ко Дню святого Патрика.
– А-а, это тот день, когда вы все собираетесь и смотрите салюты?
– Нет, на День святого Патрика у нас уличные парады. А фейерверки мы пускаем на День независимости, 4 июля. В честь освобождения страны от британской короны.
– Это как День Взятия Бастилии?
– Вроде того. Только французы свергли собственного короля, а мы тогда дрались с колониальными правителями, британцами.
– Угу… – сказала она, и мы с ней как-то неловко замолчали.
– Скажи-ка, Рыжий, – рискнула она нарушить паузу, – как так получается, что и французы, и вы, американцы, гордитесь своими революциями и тем, как завоевали независимость, но не даете делать то же самое другим людям? Мы тут, во Вьетнаме, тоже деремся за свободу. Мы делаем это с тех времен, когда Иисус еще живым ходил по земле.
На мгновение я засомневался: не вьетконговская ли она Мата Хари? Та красавица-танцовщица, что шпионила в Париже на немцев во время Первой мировой… Впрочем, я все равно не знал никаких секретов, а значит, не мог бы их выболтать, даже если бы захотел.
– Знаешь, – ответил я, – я не думаю, что свобода – это когда ты маршируешь под дудку Москвы или там Пекина.
– Так и они хотят надеть на нас хомут не меньше вашего. Каждый хочет. Мы маленькая страна, а вы все такие большие, такие богатые! Чего вы от нас хотите? Я иногда думаю: может, вы знаете что-то о нашей земле, чего мы сами не знаем? Может, в наших холмах зарыты золото, рубины и бриллианты? Я не въезжаю, что вам от нас надо. Не въезжаю… Так ведь у вас говорят?
Должен признать, в ней проснулась какая-то дерзость. А может быть, это играла та капля спиртного, которую добавили в сайгонский чай… Я хотел было углубиться в теорию домино, сказав, что если в лапы к коммунистам попадет Вьетнам, то за ним последуют Камбоджа, Таиланд, Малайзия и Бирма. А там дело дойдет и до Индии с Австралией. Но почему-то не стал.
– Эй, красавица, все-таки нынче канун Нового года! К черту политику! Скажи лучше, что вы загадываете в полночь.
– Мы просим у богов здоровья, достатка и удачи…
– Мне бы сейчас удача не помешала.
– А если ты не женат, мы говорим тебе: «Chúc mau chóng tìm được người yêu», – продолжила она и захохотала, как ненормальная.
– Ого! Звучит многообещающе. И что это значит?
– Этого я тебе не скажу, – прыснула она.
– Да ладно тебе! Я куплю тебе еще сайгонского чая.
– Окей! Это значит «Найди новую любовь в новом году», – сообщила она, продолжая хихикать.
Затем она взяла меня за руку и отвела к бамбуковым перилам, откуда мы стали любоваться рекой. Месяц своим ярким ногтем взрезал черные воды, а дорога казалась отсюда угольным пятном. Тысячи вишневых фейерверков рассыпались в ночи.
– Тет. Он почти наступил.
– Раз так, – сказал я, – давай праздновать!
Прошло всего ничего времени, и Джонни вышел из комнаты, где уединялся со своей подружкой. Ему пора было на корабль. Мне тоже стоило поторопиться, если я хотел успеть на мой утренний рейс до Манилы, хотя у меня и было в запасе несколько часов. Да, надо закругляться: бармен с помощником уже нетерпеливо посматривают в нашу сторону.
– Эх, – пожалел я их, – вот кто пропустил праздник.
– Ничего они не пропустили, – отозвался Джонни. – Мы с тобой и есть их новогодний подарок. Мы не солдаты. Они знают, что торговые моряки платят долларами, которые на черном рынке стоят в пять-десять раз дороже. Поэтому, кстати, и «чарли» редко нападают на таких, как мы.
Он легко договорился с парнями, чтобы те подбросили нас до Сайгона. Похоже, они и правда были благодарны нам за эту вечеринку. Пришло время прощаться. Я не хотел обещать Тао всякую чушь вроде того, что мы увидимся снова. Может, останься я в стране, у нас что-то и вышло бы – но мне пора было сматывать удочки. Вместо этого я сказал ей:
– Я хочу пожелать тебе здоровья и удачи. И, как в Ирландии говорят, на каждую бурю – по радуге, на каждую слезинку – по улыбке, на каждый вздох – по песне, и ответ – на каждую молитву!
Тао смотрела на меня так, словно давно привыкла к прощаниям.
– Chúc mau chóng tìm được người yêu, – она грустно улыбнулась.
– И тебе!
Мы с Джонни спустились по ветхим ступенькам и запрыгнули на заднее сиденье мотоциклов. Бармен с помощником высадили нас на перекрестке. Отсюда Джонни предстояло идти на пристань, а мне – в квартал Тёлон, сайгонский Чайна-таун.
Джонни действительно сделал со мной то, что вся королевская конница и вся королевская рать не смогли сделать с Шалтаем-Болтаем. Он собрал меня! Вот теперь я был готов по-настоящему отчалить из Вьетнама. Я неловко обнял его на прощанье.
– Увидимся дома, а?
– Точняк, приятель! – ответил он.
И каждый зашагал своей дорогой. Я бросил еще один взгляд на небо. Бледный серп месяца, последний в уходящем году, исчез.
Глава 20
Beaucoup VC
Чем ближе к Сайгону, тем оглушительнее становятся фейерверки. Нгуен Ван Тхьеу[83], нынешний президент Южного Вьетнама, отменил многолетний запрет на них, и накануне уличные рынки буквально ломились от изобилия шутих и петард. Длинными красными гирляндами они свисали вдоль карнизов в ожидании заветного часа и теперь грохотали в ночи целыми оркестрами на миллион разных голосов. Любопытно, задумался я, здешние мальчишки тоже швыряют хлопушки в мусорные баки, как мы в Нью-Йорке, чтобы шуму было побольше?
В вестибюле отеля вокруг стойки были развешаны красные и золотые конверты. Видимо, портье сделал это в надежде на новогодние чаевые. Я хлопнул по звонку, и он явился, протирая глаза, откуда-то из задней комнаты. Жаль было его будить, но я хотел заранее расплатиться по счету и напомнить ему, что он должен отвезти меня в консульство до рассвета, чтобы я успел найти какую-нибудь военную попутку до авиабазы Таншоннят. Он вроде должен был помнить об этом. Я попросил его разбудить меня в пять утра и понадеялся, что мне хватит пары оставшихся часов, чтобы немного выспаться. Сам вылет был в одиннадцать, но рисковать не хотелось.
Я заметил, что пыльный алтарь Будды в углу теперь сверкал как новый и был заботливо украшен фруктами и цветами.
– Тао? – спросил я, показав на персиковые бутоны.
– Тао, – кивнул он удивленно.
У себя в номере я быстро побросал в сумку свои шмотки, благо их было всего
