можно было ходить; на голову персидский царь водрузил высокую корону из перьев, а в руках держал атрибуты власти египетских фараонов: жезл-крюк и плеть. Казначеи и самые знатные вельможи провели его к лестнице на помост, возведенный над телами древних царей, к тому месту, где соорудили миниатюрный алтарь с горящим на нем священным огнем персов. Здесь Ох немного постоял, красуясь и помахивая плетью, которой якобы высек мир, а собравшиеся гости, все как один, пали ниц, вознося ему хвалу как богу, а затем замерли, лежа на полу, наподобие тех трупов в древних гробах под помостом.
Дико и жутко было видеть их, распростершихся ничком на земле, и изображающих мертвецов, которыми и в самом деле станут они совсем скоро, все до единого, и восхваляющих этого живого идола, наряженную куклу, игрушку, созданную богами по своему образу, чтобы вскорости быть сломанной ими же и выброшенной на свалку истории.
Я, Айша, неотрывно наблюдая и чувствуя, как переполняет меня тот дух, что в канун великих событий вселяется в подобных мне слуг Исиды, находила все происходящее настолько нелепым, что с трудом сдерживала смех. Потому что в этом шуте, в этом игрушечном правителе на помосте, кривлявшемся рядом со своим ручным тигром Багоем, припавшим к земле у ног хозяина и готовым вот-вот перегрызть ему глотку, — я видела лишь воплощение мнимого величия, слепленного из глины, но лишенного духа. От яда ли Багоя, от огня ли Исиды — этот человек на помосте, триумфально празднующий победу над великими монархами, покоящимися в гробах под его ногами, эта мерзкая жаба на священном алтаре вот-вот погибнет, и что же тогда станет со всем этим его великолепием?
Чаша крови полна, и, когда удар Судьбы опрокинет ее на пески Смерти, сколько же понадобится языков, думала я, чтобы призвать миллион трепетных обвинений против трепещущей от страха души этого нечестивца? Наконец, какой глумливый демон убедил его нарядиться Осирисом и самим видом своим оскорбить Исиду? Ведь Исида под своим царским именем Природы есть могущественная подданная Всевышнего, и Осирис — бог смерти. А Исида-Природа всегда жестоко мстит тем, кто нарушает ее законы.
Разглядывая нелепый наряд этого пропащего безумца, я с трудом сдерживала смех и сама на себя удивлялась: ведь в те черные дни я улыбалась очень, очень редко.
Ох-Осирис взмахнул скипетром, и кажущиеся мертвыми подданные, лежавшие вокруг него, выдрессированные устроителями сегодняшнего действа, вдруг «ожили» в зловещем осмеянии восставших из могил духов. Они поднялись, и каждый, в соответствии со своим чином, занял место за столом Осириса, доставленным на землю.
Пир начался и шел своим чередом. Присутствующие много ели и совершали обильные возлияния, пока вино не задурманило им рассудок; люди уже едва держались на ногах. Наконец настал момент кульминации — пришло время водрузить краеугольный камень на эту черную пирамиду смертного греха против бессмертного духа богини.
Ох встал, размахивая жезлом-крюком.
— В Египте вновь воскрес Осирис! — прокричал он. — Приведите его жену, божественную Исиду, дабы он осушил с ней брачный кубок и обнял ее как супруг свою супругу!
И вся компания варваров вторила ему, заорав:
— Да, бог Осирис вновь воскрес в Египте! Приведите же царицу Исиду! Давайте ее сюда, мы полюбуемся, как она выпьет со своим божественным супругом, а он поцелует ее!
Стража позвала нас. Мы вышли из-за занавешенного святилища, одетые в повседневные белые мантии. Распевая древний гимн Воссоединения под музыку арф и звон колокольчиков систра, мы вступили в большой зал. Я возглавляла процессию — торжественный отряд, при виде которого пьяные гости прекратили свои насмешки, а некоторые даже склонили голову, словно в благоговении перед нами. Мы приблизились к помосту, поддерживаемому статуями богов Египта и опиравшемуся на гробы его древних царей и цариц, и здесь остановились. Стражники провели одну меня вверх по лестнице, так чтобы я встала на помосте лицом к Оху-Осирису. И царь заговорил, насмешливо обратившись ко мне:
— Приветствую, Небесная Царица! Смотри, вот Осирис, возрожденный на Ниле; наконец-то он нашел тебя. Сбрось же покрывало, дабы мы могли узреть красоту твою, ведь, поскольку богини не стареют, ты, несомненно, прекрасна!
При этих оскорбительных словах все участники застолья разразились хриплым смехом. Я дождалась, пока он стихнет, и ответила:
— О царь, облаченный в одеяние властелина более великого и могущественного — царя Смерти, разве не слышал ты, насколько опасно снимать покрывало Исиды, ведь ни один, дерзнувший сделать сие, не выжил? Ты полагаешь, будто я всего лишь женщина, однако знай, что здесь, в храме Исиды, в ее священной обители, которую ты осквернил бражничаньем и плотью убитых зверей, я, ее Пророчица и Оракул, есть сама богиня и облечена ее божественной силой и властью. Поэтому прошу тебя — одумайся, прежде чем прикажешь мне скинуть покрывало.
На мгновение Ох, казалось, испугался, как и все его нечестивые гости, поскольку все за столом вдруг разом умолкли. Но затем Царя царей, которого переполняли вино и гордыня, вдруг охватила ярость.
— Что? — заорал он. — Мне, владыке мира, смеет бросать вызов и угрожать старая ведьма, называющая себя жрицей, или богиней, или тем и другим? Женщина, как-то раз я уже выслушал твои увещевания и оставил тебя завернутой в эту тряпку, но сейчас, когда перед тобой я, твой царь и твой бог, изволь выполнять приказ! Долой это покрывало, не то прикажу своим женщинам раздеть тебя донага!
Вновь пала тишина, и я воспользовалась этими краткими мгновениями, чтобы осмотреться. Я окинула взглядом пирующих, освещенных ярко горящими светильниками; я запрокинула лицо к чистым небесам над собой — там царствовала огромная луна; я обернулась и посмотрела на статую богини, чей белый силуэт виднелся меж занавесей в храмовом зале. Затем я подняла голову и заговорила — я молилась вслух:
— О ты, что со своего лунного трона наблюдаешь за всем происходящим на земле! О ты, великий Дух Мира, богиня, которую люди зовут Исидой! Ты, могущая миловать; ты, способная воздать отмщение; ты, знающая жизнь и смерть; ты, правящая сердцами и судьбами; ты, в глазах которой цари ровня рабам, ибо как цари, так и рабы суть лишь прах под твоей бессмертной пятой, — услышь меня, твою жрицу и твоего Оракула! Тебе ведомо бедственное положение мое и твоих верных слуг, коими я правлю под сенью крыльев твоих. Защити меня и их, а коли не будет на то воля твоя, забери нас к себе. Ни о чем я не прошу тебя; не помышляю повернуть колесницу
