Из этого следует логический вывод, что Дорси и Петроне – или люди, работающие на Петроне, – действовали вместе. Но зачем? Какую выгоду преследовал Дорси – очевидно. Ему удалось благополучно скрыться и в то же время отомстить Лори. Но что с этого имел Петроне? Были ли у него причины ненавидеть Лори? Какова могла быть его выгода от успешного исчезновения Дорси?
Каждое дело – это ряд вопросов и ответов. В начале дела вопросов гораздо больше, а ответы попадаются очень редко. Но по мере того, как дело двигается, ответы находятся, а вопросов становится все меньше. В конце концов, я сложу все кусочки мозаики и выиграю игру. И главным призом мне будет то, что Лори не придется провести остаток жизни в тюрьме.
Доехав до дома, я обнаружил, что контингент расквартированной возле него прессы существенно расширился. Появились как минимум еще две машины телеаппаратуры, и они мешали мне въехать на мое место парковки. Я продолжал попытки, пока они не отогнали машины. Если бы я сдался и оставил машину на улице, мое место захватили бы до конца судебного разбирательства.
Стоило мне выйти из машины, как репортеры налетели, словно рой пчел, и принялись хором спрашивать: правда ли, что Лори утверждает, будто Дорси на самом деле жив и звонил ей на мобильный телефон? Я отказался что-либо комментировать и с некоторым трудом пробился сквозь эту орду к дому.
В гостиной Лори, Кевин и Эдна смотрели телевизор. Немногие дневные выпуски новостей упражнялись в остротах по поводу заявления Лори о том, что она говорила с Дорси. Несмотря на всю серьезность ситуации, насмешки уже начались. Заметив, что результаты теста на ДНК подтвердили, что обугленное и обезглавленное тело принадлежало Дорси, один паяц-телеведущий изобразил обиду и сказал: «А я думал, что мы единственные „говорящие головы“ в штате».
Лори была в ярости из-за того, что ее выставляли посмешищем. В самом деле, в результате утечки информации – подозреваю, что это работа Дилана, – Лори выглядела в глазах общественности так: а) ненормальной; б) виновной; в) смешной и г) все это одновременно. А поскольку общественность – это те самые люди, из которых набирают присяжных, такое положение вряд ли можно было назвать удачным.
Я мог пойти к Топору и подать жалобу, при его неприязни к журналистам он может проявить сочувствие к нашему положению. Однако стереть из памяти общественности то, что люди уже узнали, не под силу даже Топору, все, что он мог, – это запретить впредь публичное обсуждение нашего дела. Но я до сих пор считал, что битва массмедиа сулит нам больше пользы, чем вреда.
Так что, не уповая на помощь судьи, я взялся за дело сам и провел пресс-конференцию на ступенях своего дома. Да, Лори заявила, что Дорси жив. Мы не пытались извлечь из этого какую-либо выгоду, просто обратились в полицию и попросили провести необходимое расследование. Но полиция предпочла не делать свою работу, а растрезвонить все прессе.
– Окружная прокуратура ищет своей выгоды, а не правды, – резюмировал я.
Закончив свое импровизированное выступление, я предложил задавать вопросы. Первый вопрос задала мне журналистка из «Ньюарк старледжер»:
– Если предположить, что вашей клиентке действительно позвонили…
– Ей позвонили, – перебил я. – Она, да будет вам известно, правдивый и честный человек. Вам также должно быть уже известно, что для нас не было и нет никакой выгоды в обнародовании этой информации. Никакого шанса, что полиция или обвинение поверят в это при отсутствии других независимых доказательств. Мы ждали, что они проведут расследование, дабы найти эти доказательства, а не устроят фарс в прессе только для того, чтобы моя клиентка выглядела дурой.
Я ответил примерно на пять вопросов, и в каждом моем ответе непременно содержались завуалированные нападки на обвинение. Я надеялся, что вечерние новости смягчат удар по нашей позиции, и, сделав все возможное в этом направлении, вернулся в дом.
Пару часов спустя мы собрались перед телевизором и обнаружили, что мое сегодняшнее выступление у парадного подъезда немного запоздало. На Лори продолжали нападать и подсмеиваться над ней, и хотя в новостях фигурировали мои протесты, всерьез их никто не воспринимал.
Теперь мы с Лори ложились спать довольно рано. Вероятно, ей казалось, что в ее положении спать гораздо менее обидно и менее болезненно, чем бодрствовать. Когда мы бодрствовали, нам не хотелось говорить только о деле, но, кроме него, не было абсолютно ничего, на чем удалось бы сосредоточиться. Поэтому мы ложились в постель, а потом, не в силах заснуть, я вставал в полночь или немного позже и принимался выстраивать стратегию и просчитывать свои следующие шаги.
Сегодня все было немного иначе. Сегодня мы занимались любовью впервые с тех пор, как начался весь этот кошмар. Идея принадлежала Лори, и это была самая безумная и страстная ночь из всех, какие я когда-либо проводил с женщиной. Это было отчаянно и безудержно, как на палубе «Титаника». Восхитительно. А после я впервые за последнее время уснул крепким сном и проспал всю ночь.
* * *
Главное, чем я занимался, работая над каждым делом, – задавал вопросы. Я спрашивал всех и обо всем. Вопросы (прямые, наводящие, уточняющие или даже риторические) были нацелены на обнаружение новых фактов, которые можно будет использовать в суде. Я собирал все эти ответы, всю информацию, какую только мог, а затем просеивал через сито своей логики. Иногда это помогало мне вычислить правду, иногда, что тоже полезно, вызывало новые вопросы.
Но сейчас ситуация была хуже некуда – я даже не мог добраться до тех, кому надо было задавать вопросы. Мне не попасть к Петроне, не найти Стайнза, а что касается ФБР, то агент Хоббс улыбается мне и не говорит ничего.
Раз крупная рыба не ловится, я решил заняться мелкой рыбешкой – поехать в квартал, где живет Оскар Гарсия, и порасспрашивать людей, которые утверждали, что Лори бывала в тех местах. Разумеется, я не собирался ставить эти факты под сомнение – Лори признавала, что действительно бывала там, следя за Гарсией. Просто мне нужны были детали – вдруг всплывут какие-то полезные для нас подробности.
Ранним утром телефонный звонок изменил мои планы. Звонила женщина.
– Мистер Карпентер, – сказала она, – понимаю, что вы заняты, но я видела вас по телевизору вчера вечером, и мне хотелось бы поговорить с вами о моем муже.
– А кто ваш муж? – спросил я.
– Алекс Дорси.
Она дала мне адрес и объяснила, как проехать к ее дому, обмолвившись, что живет там всего около месяца и не уверена, что объяснила все правильно. Ее объяснения были абсолютно точными, и я доехал за пятнадцать минут. Мог бы и быстрее, но Кевин так припарковал свою машину, что мне пришлось сперва отгонять ее, чтобы выехать самому. Мне было неясно, чего хочет жена Дорси, но совершенно не хотелось, чтобы пресса или Дилан узнали об этом звонке.
Селия Дорси жила в небольшом квартале садовых домиков. Она смотрела из окна, когда я выходил из машины, и открыла мне дверь, прежде чем я успел позвонить.
– Спасибо, что приехали, мистер Карпентер. Проходите, пожалуйста.
Я вошел в домик, состоявший всего из одной комнаты, чуть больше телефонной будки. Каждый квадратный дюйм полезного пространства был забит мебелью, фотографиями и безделушками. Хотя, по ее словам, она очутилась здесь совсем недавно, жилище выглядело обжитым, давно освоенным.
Хозяйка оказалась маленькой, тихой и замкнутой женщиной. Я никогда не был близко знаком с Алексом Дорси, но вообразить его рядом с ней не мог. Он был энергичным и заполнял собой все пространство. Если их сложить и поделить пополам, то, наверное, получится нормальный человек. Так что по зрелом размышлении я пришел к выводу, что они должны были неплохо уживаться.
Она предложила мне кофе, и я почувствовал, что отказ ее огорчит.
– Вы, конечно, недоумеваете, зачем я просила вас приехать, – сказала она, когда мы, наконец, расположились на диване с чашками кофе на блюдцах.
– Вы сказали, что хотите поговорить о вашем муже.
Она невесело засмеялась.
– Я даже не уверена, что он все еще мой муж.
– Что вы имеете в виду?
– Я подала на развод около трех месяцев назад. Окончательные документы пришли как раз вчера, но я не знаю, можно ли развестись с мертвым супругом. Разумеется, теперь факт его смерти находится под сомнением, но это еще больше осложняет ситуацию.
Она заплакала тихонько, словно боялась смутить меня, и дала выход своим чувствам. Я просто подождал немного, пока она успокоится. Ждать пришлось всего несколько секунд, затем она продолжила:
– Я знаю, что полиция не верит вашей клиентке, но я верю. Мой муж жив.
– Почему вы так считаете? – спросил я.
– Ну, во-первых, я просто не могу вообразить его мертвым. – Она улыбнулась. – Но вы, вероятно, надеетесь услышать нечто более существенное.
