Чарин догнал его на улице:
— Что вы хотите делать?
Соколов нехорошо усмехнулся:
— Я нарушил офицерское слово, растратил деньги тестя, у меня один исход, — и он похлопал по правому карману.
Чарин схватил за руку Соколова:
— Вы что? Хотите стреляться?.. Не теряйте головы, Николай Павлович… Сколько вы проиграли? Тысячу? Я вам дам эту тысячу. Конечно, под расписку. Вернете долг, когда сможете, через год, через три, через десять лет… Я в деньгах не нуждаюсь.
Соколов недоверчиво покосился на Чарина, потом его бледное лицо залил румянец, Соколов вытянулся, как на плацу перед генералом:
— По гроб буду обязан. Что ни потребуете, если это не бесчестно, сделаю для вас. Не за тысячу, а за вашу доброту, за вашу широту души русской…
Вечером они вновь сидели в ресторане.
Соколов все еще хмурился.
— Пусть вас эта расписка не огорчает. Если надо, я могу ее разорвать, — утешал Чарин, он был в прекрасном настроении — от своей щедрости, от того, что нашел для организации человека дела, умеющего владеть оружием.
— Кстати, откуда у вас револьвер? — поинтересовался он.
Николай Павлович вновь наполнил рюмки.
— Это у меня не оружие, а талисман семизарядный… Я уже более десяти лет не расстаюсь с ним. И, знаете, этот талисман меня неизменно спасал в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях! Выпьем за мой талисман!
В тот вечер они засиделись в ресторане. А потом, прихватив несколько бутылок коньяка и шампанского, уехали к Чарину. И у Соколова развязался язык.
Был он, как и предполагал Чарин, сыном кадрового военного. Блестяще окончил кадетский корпус. Предрекали ему незаурядную офицерскую карьеру. Но тут у своей барышни, в которую влюбился по уши, Соколов познакомился с руководителем боевой организации эсеров, человеком неимоверной храбрости, участником террористских актов. Эсеровские боевики за несколько лет ликвидировали двух министров внутренних дел — Сипягина и Плеве, затем великого князя Сергея Александровича.
Эсеры покорили воображение Соколова. И он пошел в бомбометатели.
За отвагу и удачливость был назначен командиром эсеровской дружины. В девятьсот пятом году вдоволь пострелял в жандармов. Но его выследили. Пришлось бежать за границу. Там повстречал знакомых по партии, которые помогли ему поступить в университет в Швейцарии. Как и в кадетском, учился блистательно. Получил звание бакалавра. Учителем его был видный геолог профессор Дюпарк. Дюпарку довелось попутешествовать по свету, он проводил геологические съемки, в том числе и на Северном Урале.
Дюпарк помог Соколову вернуться на родину, взяв его своим помощником в экспедицию.
Это было накануне мировой войны.
Жандармы не тронули Соколова. Видимо, решили, что он отошел от революции. С эсерами не встречался. Соколов и впрямь разочаровался в их лозунгах и действиях. Потянулся к большевикам.
Июньские выстрелы в австрийского эрцгерцога в Сараево породили пушечное эхо в Европе.
В первый августовский день Соколова мобилизовали. Присвоили офицерский чин. Орден святого Георгия — лучшее свидетельство храбрости Соколова. Такой орден давали редко. А в семнадцатом Соколов как солдатский делегат штурмовал Зимний дворец. И пошел по фронтам гражданской войны красный командир Соколов. Но в двадцатом году случилось страшное: заставили Соколова расстреливать мятежников-эсеров. А среди них — трое его друзей, лучших боевиков его дружины. С ними в девятьсот пятом он за черный люд сражался.
Так взглянули они ему в глаза, что даже сердце сбилось с ритма. И тогда Соколов повернулся к своим красноармейцам:
— Братцы, вы мне верите?
— Знамо, верим! — отвечают. — Не в одном бою с нами бывал!
— Братцы, вы знаете, кого сейчас жизни лишаете?
— Ясно кого, — галдят, — контру, сволочей белогвардейских…
— Неправда, — поднял руку Соколов, — героев революции 1905 года, верных крестьянских защитников.
А комиссар отряда — старый партиец, питерский рабочий за маузер схватился.
— Продался, золотопогонная твоя душа! Не слушайте его! Изменник он!
Не дали комиссару выстрелить, обезоружили. Часть красноармейцев из крестьян ушли с Соколовым и его дружками.
Хотели эсеры хлопнуть комиссара. Но Соколов не разрешил:
— Я вас не дал расстреливать и его не дам. Каждому — свое.
В общем, отпустил Соколов комиссара и бойцов из рабочих, пожалел их, а они-то обо всем рассказали его командованию.
Объявили Соколова предателем. Заочно приговорили к смерти. Выхода у него не было. Подался он со своими дружками к эсеру Антонову на Тамбовщину — в крестьянскую армию. Антонов — тоже эсеровский боевик в прошлом — слышал о Соколове. Приблизил к себе.
Да антоновскую армию так Тухачевский прижал, что стало ясно: антоновщине пришел конец.
Соколову снова пришлось скрываться, ведь у Антонова он работал в контрразведке. Так что прощения от Советов не жди!
Соколов приехал на Урал, устроился на службу в маленьком шахтерском поселке. Да на беду в Екатеринбурге, куда приезжал в командировку, встретил свою Антонину, Тоню, Тонечку… Женился, а она не хочет жить в медвежьем углу… Требу…
Не закончив фразы, Соколов заснул.
Чарин долго смотрел на его красивое лицо, лихорадочно вспоминая, кто же из бывших антоновцев есть среди его знакомых. И вспомнил:
— Тихонов! Картежник! Профессиональный игрок. Точнее, шулер! Точно! Он же сам рассказывал об этом. Только что-то давно его не видно? В Ленинграде ли он? Не раскрыли ли его чекисты?
Чарин взглянул на часы. Почти утро! Чарин осторожно вышел в другую комнату, плотно прикрыл двери, покопался в записной книжке, снял трубку телефона. Через несколько минут услышал сонный недовольный голос:
— Какой дьявол спать не дает?
Чарин извинился, представился.
В трубке послышался невежливый зевок, хриплый кашель:
— Слушаю. Чем могу быть полезен, Петр Сергеевич?
— У вас там, где ты находился в гражданскую, был Соколов, черноволосый красавец, приближенный главного?
— Соколов… Соколов… Соколов? Был такой… Доверенное лицо самого…
— Спасибо, Иван Васильевич, спасибо… — Чарин положил трубку и потер руки: значит, Соколов тот, за кого себя выдает! Тихонов врать не будет. Проверен не в одном деле. Ах, Чарин, Чарин, какой ты молодец! Какой ты умница — великолепную находку сделал для организации!
Наутро Чарин проснулся бодрым, словно и не было хмельной бессонной ночи. Напоил Соколова чаем.
— Мне надо выехать в Москву. Едем со мной — через столицу — на Урал. Я вас устрою на денежную должность в Свердловске. Жена ваша будет довольна. Вы нужны нам. Мы — это такие же, как вы, не нашедшие общего с коммуноидами. Я вам верю. Но вынужден посоветоваться в Москве-матушке с одним человеком. Так как? Согласны?
— Хорошо, — решительно поднялся Соколов, — я с вами, Петр Сергеевич, хоть куда, вы мой добрый гений!.. Встретимся на вокзале, я только в гостиницу забегу… за вещами…
Чарин кивнул головой, он думал, а что скажет ему Пальчинский?
Глава восьмая
Пальчинский
Доменову не очень хотелось устраивать Соколова в трест. Мало ли что за ним тянется? Если он скрывается от Советской власти, могут и разыскать! А тогда спросят: «Почему вы его рекомендовали, гражданин Доменов? Где вы с ним познакомились, гражданин технический директор?»
В таких случаях товарищем не называют.
Но Пальчинский дал согласие на ввод Соколова в организацию, значит, надо сделать так, чтобы Соколов трудился в Уралплатине.
Пальчинскому Доменов подчинялся слепо. Это как гипноз какой-то. С юности то и дело он слышал от солидных уважаемых людей: «Вы знаете, как поступил Пальчинский? Вы читали, что изрек Пальчинский? Вам говорили, что отмочил Пальчинский? О, Пальчинский — личность! Да-да, Пальчинский — талант!»
Эта фамилия обрастала легендами и завораживала.
Доменов всегда интересовался прошлым и настоящим человека, именно прошлое и настоящее определяет его будущее. О человеке нельзя судить, не зная его былого, которое сформировало характер, а натура — определяет возможности.
Доменов знал минувшее и настоящее Пальчинского, виднейшего горного инженера, консультанта Госпланов СССР и РСФСР, Уральской комиссии Главметалла. Кроме того, Пальчинский за консультации получал деньги еще во многих крупных трестах и учреждениях.
Потому-то Доменов восхищался Пальчинский, беспрекословно подчинялся и откровенно завидовал ему, ведь Пальчинский всегда ходил в лидерах, он родился верховодом, как рождаются певцами, музыкантами, художниками.
Он всю жизнь делал такие шаги, что оказывался в центре внимания своего горного института, всего Петербурга, всей России. Эти шаги он явно рассчитывал. Но как точно! Невольно позавидуешь.
