мог вставить свой непотребный звук. У Мишры от этого звука все мысли путались.
– Да, конечно, – протянул он, – но я все равно не понимаю, почему в свой срок, когда у нас появляется опыт и больше свободного времени, мы…
– Потому что тогда у нас отнимайют время всякийе важныйе комиссии вроде йетой. И иногда к йетому времени мы уже слишком много знайем, и у нас нет стимула писать что-либо. Написание чего-либо – это открытие. Йисследование и йекспликация. – (Профессора Мишру пробрала глубокая дрожь.) – Свой срок – это йеще не всё[234]. С возрастом йуниверситетский преподаватель начинает думать, что знает в академическом мире всё, и обращается к религии, которая выходит за рамки рационального знанийя – от гьяан[235] к бхакти. Рациональность чужда йиндийской душе. Даже великий Шанкара, Ади Шанкара, говоривший в своей адвайте[236], что учение Брахмы – йето великая бесконечная йидея, которую невежественный человек может воспринять только как ишвару[237], – кому он поклонялся? Дурге! – Профессор кивнул отдельно каждому из собравшихся и в первую очередь доктору Иле Чаттопадхьяй. – Дурге!
– Да, понимаю, – сказала Ила Чаттопадхьяй. – Но мне надо успеть на поезд.
– Ну что ж, – произнес проректор. – Тогда давайте вынесем решение.
– Это просто, – заявила доктор Чаттопадхьяй. – Худой смуглый преподаватель, Прем Кханна. Он на две головы выше всех остальных.
– Пран Капур, – поправил ее профессор Мишра, произнеся это имя с деликатным отвращением.
– Ну да, Прем, Прам, Пран – я всегда путаю такие вещи. Не знаю, что творится с моей головой. Но вы понимаете, о ком я.
– Да уж, понимаю, – отозвался Мишра. – Но тут могут возникнуть некоторые трудности. Давайте для справедливости рассмотрим и другие кандидатуры.
– Да какие трудности? – бросила Ила Чаттопадхьяй, страшась перспективы провести еще одну ночь среди кружев и волокон кокосовой пальмы и желая покончить с обсуждением как можно скорее.
– Видите ли, он недавно перенес тяжелую утрату, умерла его мать. Он будет не в состоянии…
– Однако сегодня мысли об умершей матери не помешали ему отстаивать свою точку зрения.
– Ну да, когда он сказал, что Шекспир неправдоподобен, – заметил профессор Мишра, поджав губы, чтобы подчеркнуть, насколько нелепо и даже кощунственно все, что Пран говорит.
– Да ничего подобного! – возмутилась Ила Чаттопадхьяй. – Он сказал только, что сюжет «Зимней сказки» неправдоподобен, и он прав. А эти соображения насчет личной утраты здесь абсолютно ни при чем.
– Дорогая леди, – раздраженно произнес Мишра. – Я заведую этой кафедрой и должен следить за тем, чтобы работа была всем сотрудникам по силам. Профессор Джайкумар, я уверен, согласится, что не следует раскачивать лодку.
– Ну да, а тех, кто, по мнению капитана, недостоин каюты первого класса, следует всеми силами удерживать в третьем, – отозвалась доктор Чаттопадхьяй.
Она чувствовала, что Мишра не любит Прана, а из последовавшего горячего спора ей стало ясно, что у профессора с проректором есть фаворит, с которым они были необыкновенно любезны, – она же оценила его как весьма посредственного кандидата.
С помощью проректора и при молчаливом согласии избранника ректора профессор Мишра начал готовить почву для продвижения своего фаворита. Пран более или менее неплох как преподаватель, сказал он, но с ним невозможно договориться насчет организации учебного процесса. Ему следует сперва набраться опыта. Наверное, через пару лет его можно будет снова выдвинуть на конкурс. Предлагаемый Мишрой кандидат не хуже Прана как ученый, а для кафедры был бы куда более ценным приобретением. Пран имеет очень странные взгляды на состав учебной программы. Он считает, например, что студентам надо насильно впихивать не кого иного, как Джойса. А брат его вообще преступник, что может повредить репутации кафедры. Казалось бы, это не относится к делу, но необходимо учитывать все детали. И со здоровьем у него неблагополучно; он несколько раз опаздывал на занятия. Да вот и профессор Джайкумар наблюдал однажды, как Прану стало плохо прямо на лекции. Поступали также сигналы о его связи с одной из студенток. Это, конечно, невозможно проверить, но учесть такую вероятность необходимо.
– Ну да, и еще он небось пьет как сапожник, – бросила доктор Чаттопадхьяй. – Я уже давно жду, когда начнутся этико-сексо-бутылочные аргументы.
– Ну, это уж слишком! – вмешался проректор. – Стоит ли приписывать профессору Мишре неблаговидные мотивы? Вы могли бы оказать честь…
– Я не стану оказывать честь бесчестью! – парировала она. – Не знаю, что тут происходит, но что-то явно непотребное, и я не желаю в этом участвовать. – «Интеллектуальное убожество» и «академическую мерзость», как доктор Чаттопадхьяй выражалась, она чуяла носом не хуже, чем засоренную канализацию.
Профессор Мишра взирал на нее в бессильной ярости. Он не мог поверить, что она способна на такую неблагодарность и предательство.
– Можно было бы обсудить это и поспокойнее! – проговорил он, сам еле сдерживаясь.
– Поспокойнее?! – взорвалась Ила Чаттопадхьяй. – Поспокойнее? Чего я не выношу, так это беспардонного хамства! – Видя, что Мишра шокирован ее словами, она продолжила: – А чего не могу не признать, так это очевидных достоинств. И у этого молодого человека их полно. Он прекрасно знает свой предмет и, я уверена, умеет увлечь учеников. Как следует из его досье, он участвует в работе различных комитетов и несет общественные нагрузки, так что я не вижу, чтобы он был обузой для кафедры или университета. Скорее наоборот. Он должен получить звание. Мы с профессором Джайкумаром, приезжие члены комиссии, находимся здесь, чтобы исключить… – Она хотела сказать «мошенничество», но в последний момент заменила его «безответственностью». – Прошу простить меня. Я очень глупая женщина, но одно я усвоила твердо: когда возникает необходимость, чтобы кто-нибудь высказал свою точку зрения, надо ее высказывать. Если мы не сможем вынести справедливое решение и вы пропихнете своего кандидата, я буду настаивать, чтобы вы зафиксировали в отчете отдельное мнение приглашенных экспертов.
Даже профессор Джайкумар оторопел.
– Самообладание ведет нас к небесам, тогда как несдержанность – путь в бесконечную тьму, – пробормотал он себе под нос по-тамильски.
Решать вопрос голосованием никто не хотел, предпочитая договориться. При голосовании они должны были бы предоставить окончательное решение Исполнительному совету университета, а этого они старались избежать. Это было бы опасным раскачиванием лодки, нарушавшим всякую стабильность и порядок. Профессор Мишра посмотрел на доктора Илу Чаттопадхьяй так, словно ему хотелось сию же секунду выбросить ее за борт в воду, кишащую медузами.
– Йесли разрешите, – вмешался профессор Джайкумар, никогда добровольно не вмешивавшийся в разговор. – Йя не думаю, что надо записывать особое мнение йекспертов со стороны. Но решение должно быть справедливым. – Профессор помедлил. Он был честным и добросовестным ученым, избегавшим показухи, и состоявшийся накануне разговор тет-а-тет с хозяином
