— Я делала зарядку.
— Элла… сейчас уже пол одиннадцатого.
— Никогда не бывает поздно заняться кардио.
В ее взгляде мелькает сомнение. Она скрещивает руки поверх ночной рубашки сиренево-голубого цвета.
— Ты, должно быть, чувствуешь себя лучше?
— Я чувствую себя прекрасно. — Я вытягиваю руки, затем скручиваю одну за спиной, как будто готовлюсь к ночной пробежке. — Я проспала весь день, а теперь вот проснулась. Извини… Я опрокинула свою лава-лампу… когда делала прыжки.
Она бросает взгляд на бардак на моей тумбочке и проводит обеими руками по лицу.
— Хорошо. Что ж. Постарайся немного отдохнуть. У меня есть мелатонин, если хочешь.
Я улыбаюсь и киваю.
— Не нужно, спасибо. Спокойной ночи. — Когда она отходит, я закрываю дверь и запираю ее, прижимаясь лбом к дереву и выдыхая. Шорох заставляет меня подойти к шкафу и распахнуть его.
Макс приподнимает бровь.
— Ты спрятала меня здесь, как будто я твой маленький грязный секрет.
— Последнее, что мне сейчас нужно, это мамин рассказ о птичках и пчелках после того, как обнаружила мальчика в моей спальне.
Он достает из открытой коробки одну из моих старых мягких игрушек, которой оказывается птичка Твити.
— Вполне справедливо. Я бы тоже не хотел выслушивать родительскую лекцию о взаимоотношениях птиц.
Макс бросает мне Твити, и я с легкостью ловлю его.
— Тебе, наверное, пора идти, — говорю я ему, сдерживая улыбку.
— Можно я зайду завтра? — Он выходит из шкафа и, шаркая, проходит мимо меня к окну.
— Зачем?
— Чтобы увидеть тебя.
— Я выгляжу как смерть, которую пропустили через блендер, разогрели в микроволновке, а потом оставили гнить на солнце.
Прежде чем проскользнуть в открытое окно, Макс поворачивается ко мне лицом. Его взгляд смягчается в пурпурной дымке.
— Ты не похожа на смерть, Солнышко, — говорит он. — Как раз наоборот.
Бросив взгляд на мою тумбочку, где стоит горшок с карандашом и лежит маленький белый камушек, Макс кивает мне на прощание, затем подтягивает ногу и вылезает в окно, оставляя меня одну в моей тихой комнате.
Я сглатываю, глядя на то, как шторы трепещут и колышутся на ночном ветерке, когда его фигура растворяется в темноте.
Но его присутствие остается.
Я все еще чувствую его руки, обнимающие меня, когда Макс нес меня домой с озера.
Дрожа, я судорожно вдыхаю и растираю руки, прежде чем вернуться к кровати. Я беру камень с прикроватной тумбочки и сворачиваюсь калачиком под одеялом.
Когда на следующее утро встает солнце, он все еще там, у меня на ладони.
ГЛАВА 12
ЭЛЛА
Энди Сэндвелл смотрит на меня через весь класс подбитыми глазами.
Я щелкаю большим пальцем по кончику шариковой ручки, сохраняя зрительный контакт. На этот раз я не сдамся. Ни за что. У меня слишком много всего, ради чего стоит жить: домашний гуакамоле, хорошие книги, совершеннолетие не за горами, сладкая победа над апельсином, который можно очистить одним махом, и списки Макса.
Теперь я это понимаю.
Не знаю, почему у Энди синяки под глазами, но я бы не удивилась, если бы он случайно наткнулся на кирпичную стену. Улыбнувшись ему, я кое-что пишу на чистой странице блокнота и незаметно наклоняю ее к нему:
«Я бы хотела получить урок по созданию такого секси смоки-айс. Готовишься к танцам?»
Он отмахивается от меня, и я подмигиваю ему.
Рядом со мной тихо сидит новый ученик, мальчик, который переехал сюда с Филиппин, пока я была дома, борясь с надоедливой легочной инфекцией. Его зовут Кай, имя такое же короткое и четкое, как и черные волосы, которые нависают над его глазами, словно вуаль. Его шкафчик через два от моего. Он застенчив и сдержан, но когда видит мою записку Энди, то тихо смеется.
Потенциальный союзник. Мило.
Наш учитель алгебры расхаживает по классу, разглагольствуя о том, как приятно заниматься разложением на множители. Он размахивает руками, как дирижер в оркестре. Его руки, испачканные мелом, создают атмосферу академического энтузиазма, которая не доходит до большинства учеников, которые либо рисуют в своих тетрадях, либо тайно переписываются.
Я перелистываю на чистую страницу в своем блокноте и пишу еще одно послание, а затем поворачиваю ее в сторону Кая.
«Увлечение мистера Баркера параболами и корнями граничит с маниакальностью».
Парень ухмыляется и что-то пишет в ответ.
Я читаю это, скосив глаза.
«Его волнение заразительно. Спойлер: у меня, к сожалению, иммунитет».
Сдерживая смех, мы продолжаем беседу в переписке еще несколько минут, пока не звенит звонок и ученики не расходятся.
Кай останавливает меня в коридоре, откидывая с лица свою черную как смоль челку.
— Привет, — говорит он, протягивая руку. — Я Кай.
— Элла, — приветствую я в ответ, принимая рукопожатие. — Наверное, сейчас я должна поприветствовать тебя в школе Джунипер с надеждой и оптимизмом, но не хочу врать. Я ненавижу это место.
— Ты давно здесь живешь?
— К счастью, нет. Мы приехали в город всего несколько месяцев назад. — Я поправляю свой рюкзак, которому потребовалось несколько дней, чтобы полностью высохнуть на крыльце моего дома. От некоторых рисунков остались только размытые чернила и цветные разводы. — Энди и его тупые друзья доставляют тебе проблемы?
Он пожимает плечами.
— Не особо. Они не признают моего существования. А вот в моем художественном классе есть очень милая девушка — Бринн Фишер. — Его медовые щеки розовеют. — Ты с ней знакома?
— Да, она классная. Она была единственным человеком, который действительно уделял мне время, не считая…
— Солнышко.
Насыщенный баритон Макса Мэннинга заставляет меня обернуться и наши взгляды встречаются. Он стоит, прислонившись к стене с голубыми шкафчиками. Сегодня его радужки на три тона светлее, а руки не видны из-за выцветшей черной толстовки, в которую он одет. Капюшон надвинут, скрывая большую часть его каштановых волос, за исключением нескольких выбившихся прядей, которые в небрежном беспорядке спадают ему на лоб.
Прижавшись плечом к шкафчику, он переводит взгляд на Кая, а затем на меня.
— Привет, — говорю я, мой голос все еще хриплый от приступов кашля. — Это Кай. Он только что переехал сюда.
Макс кивает ему, а затем возвращает свое внимание ко мне.
— Встретимся сегодня на поляне после школы. Ты знаешь на какой.
— О. — Я тереблю лямки своего рюкзака. — Я собиралась в город после школы. В кофейне на Уолнат-стрит есть вакансия.
Он снова кивает.
— Я могу тебя подвезти.
— Подвезти?
— Да, на моем грузовике с колесами.
Я моргаю, потом киваю головой.
— Точно. Конечно. Думаю, мне стоит воздержаться от поездок на велосипеде, пока кашель не пройдет. — Как по команде, у меня першит в горле, и я начинаю кашлять.
В этот момент мимо меня проносится какой-то парень и шлепает меня по спине.
— Отставить глубокое горло, Санбери.
Макс выглядит так, будто собирается налететь на него, но парень удирает, как испуганная мышь, а толпа приятелей-футболистов и чирлидерш разражается смехом и окружает его со всех сторон.
Смущение заливает краской мои щеки, пока я наблюдаю, как они исчезают за углом. Не знаю, почему. Эти идиоты не задевают меня за живое — на самом деле, никто не задевает, — но по какой-то причине мне не нравится, что меня называют шлюхой, когда Макс находится в пределах слышимости.
Я перевожу взгляд на Макса, который крепко прижимает руку к шкафчику. На его лице проступают резкие черты, а голубые глаза горят огнем, когда он смотрит на меня. И тут я замечаю его рассеченную нижнюю губу, и рана выглядит так, будто ей несколько дней. Я хмурюсь и уже собираюсь спросить его об этом, когда в поле моего зрения попадает Бринн, которая тащит за собой Маккея за рукав рубашки.
— Привет, ребята! — Она сияет, одетая в солнечно-желтое платье в белый горошек, легкую джинсовую куртку и кеды. Ее волосы заплетены в косу и перевязаны розовой лентой, и в свете встроенных светильников переливаются золотом.
