– Что за город? – негодовал подполковник. – Я ж только с поезда, никого ещё не обидел, а меня уже рвутся укокошить! Или климат здесь такой специфический?
Размышления о специфике местного климата оказались прерваны телефонным звонком. На том конце провода послышался львиный рык:
– Какого чёрта, штабс-ротмистр? Что вы там миндальничаете с этой сволочью? Развели, понимаешь, институт благородных девиц! Извольте, милостивый государь, исполнить данное вам предписание. Немедленно и в самой жёсткой форме! Имейте в виду: его превосходительство уже высказывал чрезвычайное неудовольствие…
– Со сволочами я не миндальничаю, – воспользовался подполковник возникшей паузой. – А вы, собственно, куда звоните?
– Это не жандармское управление? – рык льва опустился на два тона ниже. – Pardonnez moi![1] Опять на коммутаторе перепутали, ну что за кабак?
И гривастый хищник нервически дал отбой. Весёлый Роджер подозрительно глянул на трубку:
– «Штабс-ротмистр», «его превосходительство», «чрезвычайное неудовольствие»… Действительно – кабак!
И обратился к одноглазому приятелю:
– Но вернёмся ко всей этой трихамундии с пальбой. Что же, Билли, из нее вытекает? А вытекает то, что противником нашим является вполне профессиональный боевик, скорее – преступная группа. «То бабочка была»!
Тут Роджер поморщился: вывод был однозначным, бесспорным и… ни к чёрту не годился. Ну, не станет наш почвенный криминалитет шарашить ультиматумы президенту! Да ещё, требуя искоренить силовой стиль в межгосударственных отношениях…
Ситуация казалась вполне тупиковой: одно с другим категорически не желало стыковаться.
– Ну? – Весёлый Роджер обратил взыскующий взор на Билли Бонса. – А ты чего помалкиваешь?
Билли насупленно молчал. На его разбойной физиономии также читалась неспособность разобраться во всей этой трихамундии.
Доска объявлений
Маг 9-й степени посвящения при посредстве медитативных магических техник и бесшумного пистолета АПБ предоставляет услуги:
Коррекция судьбы,
Золотой обряд на деньги, бизнес,
Реализация конкретной цели.
Многолетняя практика и широкое признание среди специалистов Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону, а также немецких и итальянских коллег.
Глава 21
ЧЕЛОВЕК С ДВУМЯ ЧАЙКАМИ
(Санкт-Петербург, 20.. год)
Сегодня дела начинались ближе к вечеру. По такой уважительной причине Роджер запланировал на утро «большой расслабон»: отваляться в постели за все минувшие и все будущие недосыпы. И потому позволил себе самые пиратские выражения, когда в девять ноль-ноль чья-то нечестивая лапа заколошматила к нему в номер.
Нехорошо поминая святых угодников, подполковник в полосатых трусах доковылял до двери.
– Кто? – вопросил хмуро.
По ту сторону послышался безоблачный голосок:
– Самый счастливый человек!
После такой аттестации Роджер отворил свою обитель и воззрился на пришельца. Пришелец, облачённый в некогда синий комбинезон, был мал ростом и неурочно пьяноват. Одной рукой он сжимал вантуз – усладу водопроводчиков, другой – чемоданчик с инструментом.
– Вы – самый счастливый? – уточнил, на всякий случай, Роджер.
– Самый! – удостоверил визитер. И без перехода поинтересовался: – Это у вас фекалии не проходят?
– Чего-чего у меня не проходит? – опешил подполковник.
Визитер отчего-то обиделся:
– Ну ты чо, не сечёшь? У тебя сортир в говне топнет?
– А! Так бы и сказал! – обрадовался Роджер. – А то – фекалии, фекалии…
Водопроводчик повинно смутился:
– Пардоньте, за интеллигента вас принял! Дык у тебя, что ли?
– Нет, не у меня. У меня – полный ажур.
– Ну так бы сразу и сказал! А то морочишь голову людям! – и ранний гость вознамерился отбыть на поиски топнущего сортира.
Но Роджер уже не хотел его отпускать:
– Минутку, приятель! А почему вы – самый счастливый?
– А я в нашу эпоху тотальной разобщенности и социального неравенства пребываю под наркозом, – ухмыльнулся приятель. – Перманентно! Вот как щас: с самого утреца – и уже под наркозом! Сто грамм беленькой, а поверх – два стопаря портвешку – заполировать, значит. Обстоятельно!
И к месту пьяненько икнул:
– Человечество страдает. Глобально! Там – экология, тут – терроризм. Или, скажем, толерантности недостаёт иным-некоторым. Отседа – острый душевный дискомфорт. А мне – хошь бы хны! Вот и выходит: как ни кинь, а я и есть – самый наисчастливый.
После чего перешел к злобе дня:
– Ладно, пойду шукать – кто там в обнимку с фекалией налаживает мирное сосуществование!
Но Роджер снова не дал ему приступить к исполнению служебного долга. Ухватил за рукав, попенял:
– Слушай, а ведь некрасиво это! Человечество страдает поголовно, а хорошо – тебе одному. Поделился бы счастьем своим!
– А чего? Меня жаба не душит, бери! – согласился гость. И протянул подполковнику вантуз. – Пошли! Вот сортир от говна прочистим – и примем наркозу для тотального счастья всех, значит, трудящих!
К такому варианту подполковник оказался не готов. От вантуза убрал руки за спину:
– Спасибо, я повременю! Ты покамест без меня… это… прочищай!
Он закрыл за гостем дверь. Хмыкнул: весёлый городок! Один счастливый житель сыскался, и тот – специалист по фекалиям!
* * *
Пытаясь убить время до вечера, подполковник щёлкнул пультом телевизора. Экран осветился, на нём ожили кадры криминальной хроники: стая бритоголовых, взяв в кружок, избивала ногами чернокожего ровесника. Роджер выругался, включил другой канал. Там прокручивали архивную кинопленку времен Второй мировой: японские офицеры замораживают руки пленным маньчжурам. Опять не то! Ледогоров снова нажал на пульт – и подполковничьему взору явился неувядаемый Ван-Дамм, элегантно творящий окрошку из плохих парней.
– Да что вы, сговорились? – рыкнул подполковник и переключился на благословенный канал «Культура», интеллигентный и доброжелательный. «Культура» демонстрировала американский фильм про жизнь обитателей саванны: львы рвали на куски теплую тушу антилопы.
Истекающая кровью плоть напомнила Роджеру о вчерашних деликатесах Бомжа, а потом навела на более далекие воспоминания. И снова перед глазами возник тот день, сотканный из одуряющей жары, из пота с пылью и озверелой канонады гаубиц…
Где-то в жаркой Африке…
Невыдуманная история капитана Ледогорова
Он, тогда ещё – капитан КГБ, со своими «Кондратами» наступал в составе моторизованного полка МПЛА. «Кондратами» Роджер именовал офицеров ангольской армии за их неизменное обращение «камрат» – «товарищ». Но его «Кондраты» были «Кондратами» особыми. Можно сказать – «Кондратами» с большой буквы: из этих ребят капитан Ледогоров формировал элитный отряд – зачаток будущего Управления специальных операций Народной республики Ангола. И сейчас, в ходе общего наступления, они отрабатывали свои, сугубо специфические задачи.
В конце концов, благополучно выдавив унитовцев, они ворвались в провинциальный городишко на севере, неподалеку от границы с Заиром. Роджер чувствовал себя, как крокодил на диете. Весь день продвигались с боем, во рту – ни маковой росинки, разобиженное брюхо уже и урчать перестало. И тут – как по заказу: ресторанчик прямо на пути, и ароматы от него веют – слюной изойдешь. Шашлык – не шашлык, но мясо жарится с дымком! Голодное воображение, как нищий художник с Монмартра, тут же всё нарисовало: и какое это мясцо сочное, и какая хрустящая у него корочка.
«Превратим фантазию в реальность!» – хмыкнул оголодавший капитан и, сопровождаемый «Кондратами с большой буквы», ринулся в ресторацию.
Рассредоточились, начали методично обследовать помещение за помещением: не затаился ли гдеунитовский недобиток с подствольным гранатометом? Охотящимся барсом Ледогоров заскочил в подсобку. Пусто! Вывалился обратно в полутемный коридор, уперся взглядом в тяжкую металлическую дверь, рывком отвалил ее в сторону. Тут же отпрыгнул вбок, кувырнулся через плечо – вперед и вправо. Упруго привстав на колено, повёл по сторонам десантным «калашом». Непроизвольно поёжился: капитана обжигало морозом – словно из раскалённого ангольского августа залетел в родной российский январь.
За пару секунд, в которые уложилась нехитрая эта акробатика, Ледогоровские глаза привыкли к темноте. Им предстала большая холодильная камера. Массивные крюки, подвешенные к потолку, пустовали: мясо лежало на полу. Но это были не коровьи туши.
На подёрнутом инеем полу ровной армейской шеренгой были уложены девять голых мужчин. У каждого живот был вспорот, выпотрошен и нафарширован рисом.
