— Спасибо вам за всё… спасибо… — повторяла та сквозь слёзы.
— Ну, что ты… что ты… — в свою очередь, повторяла Анна, — И тебе спасибо…
— А мне-то за что?.. — отстранившись, Наташка удивлённо смотрела на неё заплаканными глазами.
— За Валеру… За Диму… за то, как ты его любишь, — Анна говорила обычным строгим тоном, но в её голосе сквозила настоящая материнская ласка, и Наташа, отвыкшая от неё за столько лет, разревелась снова.
— Дима меня не простит… Не простит…
— Простит, вот увидишь…
— Нет… он уже никогда не простит… ни-ко-гда…
* * *
Самолёт летел почти бесшумно, и казалось, что он и не летит вовсе, а всё ещё стоит на взлётной полосе аэродрома. Сидя возле задёрнутого плотной шторкой иллюминатора, Дима пытался уснуть, но, несмотря на поздний час и проведённый в заботах день, сон никак не шёл. Решение остаться ещё на некоторое время в продюсерском центре, принятое им на удивление легко, теперь почему-то не давало покоя. Напрасно он уговаривал себя, что оно — единственно правильное, и что других вариантов пока нет. Какое-то десятое чувство подсказывало ему, что сделал он это зря, и что в просьбе Кристины кроется ей одной известный подвох. Списывая сомнения на усталость, он уже в который раз, закрыв глаза, пробовал думать о новых проектах, но получалось это плохо. Что бы он себе не представлял, перед глазами снова и снова всплывала Наташа… Все эти дни после их серьёзной размолвки он старался не думать о ней, хоть и видел постоянно, и вот теперь, когда она была далеко, подсознание как будто мстило, возвращая память в те дни, когда они были счастливы. Вспоминая о Наташке, он уже не в первый раз подумал о том, как болезненно она теперь выглядит. Выходя сегодня вместе с ней из дома, он заметил, как она с трудом спускалась с четвёртого этажа. Как всегда, она ни на что не жаловалась… не устраивала ему разборок и сцен…
Он привык к тому, что она никогда ничего не требовала, не ставила условий. Его интересы для неё были превыше собственных…
Она всегда была рядом, всегда ждала его звонков, всегда радостно встречала, в котором бы часу он не вернулся домой.
И даже теперь, когда он так отдалился от неё, Наташка не оправдывалась и не припоминала ему его собственные ошибки.
Да, он просто привык. Он даже не поговорил с ней, когда она об этом попросила.
Завтра он ей обязательно позвонит. Правда, поговорить не получится, вряд ли он сможет услышать её шёпот. Но он обязательно позвонит… он сам ей что-нибудь скажет…
— Ну, что, как тесть, всё нормально? — сидевшему рядом Говорову тоже не спалось.
— Да, нормально, — кивнул Дима, — сегодня встретил. Завтра уже ложится в клинику.
— А Наташка? Что с голосом?
— Всё по-старому. Говорит шёпотом.
— Это у неё на нервяке.
— Может быть…
— И что теперь будете делать?
— Не знаю… Пока никаких планов, — Дима говорил задумчиво, глядя куда-то перед собой.
— А что решил с Лапой?
— Тоже пока не знаю, Саня. Получил вольную, а что с ней делать, пока не придумал.
— Да уж… — Сашка покачал головой, — Неожиданно ты эту вольную заработал.
— Если честно, я совсем потерялся… Раньше только и думал, как поскорее из этой кабалы выскочить. А теперь получается, что выскакивать-то и некуда. Другой подходящей студии нет, денег, чтобы купить всё самому, тоже нет. Уходить в никуда не хочется… Работать «от квартиры»?.. На дешёвом аппарате?..
— Да, Дима, ситуёвина. Если бы мы под Лапу не ушли, то такой популярности бы не добились, однозначно, и такой базы бы не имели. Теперь вот гастроли за гастролями…
— Вот в том-то и дело, Саня…
— Но, с другой стороны… — Сашка нажал на кнопку лифта и откинулся на сиденье, — с другой стороны, Дима, у тебя с Наташкой сейчас бы не было таких проблем.
— Да это разрулится… — Дима прикрыл веки, — Разберёмся…
— Да ты-то разберёшься, — усмешка у Говорова получилась с оттенком горечи, как будто он говорил о чём-то личном, — только эта песня будет без конца.
— В смысле?
— В том смысле, что ты постоянно в одном котле варишься.
— А ты что, не в одном?.. — усмехнувшись в свою очередь, Дима искоса посмотрел на друга, — Мы там все в одном котле варимся.
— Я — другое дело, как и остальные.
— Ну, а я, что, особенный?
— Дима, ты только не обижайся, ладно? — Сашка бросил короткий взгляд на Морозова, — Если бы я тебя не знал, я бы подумал, что у тебя в твоей ситуации присутствуют собственные шкурные интересы. Или ты — придурок… — Сашка снова осторожно посмотрел на Диму, в ожидании его реакции на свои слова, — Только не обижайся…
— Да иди ты, Саня… — тот вдруг рассмеялся, — Какие у меня шкурные интересы?! У меня такая дикая усталость в последнее время, что вообще ничего не хочется делать, а чего я добился? Ни квартиры, ни собственной студии… Я всё мечтал свою студию оборудовать на даче у родителей. Чтобы можно было туда уезжать и спокойно работать… А, вместо этого, то долги выплачиваю, то чужие ошибки покрываю…
— Ошибки — это ты про Кристинку, что ли? — Саша подался вперёд и уставился на Морозова, — Ничего себе, ошибки… Разнесла студию вдребезги, даже я бы так не смог, наверное…
— Знаешь, я тоже так думал. Но, вот странное дело… На днях она попросила, чтобы я приехал к ней в больницу. Я приехал.
— И что? — Говоров снова усмехнулся, — Она кинулась к тебе на шею и умоляла её простить?
— А ты откуда знаешь? — Дима удивлённо посмотрел на друга.
— А что, угадал? — в свою очередь удивился тот.
— Ну, почти… — Дима посерьёзнел и опустил глаза, — Да, она попросила прощения. Я сам был удивлён, если честно. Но, она, действительно, изменилась…
— Дима… — Сашка покрутил головой, — Ты спас ей жизнь, и тебя умиляет то, что она сказала тебе спасибо и попросила прощения?! Да она просто обязана была сделать это, и не только… А ты воспринимаешь нормальные вещи с какой-то странной благодарностью.
— Почему? Она была искренней, во всяком случае, мне так показалось.
— Вот-вот, — хмыкнул Говоров, — именно показалось. На твоём месте я бы ей не верил, Димыч.
— Не знаю… В кризисных ситуациях люди часто меняются.
— Люди… Но только не Кристина.
— Почему? — Дима снова посмотрел на Сашку, теперь уже серьёзно, — Почему ты так сказал?
— Да тебе любой так скажет. Димыч, знаешь, как твоя болезнь называется?
— Ну, началось… — улыбнулся Дима, — Диагнозы ставим… Ну, и как?
— Граблефилия.
— Как-как?! — Морозов вдруг расхохотался, — Повтори, а то я не врубился…
