"Сын скульптора города Москвы" Ротчев рано лишился родителей но, не имея почти никаких доходов, сумел поступить в Московский университет где его однокашниками были Александр Полежаев, Федор Тютчев, Дмитрий Веневитинов.
Ротчев был своим человеком в кругах московских журналистов, театралов и литераторов, бывал в доме Аксаковых, выступал на собраниях Общества любителей российской словесности при Московском университете. Он навещал дом Ушаковых на Пресне в ту самую пору, когда там был завсегдатаем Пушкин. Многие критики полагают, что "Подражание Корану" Пушкина и Ротчева являются своеобразной перепиской двух поэтов, хорошо знавших друг друга.
Летом 1827г. был отозван из Америки и арестован штаб-ротмистр 1-го Американского драгунского полка Александр Шишков, родственник московских князей Гагариных, с которым незадолго перед этим познакомился Ротчев. Одна из дочерей Гагариных, юная Елена Павловна, была образованной девушкой, интересовавшейся театром и поэзией. Её могла ожидать обычная судьба представительницы "большого света": брак с человеком своего круга, беззаботная и обеспеченная жизнь между столицами, с длительными поездками на модные европейские курорты, в Париж и Рим…
Но княжна Елена и студент Ротчев, человек "сомнительного" происхождения, полюбили друг друга. Сохранилось трогательное свидетельство этой любви - небольшая, изящно изданная в Москве книжечка стихотворений Александра Ротчева "Подражание Корану", на титульном листе которой было указано: "Посвящено к. Е. П. Гагариной". Книга была подарком поэта к тайной свадьбе, которая состоялась в мае 1828г. Родители не признали брака Елены и не простили ей столь дерзкого проступка, "запятнавшего" чистоту генеалогического древа одного из древних княжеских родов.*(7)
Ротчеву пришлось оставить университет, не окончив курса и не получив никакого чина, и искать службы. Ему удалось устроиться на должность копииста и переводчика при "Конторе Санкт-Петербургских императорских театров", где он прослужил около пяти лет. Стихи Ротчева появляются на страницах петербургских журналов и альманахов, но ни литературные заработки, ни служба в театральной конторе не избавляли от денежных затруднений и плохо обеспечивали молодую и быстро растущую семью. Поэтому весной 1835г. Ротчев поступил в службу РАК и отправился в Америку.
Среди провожающих барк "Азов" был известный писатель-сказочник Пётр Петрович Ершов, который посвятил этому событию поэтические строки:
Готово! Ясны небеса;
В волнах попутный ветр холмится;
И чутко дремлют небеса, И гром под пушкою дымится.
Бокал! Бокал! Пускай струя
Сребристых вод морских пред нами
Горит жемчужными огнями
И шумно плещет чрез края.
Ударив дружно руки в руки,
Мы усладим прощальный час
И горечь долгия разлуки,
Судьбой положенной для нас.
Следует, впрочем, заметить, что автор "Конька-горбунка" провожал не чету Ротчевых, а отправляющегося на службу в колонии своего приятеля гардемарина Константина Тимковского, кстати внука Григория Шелихова.
Прибыв в Новороссийск в июне 1836г., Ротчев два года исполнял обязанности чиновника особых поручений при правителе русских колоний в Америке. В редкие свободные минуты новый чиновник продолжал свою литературную деятельность. Его "Очерки северо-западного берега Америки" пользовались большой популярностью и в одном из номеров журнала "Сын Отечества", издатели сообщили в примечании: "Читатели вспомнят при имени Ротчева молодого литератора с дарованиями и полюбопытствуют, прочитав его из Нового Света".
Чиновником Ротчев также оказался неплохим. Человек с университетским образованием и поэт, блестяще владевший несколькими иностранными языками, он одинаково быстро и легко устанавливал контакты и с индейскими вождями, и с нередкими гостями - путешественниками разных стран. Поэтому в 1838г. правитель Купреянов назначил его правителем канцелярии селения Росс - так официально именовалась должность - главного представителя русской администрации в Калифорнии.
"… Какая волшебная сторона эта Калифорния! Восемь месяцев в году всегда чистое, безоблачное небо; в остальные месяцы, начиная с последних чисел ноября, периодически идут дожди; жара в тени не превышает 25 градусов по Реомюру. В январе все оживает - флора в полном развитии, все благоухает, а радужный колибри колышется и блещет на стебельке или дрожит, как драгоценный камень над цветком. …Я провел там лучшие годы моей жизни, благоговейно ношу воспоминания этих дней в душе…"
На новом своём посту Ротчев был фигурой необычной, в сравнении со своими предшественниками - коммерции советником Кусковым, вольным штурманом Шмидтом, рыльским мещанином Петром Шелиховым или купцом Петром Костромитиновым.
Слава о необыкновенном русском коменданте и его красавице-жене, княжне по рождению, не только облетела всю Калифорнию и помогла Ротчеву близко познакомиться с представителями испанской администрации, но и разнеслась по далеким морским путям, ведущим к берегам Нового Альбиона. Пьер Лаплас, совершавший кругосветное плавание на фрегате "Артемиза", находясь на Сандвичевых островах летом 1839г., был много наслышан о коменданте Росс.
"Этим селением управлял тогда человек, о котором мои знакомые в Гонолуло часто отзывались в моем присутствии с похвалою, выставляя его образование и его любезный и благосклонный характер. Подобные отзывы были более чем достаточны, чтоб побудить меня к посещению этого селения…"
Другой путешественник, французский атташе в Мексике граф Эжен Дюфло де Мофра, также посетивший Росс и гостеприимно принятый в семье Ротчевых, был не только очарован образованностью хозяина, красотою и изяществом манер хозяйки. Он нашел в Россе и хорошо подобранную библиотеку, и французские вина, и ноты Моцарта на рояле. Семья Ротчевых жила с комфортом или с большим вкусом, таким, который они могли себе позволить на диком Калифорнийском берегу.
Летом I840г. в Калифорнию прибыл из Новороссийска для проведения научных исследований сотрудник Санкт-Петербургского зоологического музея Илья Вознесенский, который оставил интересные дневники и рисунки. В письме к директору зоологического музея академику Брандту Вознесенский назвал Ротчева "тем из моих единственных колониальных доброжелателей полезного, с которым я на чуждом берегу Калифорнии встретился на первом шагу; был обласкан и принят как родной радушным семейством его, где от первого дня приезда моего и до последнего… мне даны были все роды полезных средств и случаев для моих работ и экскурсий - короче, я имел столько средств от г-на Ротчева, что, думаю, едва ли где подобные найти могу еще…". Позже, будучи правителем Орегонского отдела, Ротчев оказал молодому учёному ещё немало услуг.
"Ко времени пребывания нашего в Ново-Архангельск он уже был не просто селение-крепость, но и оплотом цивилизации и просвещения; в городе с населением до двух тысяч человек были и лечебница, и церковь, и две школы. Была также неплохая библиотека, регулярно пополнявшаяся привозимыми из России комплектами журналов и книгами… Это был административный, хозяйственный и культурный центр обширного и богатого края. Отсюда отправлялись торговые партии, сюда стекались независимые трапперы и торговцы всех народов, приходили суда из Лондона и Нью-Йорка… Большинство населения составляло земледельцы Компании и вольные хлебопашцы; под поля, ранчи и молочные фермы были заняты все земли в округе на 8 верст… Девственная почва Вилламетской долины дает плоды изумительные, мне случалось там видеть урожаи пшеницы сам-сто пятьдесят!..
Основными языками общения были русский и чинук, местный торговый жаргон, включающий в себя слова из нескольких американских наречий, а также русские, французские и английские. В ходу был также канадский французский, отличный от известного нам французского, как русский язык времен Иоанна Васильевича от современного. Английский использовался редко, в основном миссионерами. Но русские состовляли в городе меньшинство. Там жили американцы всех народов, китайцы, евреи, креолы, французские канадцы, сандвичане, негры, некоторое время - португалец и три японца, потерпевшие кораблекрушение.
Жизнь в этом Ноевом ковчеге текла размеренно и спокойно, пока до Виламетской долины не добрался поток бостонских переселенцев…
По переписи, проведенной моим предшественником, во всей Виламетской долине насчитывалось 51 пришлый взрослый мужчина. Из них 18 бостонцев и 23 канадца, другие 10 были миссионерами. К концу 840 года, когда я вступил в новую должность, пришлое население долины составляли: 36 бостонских поселенцев с 33 женщинами и 32 ребенка, 13 пресветарианских миссионеров, 13 методистских миссионеров, 9 священников прочих церквей, 1 английский и 60 французских канадцев. Итого 134 бостонцев и 63 канадцев, включая священников…
