В отпуску Ленин не переставал напряженно работать. Но он хотя бы не должен был отвечать на телефонные звонки и принимать посетителей, он мог гулять с Крупской в лесу, время от времени принимал участие в играх своего племянника и детей обслуживающего персонала, т. е. по-своему развлекался.
46. БУДУЩЕЕ НАСТУПИЛО
17 декабря 1921 года, вернувшись из отпуска, Ленин начал готовить свой доклад IX Всероссийскому съезду Советов. В ходе этой работы он забрасывал подчиненных запросами: «т. Чичерину (или, если он не может, Литвинову) и т. Радеку» — о положении в Польше и Румынии и о «союзе 4-х держав (Англии, США, Франции и Японии), заключенном на Вашингтонской конференции» в ноябре 1921 г.; «Можно ли рассказать о плане приглашения России и Германии на II конференцию в апреле 1922 года?» «Сколько новых паровозов (и вагонов? и цистерн?) привезено в 1921 г. из-за границы?» Запрос Осинскому — о снабжении крестьян семенами. Вопросы Смилге об угле, нефти, торфе, дровах. Председателю ВСНХ Богданову — о металлургии, о концессии Хаммера, о текстильной промышленности («не более V2—1 страницы по каждому пункту… самые краткие, показательные цифры, кои могли бы в докладе быть названы, чтобы иллюстрировать и всю тяжесть положения и маленькие признаки улучшения»). Данные об электрификации, о просвещении. Записка Троцкому: «Нельзя ли в Ваши тезисы и в Ваш доклад добавить о хозяйственной работе армии?»{974} Затем Ленин составил длинный, подробный план своего доклада.
С отчетом ВЦИК и СНК съезду Советов Ленин выступил 23 декабря 1921 года, в середине голодной и холодной зимы, в поистине ужасное время. Ленин хотел вдохнуть надежду в сердца делегатов. Он, предупреждавший других об опасности «комчванства», теперь вынужден был сам предаться ему. Выступая в стране, отрезанной от внешнего мира и от бесцензурной информации о нем, Ленин мог утешать своих слушателей искаженной картиной: «Материально в отношении экономическом и военном мы безмерно слабы, а морально, — не понимая, конечно, эту мысль с точки зрения отвлеченной морали, а понимая ее, как соотношение реальных сил всех классов во всех государствах, — мы сильнее всех». Капиталистические страны отказывали РСФСР в дипломатическом признании, но соглашались торговать, «…заказаны тысячи паровозов, и мы уже получили первые 13 шведских и 37 немецких. Это самое маленькое начало, но все же начало… мы им переплачиваем, но все же они помогают нашему хозяйству… Они объявляют нас преступниками, но все же нам помогают… Выходит так, как я уже говорил Вам, что наш расчет, в большом масштабе взятый, оказывается более правильным, чем их расчет. И не потому, что у них нет людей, которые умеют правильно рассчитывать, — наоборот, у них их больше, чем у нас, — а потому, что нельзя рассчитывать правильно, когда стоишь на пути к гибели». Ввоз и вывоз несколько поднялись, сказал Ленин, «…цифра ничтожная, мизерная, до смешного малая… Но все-таки это начало. И мы, слыхавшие годами угрозы, что сношения с нами, пока мы остаемся тем, что есть, всеми мерами не будут допущены, — мы все-таки видим, что кое-кто оказался сильнее, чем эти угрозы…» «Но мыслима ли, однако, такая вещь вообще, чтобы социалистическая республика существовала в капиталистическом окружении? Это казалось немыслимым ни в политическом, ни в военном отношении. Что это возможно в политическом и в военном отношении, это доказано, это уже факт. А в торговом отношении?..»
Во внутренней политике правительство поставило перед собою задачу установить связь между рабочим классом и крестьянством. «Эта связь есть торговля». В этой смычке пролетариата и крестьянства сущность новой экономической политики, говорил Ленин, «…эту политику мы проводим всерьез и надолго, но, конечно, как правильно уже замечено, не навсегда. Она вызвана нашим состоянием нищеты и разорения и величайшим ослаблением нашей крупной промышленности». В этой области достигнуты некоторые успехи, но дело подвигается медленно: «Вот в какие сроки нам придется добиваться успехов в экономической войне и в обстановке не помощи, а вражды от наших соседей. А дорога наша верная, ибо это — дорога, к которой рано или поздно неминуемо придут и остальные страны». Между тем у Ленина были хорошие практические новости: «Я должен сообщить вам, что последние дни принесли нам все-таки очень порядочный успех в деле борьбы с голодом. Вы читали, наверное, в газетах, что в Америке ассигновано 20 млн. долларов на пользу голодающим России».
Известные успехи, по сравнению с прошедшими годами, наблюдались в деле снабжения семенами голодающих местностей и расширения посевов вообще. Производство топлива тоже увеличилось. Но торговать коммунисты еще не научились, «…этот купец, этот частный предприниматель за сотню процентов прибыли сумеет сделать дело, — скажем приобретет сырье для промышленности, — так, как сплошь и рядом не сумеют этого сделать никакие коммунисты и профсоюзники. И вот тут-то значение новой экономической политики. Учитесь». Резолюции у коммунистов получаются лучше, чем настоящая работа, указывал Ленин. «Извините, пожалуйста. Что называется пролетариатом? Это класс, который занят работой в крупной промышленности. А крупная промышленность где? Какой это пролетариат? Где ваша промышленность? Почему она стоит? Потому, что нет сырья? А вы сумели его собрать? Нет. Напишете резолюцию, чтобы его собрали, — и сядете в лужу…»
Но, в общем, сказал Ленин, нэп идет по верному пути. Соединение рабочих и крестьян — «задача не только русская, но и мировая… задача, которая будет стоять перед всеми социалистами. Капитализм гибнет… Новое общество, которое основано будет на союзе рабочих и крестьян, неминуемо. Рано или поздно, двадцатью годами раньше или двадцатью годами позже, оно придет, и для него, для этого общества, помогаем мы вырабатывать формы союза рабочих и крестьян…»{975}
Голодающая Россия вела мир к коммунизму, указывая путь всему человечеству тем, что разрешила частную торговлю между крестьянами и спекулянтами. В черной ночи голода и возвращения к капитализму Ленин все еще различал звезду мировой революции.
Чтобы поверить в нэп, крестьянин должен был чувствовать себя в безопасности, он хотел быть уверен, что ему не угрожают продотряды ЧК. Нэпман хотел знать, что его не арестуют и не конфискуют у него товаров и прибыли. Поэтому Ленин сообщил съезду, что деятельность ЧК будет теперь ограничена «сферой чисто политической», — во всяком случае, покуда гидра контрреволюции не подняла опять свою голову. В связи с этим 6 февраля 1922 года Чрезвычайная Комиссия была переименована в Государственное Политическое Управление (ГПУ). Нравы и обычаи этого учреждения не претерпели изменений. «Тов. Петерс! — писал Ленин 1 марта 1922 года члену коллегии ВЧК — Со взяткой и пр. и т. п. Государственное Политическое Управление может и должно бороться и карать расстрелом по суду. ГПУ должно войти в соглашение с Наркомюстом и через Политбюро провести соответствующую директиву и Наркомюсту и всем органам». Наркомюст ведал судами, Наркомюсту инструкции давало Политбюро, а в уши Политбюро нашептывало ГПУ. В судопроизводстве от переименования ЧК мало что изменилось.
