Учитывая эти обстоятельства, а также неплотный стык со своим правым соседом – Кавказской туземной («Дикой») дивизией, которой командовал младший брат Николая II великий князь Михаил Александрович, генерал Маннергейм предложил спровоцировать атаку противника на место соединения двух дивизий с последующей имитацией ложного прорыва обороны. А затем, когда австро-венгры начнут развивать наступление и устремятся в прорыв, совместными фланговыми контрударами захлопнуть мышеловку.
Этот план по мнению полковника Полякова был хорош, однако начштаба беспокоило недостаточное взаимодействие с их правым соседом; отсутствие связи и налаженных коммуникаций создавало постоянную угрозу атакам с фланга, а любые наступательные действия дивизии Маннергейма при такой постановке дела, могли привести не только к неоправданным потерям, но и к окружению и пленению передовых атакующих подразделений 12-й дивизии.
Направив командующему 8-й армией схему и подробный план операции, Маннергейм тут же начал ее подготовку и направился на рекогносцировку на свой правый фланг; он ничуть не сомневался, что Брусилов поддержит его инициативу, и от штаба армии ожидал только одобрения. Что было особенно важно, командующий своим приказом должен был помочь генералу Маннергейму наладить взаимодействие с именитым комдивом, каковым, учитывая близкие родственные отношения с императором, был великий князь Михаил Александрович.
Через два дня Брусилов прислал Маннергейму письмо, в котором выражалось полное одобрение его плана, и советовал барону лично и незамедлительно установить с великим князем более тесный контакт и самолично нанести тому визит.
– Большего он, как видно, сделать не мог, – решил для себя Маннергейм и в сопровождении конвойного взвода ахтырцев направился в Кавказскую туземную дивизию.
* * *
У Михаила Александровича Романова отношения со своим великодержавным старшим братом Николаем в разные периоды жизни складывались по-разному и не всегда отражали те истинные добрые чувства, которые оба брата питали друг к другу с детских лет и до самой смерти. Внешне совершенно не похожие, оба старших сына Александра III обладали схожим мировоззрением и взглядами на российское государственное устройство. И, наверное, поэтому, когда в 1912-м Николай II крайне резко отозвался о тайном бракосочетании Михаила с Натальей Сергеевной Вульферт, урожденной графиней Шереметьевой, и приказал лишить брата всех претензий на российский престол, великий князь Михаил Александрович с пониманием воспринял эту реакцию.
Два года продолжалась опала. Два года Николай II не хотел ни видеть, ни слышать своего некогда горячо любимого брата, и только начавшаяся война да давление императрицы заставили государя сменить гнев на милость. Михаил Александрович был приглашен на прием и под молчаливое одобрение Александры Федоровны получил под руку только что сформированную Кавказскую туземную дивизию, а также полное отпущение грехов и прежнее расположение царствующей семьи.
Через месяц прибыв с дивизией на фронт в 8-ю армию генерала Брусилова, Михаил Александрович, без высокомерия и жеманства, немедленно поспешил с представлением к командующему, справедливо считая, что субординация и дисциплина в армии находятся выше всех рангов и фамилий. Но Брусилов был опытным царедворцем. Закрепив за «Дикой дивизией» сравнительно небольшой участок фронта, он предоставил великому князю полную свободу действий, что сразу же неблагоприятно отразилось не только на отношениях с соседями, но и на душевном расположении самого Михаила Александровича, который, чувствуя образовавшуюся вокруг себя пустоту, от нечего делать стал регулярно совершать со своими черкесами дерзкие по замыслу, но совершенно не эффективные по результату, вылазки в тыл противника.
Приказ Брусилова оказать содействие дивизии барона Маннергейма застал Михаила Александровича как раз за подготовкой очередного рейда. Обрадовавшись, что о нем вспомнили, великий князь, отложив в сторону план очередного набега на австрийцев, сразу же засобирался к своему соседу, которого он знал по службе в гвардии.
Но Маннергейм опередил великого князя и чуть было не поплатился за свою беспечность. Чечены охранно-конвойной сотни, едва заметив подходящий на рысях взвод ахтырцев, которых они поначалу приняли за австрийских драгун, молча сорвались с места и, обнажив сабли бешеным галопом понеслись в сторону незваных гостей.
Маннергейм сперва опешил от такого приема, но затем, догадавшись, в чем дело, сбросил на землю свою бурку, приказал гусарам остановиться и вложить шашки в ножны.
Когда до барона и стоявших рядом с ним гусар осталось чуть более пятидесяти метров, головорезы великого князя наконец-то разглядели золотые эполеты Маннергейма и так же молча, круто развернувшись, не сбавляя скорости, понеслись на свои исходные позиции. А оторопевшие от этого безумного представления и Маннергейм, и гусары еще несколько минут стояли и смотрели вслед всадникам, только теперь в полной мере понимая, почему с недавнего времени во всех приказах и донесениях эта дивизия стала именоваться «Дикой».
XIV
К началу весны 1915 года обстановка на обоих русских фронтах, Юго-Западном и Северо-Западном, была неоднозначной.
На Юго-Западном фронте еще в начале марта, после захвата важной стратегической крепости Перемышль, русский Генштаб начал готовить вторжение на венгерскую равнину, небезосновательно рассчитывая, что в случае успеха операции это приведет к отделению Венгрии от Австрии и ускорит крушение Дунайской монархии.
На Северо-Западном фронте положение русской армии на первый взгляд выглядело вполне благоприятным. Проведя в самом начале весны удачную операцию в районе городов Мемель и Таурогген, русские войска опять подошли к самой границе Пруссии.
Последующая реакция Германии была предсказуемой: немцы немедленно начали переброску на восток дополнительных армейских резервов, подтверждая мнение большинства аналитиков Генштаба, что отныне русский фронт окончательно стал первостепенным.
Результат прибытия свежих немецких дивизий сразу же сказался на соотношении сил. Теперь у германцев на Восточном фронте действовали 36 дивизий, вместо 16, которые были в начале кампании. Но более значительными были преимущества немцев в военной технике – в легкой артиллерии – в 4 раза, в тяжелой – в 35 раз!
К середине весны 1915 года общие потери русской армии составили около двух миллионов человек. Около одной трети этой страшной цифры составляли пленные русские солдаты.
* * *
На следующее утро после визита Маннергейма в «Дикую дивизию» оба генерала проводили совместную рекогносцировку на том участке фронта, где они намеревались создать противнику все необходимые условия для ложного прорыва. Поле, на которое предполагалось заманить австро-венгерские войска, находилось в трех километрах от деревни Крещатик, и на первый взгляд совершенно не подходило для такой хитроумной и рискованной комбинации хотя бы потому, что слева атакующим частям Маннергейма мешал Днестр, а справа перед эскадронами великого князя вставал густой лесной массив. Но именно эти соображения как наиболее положительные и обозначил Маннергейм, предложив Михаилу Александровичу поставить себя на место противника.
– Мы с вами, господин барон, словно Кутузов с Барклаем, – усмехнулся великий князь, – те за Бонапарта все время думали, и мы туда же. А если они разгадают наш маневр и поставят батарею тяжелых гаубиц вон на ту высотку? – Михаил Александрович указал на возвышенность, с которой начиналось поле, и на которой в этот момент австрийская пехота лихорадочно закапывалась в землю.
– Тогда во время атаки и ваши, и мои полки попадут под такой кинжальный огонь, что впору будет архангелу Михаилу свечки ставить, коль живыми из этой мясорубки выберемся.
Маннергейма, однако, совершенно не смущало такое противодействие великого князя. Он еще вчера понял, что младшему брату российского императора план понравился и вопрос о проведении операции уже практически решен, но привычка к самостоятельности и эгоистичное желание, чтобы за ним всегда оставалось последнее слово, мешали великому князю сразу согласиться с доводами барона.
– Я только вчера им эту высоту отдал. И тащить на нее тяжелые гаубицы именно сейчас австрийцы не станут, слишком велика вероятность, что завтра мы решим ее отбить, – Маннергейм пожал плечами. – Им и смысла-то нет! У них здесь каждый куст пристрелян, а достать наши атакующие полки австрийцы при желании и из-за реки смогут.
Маннергейм уже в который раз спокойно апеллировал к логике и здравому смыслу великого князя, с удовольствием отмечая, что с каждым его новым аргументом Михаил Александрович становился все более и более сговорчив.
