, что уже и не знает, что я за человек! Я кажусь ей незнакомцем! Никогда в жизни она не подумала бы, что я могу что-то затеять с наркотиками! Она и представить себе не могла, что я могу без разрешения уйти с занятий! А то, что у меня любовь с наркоманкой, как она вчера узнала от Улли Уллерманн, – это поразило ее в самое сердце.
Когда она наконец-то сделала паузу в своей погребальной песне, я сказал:
– Если ты забыла – я украл у тебя пять тысяч шиллингов! Я еще и вор!
– Что за цинизм, – возмутилась мама.
– Ах да, а еще я, может быть, стану педиком, – добавил я. – Из-за Эдипа и вас, семерых дамочек.
– Что? – вскрикнула мама.
– Педиком, дражайшая маман, – сказал я, встал и перешагнул через Новака. – Или гомосексуалом, если тебе это слово больше нравится!
– Ольф, стоп! – крикнула мама. – Ну что ты заладил с этим Эдипом? Это же чепуха! Я все выяснила у тети Лизи! Она сказала, современная психология отрицает Эдипов комплекс! Честно!
Я совершенно не хотел спорить о том, что для меня уже давно прошлогодний снег, поэтому просто кивнул и пробормотал: «Да фиг с ним, дарлинг», а мама заорала, чтоб я не смел так ее называть. Тогда я не стал ее никак называть, а просто объяснил, что, хотя это и нелегко – день-деньской жить окруженному семью квохчущими тетками, хотя я и не чувствую никакой особой радости жизни, хотя у меня нет никакого желания ходить в школу, – но все равно, несмотря на все это, я никакой не наркоман – три куска пирога с коноплей не считаются, – и подружка моя тоже не наркоманка, и мама сама может в этом убедиться, если соблаговолит отправиться на кухню и составить ей компанию в поджаривании лука.
А потом я сказал маме: я ушел из дома не потому, что мне там паршиво, а потому что паршиво Йоши, а мама совершенно не хотела ей помочь.
– Тебе дурацкие заморочки со школой были важнее! Страдания того, кого ты и знать не знаешь, тебе до лампочки! Вот поэтому я поехал к Йоханнесу! Ему, если хочешь знать, плевать, имеет человек отношение к семье или нет. Да и куда-то же мне надо было деваться вместе с Йоши! Ты же не предложила ей крова!
– Что ты несешь? – заорала мама. – Я ведь сказала тебе, что ей надо делать!
Я заорал в ответ:
– Ты сказала, что ей не стоит прогуливать школу, если у нее такой жестокий отец, – вот что ты сказала!
– Не только! – снова проорала мама. – Ей надо пойти в опеку, вот я что тебе еще сказала! – Переведя дыхание, она добавила: – Не могу я ей предложить кров! Тем самым я подвожу себя под статью!
– А я, знаешь ли, хотел бы, чтобы ты подвела себя под статью, – сказал я.
А потом объяснил очень спокойно, что никуда не сдвинусь из дома своего отца, пока она не сделает для Йоши все, что в ее силах.
– Ты адвокат, – напомнил я. – И отлично знаешь, что делать. Тебе надо всего лишь добиться того, чтобы Йоши смогла остаться у Йоханнеса, пока не переедет в детский дом, но в приличный детский дом. И еще – чтобы она никогда больше не должна была встречаться с отцом. Если ты захочешь, ты этого добьешься.
