Какого черта ему понадобилось от Шатуна?
Шатун не то кашлянул, не то издал смешок.
– Можно подумать, твои ребята тут ни при чем!
– Ее люди никому не мешают, – возразил тот. – Только твои. Наводнили улицы и всех прессуют. Было ясно, что Никко отреагирует, но такого беспредела никто не ждал. Кенты из Десяти Путей плюются, дружок, когда слышат его имя, или сплевывают на сталь, пока полируют. Твои действия слишком…
– …Слишком похожи на его? – подхватил Шатун.
– Ты наседаешь и спешишь.
– Именно этого он и хочет, – сказал Шатун. – Никко нужны результаты, и я не собираюсь подставляться ради твоего расписания. Вы сами заварили кашу – и я не виноват, что местные вам не подыгрывают. Что касается моего босса, то он будет счастлив, если я не начну войну.
Наступила пауза.
– Значит, ты понимаешь, что этим может кончиться?
– В смысле? Войной? Или тем, что ее начну я?
– Разницы никакой.
На сей раз я втянул в себя воздух и чуть не задохнулся. Клановая война в Десяти Путях? Кровь хлынет рекой. В других кордонах Кенты разбирались между собой сами и не трогали Светляков. Власти видели, но не вмешивались, пока мы резались только между собой.
Другое дело – Десять Путей. Это серьезный зверь. Если начнется полномасштабная война, то местные банды примутся сводить старые счеты и в драку полезут все подряд. Никто не станет смотреть, Светляк перед ним или Кент; для мщения хватит любого повода, мнимого или подлинного. А дальше спираль закрутится, и все будет только нарастать.
В Десяти Путях зародилось слишком много восстаний, чтобы имперские власти проигнорировали клановую войну. При малейшем признаке того, что речь идет о чем-то большем, нежели местная потасовка, сюда введут легионы – сплошь Черные Кушаки с клинками наголо. А если они не справятся – ну что же, тогда в кордон введут Белых, как было сделано против Исидора, Короля-Тени.
Я содрогнулся. О Белых лучше не думать.
И медленно выдохнул, стараясь не закашляться. Во рту остался привкус пыли и помета – сухой, дерущий и кислый, как уксус. Я скорчил мину, попробовал сплюнуть, но не хватило слюны. Полмира за воду и возможность откашляться, но мне их было не видать, пока Шатун беседовал со своим дружком.
А тот говорил:
– Я думал, что война не планируется…
Я отметил, что Шатун не сильно удивился словам собеседника.
– Ах да… ну, что же… возникли новые соображения. Теперь речь не только о местных разборках.
– Значит, не вам одним хочется помыкать Кругом, – самодовольно ответил Шатун. – Нашлись и еще игроки.
– Полегче, дружок. Это не то, что ты думаешь, – возразил другой. – Мы и хотели привлечь внимание Тузов и Бандюков. Никко – серьезный человек, но даже ему не по зубам в одиночку разгоношить такой кордон, как Десять Путей. Нам было нужно, чтобы Кенты ощутили общую угрозу и выступили скопом, а не разрозненными враждующими шайками. Но ты заходишь слишком далеко. Кенты на границе территории Никко зашевелились. Они ищут поддержки у других Тузов, а мы хотели, чтобы они шли к тебе.
– Как я могу их защитить без надежных тылов? – вспылил Шатун. – Никко должен заработать на кордоне авторитет, чтобы в нем видели опору. Я этим и занимаюсь. А вы интригуете и стравливаете местных. Не доведи вы их до ручки своими играми, я не боялся бы высунуть на улицу нос!
Я чуть усмехнулся, оценив аналогию намного лучше Шатуна. Это была ошибка. В горле запершило, грудь заходила ходуном, и я сделал глубокий, медленный вдох, задержав воздух и унимая кашель.
– Если они так завелись, можно подкинуть им другую тему для размышлений, – изрек собеседник Шатуна.
– Например?
Повисло молчание. Моя грудь еще сотрясалась. Я выдыхал коротко, понемногу, чтобы снять напряжение.
– Быть может, пора проверить, как далеко пойдут Тузы, – произнес тот.
– До войны?
– Если мы…
Тут кашель победил. Я зажал рот и стиснул зубы. Лучше не стало. Все, чего я достиг, – превратил перханье в фырканье. Я быстро прикрыл лицо. Слуховая плошка качнулась и опрокинулась. Я снова фыркнул, подхватил ее и прижал к щели.
Тишина.
Потом второй человек спросил:
– Это крысы?
– Крысы не чихают.
Снова молчание. Затем что-то упало, и кто-то глухо выругался.
– Твою мать! – взвился Шатун. – Хватит к нему подкрадываться! Вперед! Взять его!
Я вскочил и побежал, подныривая под балки и огибая кучи мусора. Внизу послышались голоса и гулкий топот. Я не знал, где находилась лестница со второго этажа, но не сомневался в том, что скоро они будут здесь. Я обежал ненадежный участок пола и бросился к окну.
Я уже занес ногу, чтобы выбраться, как в помещении за моей спиной стало светлеть. По лестнице топотали, Шатун орал, кто-то нес свет – лампу или фонарь. Я перелез через подоконник, выбрался из слухового окна и осмотрел крышу. Никого – ни сверху, ни снизу.
Умнее было сделать ноги, но я взобрался по черепице, съехал к мансарде, дошел до края. Затем оседлал навес слухового окна и глянул вниз, откуда только что выбрался. И вытащил рапиру.
Теперь из окна бил свет, очень яркий в темноте раннего вечера. Я несколько раз моргнул, успокаивая ночное зрение.
Подо мной снова выругался Шатун, нашедший следы моего присутствия. Там собралось четверо – возможно, больше.
В окне мелькнула тень, и я вскинул клинок. Я хотел не столько убить, сколько убедить не гнаться за мной. Если мне повезет, то высунется Шатун, к которому у меня имелись вопросы.
Из окна высунулась голова в сером берете, за которой последовали широкие плечи, упрятанные в дублет золотисто-бурой расцветки. Голова повертелась, осматривая крышу. Я различил короткие седые волосы.
– Ну? – окликнул изнутри Шатун.
Человек помотал головой и вдруг замер. Он начал медленно изгибать шею, пока не увидел меня. Волевой подбородок, широкий нос. Шрамов не было, но сразу видно – боец. Такой удара не побоится. Он узрел над собой рапиру и медленно улыбнулся, показав мелкие, ровные зубы.
– Сегодня нам его не поймать, – скрежетнул он низким голосом, который я знал по канализации. Теперь добавилось и лицо. – Во всяком случае, безболезненно.
– Проклятье! – отозвался Шатун. – Надо выяснить, что он успел подслушать! И на кого работал!
Человек поднял бровь. Я сделал вид, что внимательно оглядываю рапиру, потом отрицательно помотал головой. Он пожал плечами, заглянул внутрь чердака и вопросительно посмотрел на меня. Можно ли ему вернуться?
Я задумался. На моей стороне преимущество, мне нужны ответы, а случай получше мог и не представиться. Но я не знал, не лезут ли уже на крышу люди Шатуна. Вряд ли он меня пощадит на том основании, что мы служили Никко. Понятно, что мы не терпели друг друга, но дело даже не в этом. Шатун мутил что-то на стороне с хмырем, который смотрел на меня из окна, а то и вовсе с ним спелся. Если Никко об этом не знал, то Шатун мог быть не расположен меня отпускать.
Нет уж, надо валить отсюда. Каким бы ни было искушение, задержка могла ввергнуть меня в намного худшую беду, чем я искал.
– Имя? – коротко спросил я.
Тот на мгновение задумался.
– Ирониус [2], – ответил он. – А твое?
Я ухмыльнулся и сказал:
– Скажи Шатуну, что его любимый Нос желает ему доброночи!
Затем я откинулся назад, исчезнув из поля его зрения, и помчался по крышам. Я не спускался, пока не достиг сравнительно безопасного кордона Каменной Арки.
12
После этого я полночи искал Никко, но в итоге узнал, что тот на закате уехал из города. Он удалился в загородное имение с новой шлюшкой и строго-настрого запретил его беспокоить. Меня подмывало дотопать до виллы пешком, но скучавший без дела охранник дал понять, что я напрасно потрачу время. В лучшем случае только ноги собью, а в худшем – зубы выбьют.
Никко был недоступен; мужик серьезно относился к своему хоботу.
Но если не попасть мне, то не попасть и Шатуну. Слабое утешение, но обойдусь – по крайней мере, до рассвета. Тем временем можно потолковать о веревке.
Войти в кордон Раффа-Наир – все равно что посетить Джанийскую Деспотию. Только для этого не нужно переплывать Корсианский пролив или брести через пустоши на южных границах империи. В Раффа-Наир нет ни фигурных Ангелов, следящих за площадями, ни храмов трех императорских воплощений. Вместо них на каждом углу висит табличка с изображением одного из странствующих богов, которым поклоняются джанийцы. Джанийские иммигранты тут повсюду: торгуются, покупают, воруют – словом, живут как у себя дома и очень настороженно относятся к сынам и дочерям империи, которые ходят среди них. В стане врага приходится сохранять бдительность.
