— Так много? Правда? — ресницы Ясинты затрепетали.
— Сейчас покажу, — он обратился к оркестру. — Парни, вы знаете «Идиотический»?
— Конечно! — ответил аккордеонист. — Мы играем «Идиотический»! Давайте деньги!
Маленький оркестрик грянул задорный тустеп, уже покоривший всю цивилизованную Европу, а Бивис, схватив Ясинту, начал довольно нескоординировано шататься по салону карманного формата, бойкая девица изо всех сил старалась следовать за ним, оба пели:
На танцплощадке
Была такая скука,
Пока мы не узнали,
Что за сенсация нас ожидала,
Эти шаги экзотические,
известные как
«Идиотические»...
Голова, как шпилька? Слюни на подбородке?
Ты годишься для того,
Чтобы вертеться, хотя
Это звучит невротически,
Это просто «Идиотический»!
Возьми все эти
Вальсы и польки,
Брось их все в тартарары, потому что
Сегодня есть легкомысленный ритм...
Это новый «Идиотический»,
Он просто гипнотический,
Иди танцевать, дуралей!
(Эй),
Попробуй один раз — и поймешь,
Что разум свой больше не найдешь,
Это — мания момента,
Просто уникально это,
Это столь наркотически,
Что рискну сказать...
Ты будешь танцевать «Идиотический»,
Пока не придут тебя забрать!
— Должен сказать, Ясинта, девушки на танцах, которые мы обязаны были посещать, и в помине не были столь веселы, как ты. Довольно серьезные, знаешь ли, одержимы черными мыслями. На самом деле они были пациентками психбольниц, многие из них...
— О боже, — прощебетала Ясинта, — как ужасно для тебя, Бивис, очевидно, ты сбежал, но как тебе это удалось?
— А. Некие договоренности. Это всегда возможно между джентльменами, и никаких тяжелых чувств.
— Значит, у тебя до сих пор тот же самый..., — легкий иностранный оттенок, который она придала гласным, создал манящий эффект, — джентльменский прибор?
Нет, Бивис, прошедший курс Идиотического обучения, не мог принять случайное решение. Нет-нет, безусловно, крипто-гений и всё такое, в других сферах жизни идиотизм был для него столь же естественен, как для других юношей — дар верчения ногами. Девушка на борту Австрийского судна, посещающая Царскую школу и плывущая в сопровождении Английской аристократки, конечно, может работать на любое количество контор: Антанта или нет, в нынешней атмосфере аннексии и кризиса Киприан счел разумным вмешаться.
Но юная Ясинта, кажется, его опередила. Она подошла к нему и, стоя довольно близко, начала настойчиво тянуть его за шейный платок.
— Идем, Киприан, ты просто обязан со мной потанцевать.
Никто никогда не помнил Киприана танцующим.
— Прости...я под судебным запретом, на самом деле...
Ясинта склонила голову под умильно соблазнительным углом, умоляла так, словно ее сердце разобьется навеки, если он немедленно не вскочит и не начнет изображать из себя дурака, скача по всему салону.
— Кстати, — прошептала она, — сколь плохим ты себя ни считал бы, ты должен быть лучше, чем твой друг Бивис.
— О, разве. Эти очаровательные ножки нужно обожать, а не наступать на них.
— Нам нужно и это продумать, не так ли, — она развила способность твердого взгляда, несомненно, до того уровня, когда мужчины предлагают заплатить, чтобы она произнесла именно эти слова, сейчас Киприан не мог не думать об аналогичном обмене взглядами с Яшмин, но преданность, если это была именно она, мало способствовала усмирению эрекции, кажется, его посетившей. Ясинта рассматривала ее с чуть ли не хищнической улыбочкой.
Тем временем на борту леди Кьюетлок была занята беседой с двумя другими шпионами, притворявшимися идиотами.
— Нет-нет, — говорила она, — не золото, не драгоценные камни, не нефть или древние артефакты, а источник самой загадочной реки в мире.
— Что, Нил? Но...
— На самом деле Эридан.
— Но это старый По, не так ли?
— Если вы верите Вергилию, который присоединился к этой партии в довольно поздней стадии, но география, к сожалению, это не подтверждает. Если вернуться к «Арго», рассказу Аполлония Родосского об этом странном плавании между полуостровами из Понта Эвксинского в Кронийское море, о войсках Колхиды, которые преследовали и находились в засаде, о личных трудностях Медеи, которые нужно было уладить, о плавании Аргонавтов в устье Дуная и вверх по течению, о каком-то нервном, как можно представить, выходе в Адриатику, нельзя доверять, если какой-то отрезок пути они плыли не по подземной реке, скорее всего, Тимаво, по реке, ведущей к морю, в устье которого, если верить Аполлонию, так много островков, что «Арго» с трудом удавалось лавировать между ними. В дельте По почти нет таких островов, а с этой стороны Адриатики, как раз с нашего левого траверза — совсем другая история, не так ли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но Вергилий...
— Путает По с Тимаво, полагаю.
— Значит, это, — указав на проносящиеся мимо острова, — Янтарные острова из легенды.
— Может быть. Надеюсь, мне удастся это выяснить.
— О, прекрасная Ясинта.
— У тебя есть минутка, тетя? Мне нужен совет.
— Ты вспотела, девочка моя. Чем ты занималась всё это время?
Ясинта скрестила руки за спиной и склонила голову, настоящая маленькая пленница. Сквозь ее полупрозрачное платье компания могла увидеть малейшее движение ее конечностей, хорошее развлечение.
Хотя Киприан и Бивис решили въехать через Герцеговину, поскольку Меткович на несколько сезонов выбыл из списка туристических направлений из-за лихорадки, они поплыли дальше в Котор, где и высадились, общество Ясинты было удобным поводом для того, чтобы не сойти раньше в Рагузе. Киприан, чей кодекс почитания чужого идиотизма был туманен, интенсивно моргал, но подчинился изменениям в плане.
Попрощавшись и не заметив в прощании трогательности, если таковая там присутствовала, Киприан ел с невероятно угрюмым Бивисом Мойстли в прибрежном ресторане, где подавали местный хлеб со скорпеной, угрей и креветки, потом они вышли на причал и сели в лодку, которая отвезла их вдоль южного берега в Которский залив, мимо разнообразных фиордов через узкий канал, известный среди местного населения как «Цепь», в бухту Теодо, и всё это — под взглядом линз бессчетного увеличения, установленных в каждой точке обзора, хотя блики, мигавшие им с берега, появились не только лишь благодаря оптическим приборам. В Зеленике они сидели и пили граппу с ароматом полыни, потом сели на поезд в Сараево, который провез их в обратном направлении вдоль побережья, через Хам и охваченный лихорадкой Меткович, потом повернули вглубь страны и устремились в Герцеговину, ехали шесть часов, потом еще шесть до Сараево.
В Сараево над деревьями возвышались бледные минареты. Ласточки оставляли черные тающие следы в полуденном свете, который окрашивал пересекавшую город реку в красный цвет. В кафе «Мариенгоф» через дорогу от табачной фабрики, в Турецкой бане, во время дюжины случайных встреч на Базаре кто-нибудь обязательно не выдерживал и высказывался насчет австрийского произвола.
— Вена, должно быть, больше не довольствуется фланирующей «оккупацией», которую начала в 1878 году, принеся нам благословения австрийского прогресса — железные дороги, проституцию, ужасную мебель...
— Агенты иезуитов повсюду, пытаются всех нас обратить в католичество.
— ...до сих пор всё это было иллюзией, неким мягким помешательством, поскольку мы оставались частью Турции, каковой всегда являемся.
— А теперь безобидная фантазия Австрии превратилась в острую суицидальную манию. Эта «аннексия» — смертный приговор Габсбургам.
— Возможно, и всей Европе...
И так далее. Тишина, как бы ее ни приветствовали, нарушила бы негласный Закон Кафе, гласивший: здесь никогда не должны прекращать тараторить, независимо от темы. Голосов было вдоволь, это осеннее крещендо опасности летело над долинами рек, следовало за поездами и горными дилижансами, изводящее, умоляющее, тревожащее — влетало, чтобы напомнить местным жителям и туристам, каким эксцентричным, легко возбудимым и резким был национальный характер...выкрикивало «берегитесь, берегитесь любовника, не спавшего всю ночь рядом с девушкой, которую он жаждет и которая не сопротивляется. Берегитесь «Черной руки» и горячих голов Македонии, берегитесь даже карт Таро, которые цыгане раскладывают ради денег или праздного любопытства, берегитесь потайных уголков Военного Казино и звучащего там шепота».
