Понемногу я стал избегать общества, тогда как раньше искал его: гульбища стали мне отвратительны, точно полная грязи яма, потому что теперь я узнал, какие отравленные миазмы представляют собой испарения какой-нибудь оргии. Я отказался также от тяжелой и вредной мясной пищи, и очень скоро получил омерзение к разлагающимся трупам, которыми мы питаемся, воздержание же от них принесло мне истинное, глубокое благосостояние. Я ближе сошелся с Брандлем и Веджага-Сингом, оба они поддерживали меня, а их поучительные, глубокоинтересные разговоры укрепляли во мне решимость сделаться другим человеком. Мало-помалу я набрался смелости и попросил Брандля допустить меня в таинственное общество, так как туда принимали людей благонамеренных. Он ответил, что это зависит от Веджага-Синга, а таинственный индус словно подслушал мои мысли и слова и придя спустя полчаса сказал мне, улыбаясь:
-
Вы желаете войти в нашу маленькую общину, между прочим, никому не известную? Знаете ли вы путь туда?
-
Нет, — ответил я. — Я знаю, что существует Небо, но кто может без руководителя найти путь в Рай?
-
Тот, кто способен проникнуть, найдет туда и дорогу, — ответил он, смеясь.
После этого он наложил на меня шестинедельный искус. За это время я должен был изучить некоторые, касающиеся посвящения книги, приучиться сосредоточиваться, известное время привыкать к мраку и молчанию, а сверх того подвергнуться медицинскому лечению. Выдержав это подготовительное испытание и заслужив одобрение учителя, я удостоился его обещания привести меня на ближайшее собрание. Время, предшествовавшее этому событию, я провел у Лионеля: он заставил меня принимать два раза в день ванну, в которую вливал странную фосфоресцирующую жидкость, а питался я исключительно хлебом и молоком. Наконец, наступил день, ожидаемый мною с лихорадочным нетерпением.
Под вечер я отправился с Лионелем в его автомобиле, но, странное дело, я тотчас уснул, а когда очнулся, то увидел себя одного в комнате с темными обоями и слабосветящей лампой под темным абажуром. Я лежал на шелковом диване и протирал глаза, не понимая, каким образом очутился в этом незнакомом месте, но вдруг вспомнил, что поехал с Лионелем на собрание братства. Недоумевая я сел на диван, но мои размышления прервал мистер Брандль.
— Идемте, я представлю вас учителям, — сказал он, взяв меня под руку.
Через галерею без окон мы вышли в круглую залу, в конце которой была ниша, глубокая и широкая, затянутая красным. Там, на высоте одной ступени, полукругом стояли семь бархатных стульев, а на них сидели люди в длинных, белоснежных одеяниях и кисейных тюрбанах. Их бронзовые, характерные лица были восточного типа. После я узнал, что между этими адептами высшего разряда, в большинстве индусами, были: один араб, египтянин и тибетец. Их имена и прошлое мне неизвестны, за исключением раджи Веджага-Синга, если только и это имя не вымышленное: называют же их просто учителями.
Я не мог отвести глаз от этих величавых людей, от которых веяло торжеством покоя и бесконечной добротой, глаза же, неизмеримые, как бездна, дышали могучей волей, и она заставляла невольно преклоняться перед ними. Без преувеличения могу сказать, что у этих загадочных людей их внутренняя, светлая красота и все великолепие их существа сверкают даже сквозь тело. Никогда я не чувствовал себя таким ничтожным, невежественным, жалким и грузным, как камень. Я с трудом дышал и мне казалось, что сквозь тюрбаны просвечивало золотисто-голубоватое сияние. Меня охватило сознание собственного ничтожества: неловкость, которую должен испытывать нищий, допущенный в богатый зал. Я упал на колени, задыхаясь от судорожных рыданий.
В ту же минуту я почувствовал на голове теплую твердую руку, а затем меня кто-то поднял. Это был один из учителей. Он поцеловал меня в лоб, благословил и ласково сказал:
—
Даю тебе свой братский поцелуй. Будь тверда, душа человеческая, пробуждающаяся для лицезрения красоты небесной. Взгляни на других твоих руководителей и братьев, твоих учителей и друзей.
Затем каждый из них по очереди лобзал меня и благословлял, а потом говоривший первым сказал:
—
Слушай, сын мой, и запечатлей слова мои в сердце своем, ибо я одновременно передаю тебе мысли других твоих учителей. В этот великий час около тебя образуется магический круг: мы становимся твоими ближними, и ты примешь духовное крещение, которое флюидически соединит тебя с нами. Каждый из нас будет поучать тебя сообразно своей специальности в науке. Однако не надейся, что это единение с нами избавит тебя от борьбы и испытаний, весьма вероятно даже, что ты споткнешься не раз, сделаешься жертвой собственных слабостей, так как падение — удел каждого человека, стоящего у подножия лестницы. Плоть — страшное чудовище, преграждающее путь к восхождению. Но твое мужество не должно ослабевать от этого. После всякого падения, каждого увлечения, будь их хоть сотня, ищущий света должен подняться и снова вступить в борьбу с демонами плоти, чтобы смело идти вперед до полной победы, прекраснейшей и величайшей победы над самим собой. А теперь, сын мой, мы совершим мистическое крещение, которое присоединит тебя к «Братству восходящего солнца». Иди и приготовься к торжеству.
Мистер Брандль и Лионель тотчас взяли меня за руки и повели в смежную комнату, где я разделся. После этого они надели на меня тунику без рукавов, так что открытыми оставались шея, руки и босые ноги. Затем меня повели в другую залу, также круглую, а в ней я увидел бассейн с водой, вокруг которого стояли семь учителей. В зале находились также члены братства, все в белых одеяниях. В руках они держали зажженные разноцветные восковые свечи семи цветов радуги, а на их груди были звезды на золотых и серебряных цепочках: различие в цепях и цвете свеч означало степень полученного посвящения.
Брандль и Лионель подвели меня прямо к учителям и два из них немедленно подняли
меня, как ребенка, и трижды окунули с головой в холодную воду бассейна, так что у меня захватило на миг дыхание. Однако мне не говорили выйти и я продолжал стоять по шею в холодной воде. Затем учителя образовали вокруг бассейна цепь и запели, а странная, могучая мелодия гимна потрясала каждый мой нерв. По окончании пения один из учителей спросил:
—
Боишься ли ты воды?
—
Нет, — ответил я.
— Боишься ли огня?
И я не успел ответить, как вода стала вытекать куда-то, и бассейн быстро опустел.
—
Гори, гори грубая оболочка плоти, и сменись одеянием огненным, — торжественно произнес учитель.
В тот же миг бывшая на мне белая туника вспыхнула, окружив меня облаком пламени: между тем я не чувствовал никакой боли, а только сильную теплоту. В ответ я почти крикнул:
—
Нет, я не боюсь огня!..
В эту минуту я почувствовал легкие уколы и точно поток огня разлился под кожей. Тогда учителя велели мне выйти из бассейна, одели в вышитый золотом полотняный хитон, опоясали серебряным кушаком, а на шею повесили звезду на серебряной цепи. После этого меня провели в капеллу, где я дал клятву почитать по мере своих сил великие законы, управляющие Вселенной, творить любовь, великодушие, прощение и сделаться «ловцом душ», распространяя приобретенный свет знания между ослепленными эгоизмом и невежеством моими брать ми по
человечеству. Когда я закончил мое клятвенное обещание, учитель взял с престола увенчанную крестом чашу и напоил меня чем-то красным и теплым, после чего меня охватило чувство величайшего блаженства.
Собрание закончилось вегетарианской трапезой, во время которой братья пели хором, а учителя беседовали со мной и другими искателями истины.
—
Князь, — сказал Вадим Викторович, пользуясь минутным перерывом рассказа, — а вы не боитесь вызвать неудовольствие своих руководителей, разоблачая перед профаном тайны, к которым вас допустили?
—
Нет, — ответил Елецкий, тряхнув головой, — мне разрешили говорить, если я буду иметь в виду спасение души. Не скрою, что именно вас, доктор, хотел бы я спасти. Вы ученый, вполне просвещенный человек, но под властью плотских страстей попали в болото, которое грозит поглотить вас. Над вами висит серьезная опасность, и я очень хотел бы просветить вашу душу.
