Эти замечания, по сути дела, были ленинскими инструкциями Чичерину, главе советской делегации на Генуэзской конференции. Ленин предчувствовал, как видно, что поехать в Геную ему не удастся, так как 25 февраля он продиктовал по телефону записку Сталину и Каменеву, в которой оспаривал предложение Чичерина: «Настаиваю на своем прежнем предложении». Чичерин просил Политбюро назначить президиум из трех человек со всеми правами председателя делегации. Предложение Ленина заключалось в том, что заместитель председателя советской делегации на Генуэзской конференции Чичерин имеет все права председателя делегации и что на случай болезни или отъезда Чичерина его права передаются по очереди одной из двух троек: а) Литвинов, Красин, Раковский; б) Литвинов, Иоффе, Боровский. Политбюро приняло предложение Ленина{984}.
Чтобы предостеречь советскую делегацию от ошибок, Ленин читал западные газеты и книги и пересылал их членам делегации. 6 марта, например, он послал Чичерину и Литвинову книгу Геста Л. Хэйдна «Борьба за власть в Европе в 1917–1921 гг. Очерк экономического и политического положения государств
Центральной Европы и России», напечатанную в 1921 году в Лондоне. «Если не видали, взгляните, — советует Ленин в сопроводительной записке, — или поручите кому-либо прочесть и сказать Вам. Автор, видимо, опасный мерзавец, подлиннейший рабочий приказчик класса капиталистов» (последние 4 слова написаны Лениным по-английски){985}.
Ленин особенно опасался, чтобы западные державы не сочли нэп удобной возможностью восстановить в России капитализм. Отсюда его нажим в речи перед металлистами 6 марта: «Мы… можем сказать с полной твердостью, что отступление, которое мы начали, мы уже можем приостановить и приостанавливаем. Достаточно». А через еще несколько минут Ленин опять повторяет: «Довольно, больше никаких уступок! Если господа капиталисты думают, что можно еще тянуть и чем дальше, тем будет больше уступок, повторяю, им нужно сказать: «Довольно, завтра вы не получите ничего!» Повторенье — мать ученья. Одну и ту же мысль Ленин повторяет еще три раза — и снова и снова напоминает: «На переговоры с ними мы идем как торговцы… Мы, как купцы, завязываем отношения и знаем, что ты должен нам, и что мы тебе, и какая может быть твоя законная и даже повышенная прибыль» {986}.
Ленин оставлял дверь открытой. Его речь была напечатана в «Правде» 8 марта, весь мир мог ее прочесть. Прочли ее и советские коммунисты, и некоторые из них обрадовались, что отступлению пришел конец. Так принял Ленина всерьез наркомюст Курский. Он, как известил Ленина Горбунов, отказался выработать декларацию гражданских прав («провозглашение основных имущественных прав»), сославшись на «отмену отступления». Ленин рассердился и написал Курскому: «Я вынужден поставить Вам на вид, что мотивировка такая есть насмешка и что волокита, проявленная и проявляемая Вами, недопустима. Предлагаю Вам в двухдневный срок максимум, т. е. не позже, чем к понедельнику утром, проект декларации гражданских прав представить Цюрупе»{987}.
Между тем Чичерин с характерной для него аккуратностью готовился к Генуэзской конференции. К 10 марта он сформулировал принципиальную программу и немедленно отослал ее Ленину, который через четыре дня дал исчерпывающий отзыв о ней {988}.
«Убедительно прошу Вас прочесть… и дать Ваши указания, — писал Ленину Чичерин— Мы должны выступить с «пацифистской широчайшей программой…однако, ее у нас нет. Есть только отдельные отрывочные моменты в первых директивах ЦК. Я тут впервые пытаюсь подступиться к этой задаче». Ленин отвечал: «тов. Чичерин! Прочел Ваше письмо от 10/3. Мне кажется, пацифистскую программу Вы сами в этом письме изложили прекрасно».
Ни Чичерин, ни Ленин пацифистами не были. 24 января 1918 года Ленин послал Чичерину коротенькую записку: «Податель — пацифист, желающий поговорить о мире. Если найдете свободную минуту, м. б. удовлетворите его просьбу»{989}. «Желающих поговорить о мире» коммунистические вожди презирали. Но некоторых отказывавшихся от военной службы по религиозным причинам Ленин все-таки пощадил, сделав для них исключение после ходатайства В. Г. Черткова, видного толстовца, лично пришедшего к Ленину в Кремль по этому поводу. В результате их разговора Совнарком 4 января 1919 года выпустил декрет, освобождавший отказывающихся служить по религиозным или по чисто этическим причинам от военной службы, с тем, однако, чтобы они «служили в эпидемических госпиталях или выполняли какую-либо сходную работу, по выбору мобилизуемого»{990}. В царской России такие люди были освобождены от воинской повинности: целесообразная мера, ибо взятые в армию насильно отказывались от повиновения и вызывали недисциплинированность среди прочих солдат. Ленинский декрет освободил от военной службы «несколько сот человек». При Сталине служить в армии были обязаны все, без изъятия.
Коммунисты хотели мира, потому что нуждались в нем, но, считая капиталистов и империалистов неисправимыми поджигателями войны, Чичерин и Ленин относились к своей «пацифистской программе» как к чистейшей воды пропаганде. Именно так и говорится в ленинском отзыве на программу Чичерина: «Все искусство в том, чтобы и ее», — т. е. пацифистскую программу, — «и наши купцовские предложения сказать ясно и громко до разгона (если «они» поведут к быстрому разгону). Это искусство у Вас и нашей делегации найдется. По-моему, у Вас вышло уже около 13-ти пунктов…» Эти пункты Ленин перенумеровал в тексте письма Чичерина, подчеркнул некоторые фразы один, два, три и четыре раза, и кое-где пометил на полях: «Правильно!», «Верно», «Именно». Эти 13 пунктов Ленин назвал «превосходными». «Всех заинтригуем, сказав: «мы имеем широчайшую и полную программу»! Если не дадут огласить, напечатаем с протестом».
«Везде «маленькая» оговорка: мы-де, коммунисты, имеем свою коммунистическую программу (III Интернационал), но считаем все же своим долгом как купцы поддержать (пусть 1/10000 шанса) пацифистов в другом, т. е. буржуазном лагере (считая в нем 2 и 21/2 Интернационалы).
«Будет и ядовито и «по-доброму» и поможет разложению врага. При такой тактике мы выиграем и при неудаче Генуи. На сделку, невыгодную нам, не пойдем. С ком. пр. Ваш Ленин».
Ленин был прав, когда предполагал, что «они» могут разогнать Генуэзскую конференцию, как только она начнется. Его подозрения и объясняют поведение советской делегации в Генуе и подписание ею договора с Германией в Рапалло. Конференция была обречена на неудачу с самого начала.
