2
«Чахи знает, зачем мне всё это читать… впитанное с молоком матери», — хмыкнул десять лет назад тощий длинноволосый подросток в меховом ораде, яростно щелкая клавиатурой в компьютерном классе закрытого дипломатического колледжа на Когнате в попытках реанимировать сайт, посвященный истории наемных убийств и дворцового шпионажа. Настенные часы, осмелившиеся намекнуть, что осталось десять минут до выпускного экзамена по «Сравнительному анализу цивилизаций», заткнулись от первого же прилетевшего кинжала.
На Когнате с ее вечной зимой, в отличие от стерильного Анакороса, студентам разрешалось оставлять при себе оружие — невозмутимо-примороженные наставники ограничивались требованиями о возмещении материального ущерба, буде таковой обнаружится. Сид сдал мечи — их все равно негде было хранить в маленькой, по-спартански обставленной комнате — но короткие ножи с тяжелыми рукоятями оставил. Кольчужную защиту на Когнате он тоже не носил, дипломную работу, посвященную «проблемам предотвращения государственных переворотов, мятежей и подрывной деятельности в условиях медиевальной цивилизации», процентов на восемьдесят скачал из астронета и за четыре года умудрился не покалечить ни одного однокурсника, который неожиданно подходил к нему со спины на расстояние вытянутой руки. Но, возвращаясь, натянул кольчужную безрукавку под орад еще в каюте и ступил на потрескавшиеся плиты того, что на Анакоросе называлось космодромом, в такой же полной готовности достать любого, кто приближается сзади, без предупреждения и наверняка, в какой он за четыре года до этого покинул Хаярос.
Непрерывной линией крови дары Эсильских болот были обязаны не идеальному владению мечом, в котором они не могли сравниться со своими соседями, облюбовавшими для строительства замка заросшие темной травой холмы Халема, а патологической предусмотрительности и невероятному чутью. Чутью политическому, позволявшему им не первую сотню лет удерживать почетное место возле королевского трона, и чисто животному, физиологическому, благодаря которому любой, считавший себя вправе называться Дар-Эсилем, успевал пригнуться на тысячную долю секунды раньше, чем отравленный дротик врезался в стену в том месте, где только что была его голова.
Ни один Дар-Эсиль никогда не был отравлен, ни один Дар-Эсиль не был зарезан в переулках нехорошей части Хаяроса, ни одного Дар-Эсиля не приносили с охоты с резаной раной в боку, полученной в странных обстоятельствах (хищные звери на Аккалабате так же, как и на других планетах, холодным оружием не пользовались). Подобные несчастные случаи имели обыкновение происходить с врагами Дар-Эсилей, на что и отец, и дед, и прапрапрапра…дед нынешнего лорд-канцлера печально качали головой и приговаривали: «Ну вот, видите…» или «Бывает…». Нынешний лорд-канцлер предпочитал «Бывает…»
3
Такой выпендреж и неслияние с коллективом обычно не проходили даром: высокоупорядоченные хоммутьяры и несуразные, но юридически грамотные ребята с Галлинаго, вместе составлявшие в Совете фракцию, равную по численности земной, не выносили неединогласных решений и при перевыборах, сплотив ряды, устраивали обструкцию членам Совета, особо отличившимся наличием собственного мнения. В результате никому из всем вечно недовольных и голосующих поперек течения представителей далекого и супертехнологичного Делихона не удавалось удержаться в составе Звездного совета на второй срок. Хоммутьяры и галлинаго наглядно демонстрировали, что отсутствие рук и вообще сколь-нибудь убедительных конечностей не может быть помехой при голосовании. Делихоны обижались, присылали нового представителя, и через два года все повторялось сначала.
4
Это удобно: нужно всего лишь посмотреть в экранчик и громко сказать «Хорошо», поэтому разрешается, в отличие от виртуальных бюрократических прибамбасов, к которым надо прикладывать палец, зрачок… «Вкусовыми пупырышками полизать?» — ядовито выплевывает директриса Анакороса при одном виде биометрических верификаторов.
5
То есть поначалу Элдж, конечно, решил, что это такие мохнатые птички нетрадиционного вида. Про летучих мышей Маро ему потом объяснила…
6
Обычно было достаточно двадцати четырех часов «погружения» в lingua confederata в лаборатории ментальных технологий. Студентам с планет, где всеобщий язык Конфедерации не входил в школьную программу, напяливали на голову сомнительной эстетики, но высокой эффективности конструкцию под идиотическим названием «ментошлем», запускали стандартную программу, и спустя шесть четырехчасовых сидений в комфортабельной лабораторной темноте новички с Мхатмы или Сколопакса, пальцем о палец не ударив, отправлялись слушать лекции по генетике и астрономии. Эта процедура дозволялась Лисс только по отношению к конфедеративному «эсперанто». Все остальные языки учащиеся колледжа, буде у них возникало такое желание, должны были постигать, по выражению госпожи директора, «умом и попой». Элдж, по наблюдениям Лисс, в разговорах с Маро уже пересыпал свою речь земными словечками, но к ментошлему выказал неожиданный иммунитет и в lingua confederata, стоило отнять у него транслятор, путался весьма забавно.
7
Сбрасывание с башни — одна из самых жестоких и древних казней на Аккалабате. В крылья приговоренному забиваются тяжелые чугунные костыли, фиксирующие летательные плоскости намертво. Далее происходит собственно сбрасывание. Удовольствие для наблюдателей удваивается тем, что жертва инстинктивно пытается в падении разъединить крылья и кричит либо от боли, потому что костыли вырываются вместе с живой плотью, либо от беспомощного ужаса, вызванного невозможностью крылья раскрыть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
