Данило, кажется, уже боялся за свою жизнь.
— Забудьте о нем.
— Предполагалось, что мы вдвоем вывезем вас из города.
— Он в состоянии о себе позаботиться, это уже не ваша забота.
— Неужто? Тейн и его сдал?
Киприан почувствовал, как его окутывает знакомое чувство меланхолии.
— Англичане, вы — дураки.
— И тем не менее...
Киприан потянулся к шнуру аварийной остановки, и во время последовавшей за этим горячей дискуссии с охранниками и кондукторами притворился, что у него началась истерика,, которая часто оказывалась для него полезна, а Данило наблюдал, словно это было представление в парке, столь же далекое от его жизни, как дубасящие друг друга марионетки.
Они вспомнили, что в последний раз видели Бивиса в поезде незадолго до прибытия в Лашву, на узловую станцию с поворотом на Травник и Яйце.
— Там была остановка для пересадок, — пожал плечами проводник. — Ваш друг мог пересесть на другой поезд и уехать в Яйце.
Он согласился телеграфировать в офис Боснийской Железной Дороги в Сараево, Киприан и Данило сошли, поезд уехал дальше. Они кружили по ранее пройденному маршруту, обследовали овраги и берега рек, пока не исчез дневной свет, опрашивали рыбаков, регулировщиков движения, крестьян, бродяг, но никто не видел молодого англичанина в костюме цвета зеленых водорослей. Уже во тьме они добрались в Лашву, где нашли гостиницу и пытались спать до рассвета, чтобы успеть на утренний поезд в Яйце. Киприан посмотрел в окна, сначала в одно, потом — в другое. Данило столь же решительно в окна смотреть не стал.
— Это даже могла быть его собственная идея, — вскоре сказал он.
— Думаю, вы следующий, — Киприан боялся, что останется отрезан от всех.
— Такой у меня выбор — чертовы австрийцы там снаружи или ваша сомнительная защита. В любом случае — я мертв.
В Яйце был водопад высотой в сотню футов, большая часть города возвышалась на холме яйцевидной формы, была старинная церковь. Они решили пройтись пешком от станции в «Гранд-Отель», предполагая: если Бивис где-то по соседству, он, вероятно, там. Это заведение выглядело так, словно его с помощью какой-то черной магии перенесли из Австрийских Альп. Киприан приставил ладонь к уху:
— Неужели я слышу йодль? А у персонала будут вот эти шляпы? Ледерхозен? Хотя ледерхозен в здешних условиях..., — и он тут же впал в теплую задумчивость.
На стойке рецепции никто не видел Бивиса.
— Но вон те джентльмены, полагаю, ждут именно вас.
Киприан повернулся и присел, пытаясь вспомнить, где он видел свой пистолет. Данило ждал с язвительной улыбкой, медленно качая головой, а двое гостей приближались, создавая вокруг себя зону избегания.
— Черная рука, — был уверен Данило.
— Поскольку они принимают нас за сербских агентов, отнесутся к нам благосклонно:
— Здраво, господини.
Не тратя времени на любезности, Батко, более высокий из двоих, кивнул в сторону бара-ресторана. Киприан заметил темное дерево и головы с ветвистыми рогами. Батко заказал для всех сливовицу. Его товарищ, Сента, достал карманный блокнот, быстро что-то изучил и сказал:
— Вот, вам нужно держаться подальше ото всех поездов.
— Не разумен, не понимаю, — был озадачен Данило.
— Австрийцы пытаются сделать всё для того, чтобы вы двое никогда не добрались до Хорватской границы.
Они выслали автомобили и минимум дюжину хорошо вооруженных людей.
— Всего лишь для нас двоих? — спросил Киприан.
— Мы из..., — Батко притворился, что надулся, оставив вибрацию тишины там, где рекомендовалось не упоминать «Черную Руку», — всегда будем защищать своих. Но вы — гости в Боснии, а традиции говорят, что гости погибать должны в последнюю очередь. А учитывая, кто хочет вас убить..., — он пожал плечами.
— Здесь у вас несколько вариантов, — Сента достал маленькую потертую карту, по-видимому, вырванную из путеводителя. — Вы можете идти пешком вверх по реке, вот, два дня до Баня-Луки, а если там почувствуете, что должны рискнуть и снова сесть в поезд, попытайтесь поехать в Загреб. Или можете вернуться по дороге, по которой сюда пришли, через Вакуф в Бугойно, там вы можно переехать на дилижансе через горы, приехать на побережье и найти лодку до Сплита. Конечно, есть тысяча тропинок, легко заблудиться, почти зима, волки, так что для вас лучше проселочная дорога, если будете начеку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как только мы пересечем горный хребет, — сказал Киприан, — я почувствую себя достаточно комфортно в Велебите, у меня там есть знакомые. Но не думаю, что нам удастся нанять проводника, — его слова вызвали оживление.
— Сейчас все очень заняты, — объяснил Батко. — Если вам действительно нужна помощь, можете попытаться крикнуть «Союз или Смерть», но не будет никакой гарантии...
Дискуссия очень скоро перешла на академический уровень.
Киприан и Данило шли по долине, листья на обрывистых холмах меняли цвет, ивы у воды безлистны и задумчивы, маленькие водопады гремели, поскольку осенью ушли люди и домашний скот, воздух был холодным и неподвижным, никаких признаков нежелательного внимания с тех пор, как они покинули Батко и Сенту, лица морщились в грустном прощании, они шли мимо фабрики по производству хлора за пределами города.
В тот вечер они купили форель и вареных раков в мешке, и как раз зашли в оливковую рощу, где собирались разместиться на ночь, но вдруг без предупреждения воздух наполнился стрекотом парабеллума, пока не по людям и не по обширным поверхностям, но нужно было немедленно искать выход, поскольку невидимая смерть была везде, «как Бог», — потом пришло на ум Диниле. Штукатурка откалывалась с каменных стен и падала на дорогу. Пятна белой пыли поднимались в воздух. Они продолжали бежать по оливковой роще, листья деревьев судорожно дрожали в невидимой буре, падали почти спелые фрукты. Где-то проснулись гуси, начали шуметь, словно такого рода вещи могли происходить только днем.
— У вас есть пистолет?
Данило взмахнул маленьким саважем 32 калибра португальской армии.
— Это не имеет значения. У меня для него только две обоймы.
Полуслепые, они взбежали на возвышенность. Их спасла тьма. Им пришлось бежать в гору, среди скал, в лес и по горам, по всё более дикой местности, и все вопросы легированной стали, геометрической чистоты калибра, о железных дорогах и расписаниях, о более крупных рамках, не говоря уже о европейском времени, о его привычном ходе — всё это исчезло из их жизни, они попали в прошлый век. Осень продолжала катиться вперед, цвета темнели, черный, являвшийся сутью всех цветов, снова выходил на первый план. Горы были задрапированы стягами изорванных облаков, словно с далеких уже начавшихся битв, проекциями Кризиса... Овцы, смешавшиеся с тенями облаков на дне долины, теперь искали убежище от зимы почти в небе над этими краями, известняковые горы, кажется, карабкались на небо, чтобы возгордиться еще больше, температура падала, на вершинах появился первый снег. В долинах собирался дым печей, топившихся бурым углем. В этих горах свет сумерек был торжественен и страшен. Беглецы рвались на свободу, но все-таки знали, что их единственный шанс на спасение — снаружи, вдали от бродяжьих лачуг, охотничьих домиков и водолечебниц. Они должны быть там, где куницы-белодушки скользят, подобно призракам, от одной тени к другой, и входы в пещеры предлагают не безопасность, а страх.
Всё почернело, черный цвет не разбавляло пламя свечей или древесный дым. Каждую ночь начиналась драма на языках, которые не всегда понимал даже Данило. Вокруг маленьких горных котловин, которые назывались польё, где были все эти селяне, так аккуратно избегавшие их при свете дня, где среди всех этих известняковых отходов находились даже деревни? Ни одной живой души не оставалось на улице во тьме, чтобы собраться, разжечь костер, что-то приготовить или найти себе пару — всё сообщество разбредалось по своим берлогам, прячась в туннели с хребетным равнодушием зверей. В неподвижных поверхностях горных водоемов отражался свет звезд из белого золота, то и дело меркнущий из-за того, что находилось за пределами этой минеральной пустыни.
