Над головой снова был потолок в трещинах и потеках, покрытый глубокими оспинами отвалившейся штукатурки. Один из стыков стены и потолка сочился влагой. Штукатурка вздулась серым пятном и стала отваливаться. Огромный такой кусок – метр на метр, не меньше.
Алексей перекатился к противоположной стене и резко вскочил, бросая тело в сторону от места, куда должен был рухнуть кусок сырой извести. С тяжелым грохотом штукатурка обрушилась. Попала бы в голову – пиши пропало, как минимум сотрясение. И какой он боец с сотрясением? Никакой.
– Вот сволочь, – прошептал Охотник, оглядываясь.
За десять минут его отсутствия здесь ничего не изменилось. Прах, тлен и запустение. Облезлые стены в потеках грязно-ржавого цвета. Разбитые плафоны свисают с потолка на длинных проводах, как огромные нелепые фрукты. В одном из плафонов судорожно мигает лампочка, пытаясь исполнить свое предназначение: дать свет. Видно, не судьба. Ее мерцание похоже на биение мотылька о стенки стеклянной банки, где его закрыли любознательные детишки: задохнется или нет? Лампочка не выдержала – мигнула еще несколько раз, все слабее и слабее, и потухла. А потом лопнула. Тихо и грустно, будто испустила последний вздох.
Вокруг потемнело.
Фатеев полез за фонариком, так невовремя подведшим его в предыдущий раз. Фонарик вспыхнул, осветив кусок коридора перед Алексеем.
И сразу же, буквально в пяти метрах от него, тусклым светом ночника вспыхнула еще одна лампочка в разбитом плафоне. Из-за осевшей на ней пыли свет казался серым и безжизненным. Но все же он был. А батарейки стоило поберечь. Мало ли…
Алексей выключил фонарь и отправил его в карман. Тусклый свет лампочки, сиротливо болтавшейся под потолком, выхватывал из темноты приоткрытую дверь. Дверь, поскрипывая, качалась на петлях от порывов легкого ветерка. Из-за двери раздавались престранные звуки: мокрые всхлипы, приглушенное шипящее бормотание и резкие щелчки.
Алексей достал пистолет, скинул предохранитель и передернул затвор. Холодная рифленая рукоятка приятно остудила сбитую в кровь ладонь.
Мелким шагом, подняв пистолет на уровень плеча, Охотник направился к двери вдоль стены, стараясь ступать как можно тише. То, что дверь открывалась в его сторону, несколько смущало. Однако деваться некуда. Алексей бесшумно подкрался к двери и попытался заглянуть в щель между косяком и дверным полотном. Ничего не увидел, кроме неверного, трепещущего света либо от свечи, либо от керосинки без колпака.
Ногой Алексей придержал дверь, чтобы не распахнулась внезапно, и обошел дверной проем, подумав: „Какого лешего? Чего я прусь туда, как дебильный герой голливудского ужастика? Наверняка там сидит какое-нибудь страшилище и жрет одного из постояльцев. А я ему на закуску. Хотя, с другой стороны, Собиратель, вроде, обещал разобраться со мной в другой раз. Ага, и кто бы, интересно, поверил страшилищу с такой рожей, как у него? А мне вот приходиться верить. Другого-то выхода нет. Ладно, проверим“.
Охотник подцепил грязным носком ботинка дверь и резко ее распахнул, одновременно приседая и отступая за стену, будто уходя с линии огня.
Звуки не прекратились: шипение, словно кто-то пытался что-то сказать, одновременно дуя в широкий шланг; сипящее бульканье и резкие щелчки. Алексей осторожно высунулся из-за угла, поводя стволом пистолета из стороны в сторону, и оцепенел.
За столом сидели двое. В милицейской форме. Оба залитые кровью от плеч и до коленок. В руках они держали карты и азартно швыряли их на стол, будто нарочно стараясь щелкнуть громче, чем получилось у другого. На столе лежала всего лишь одна купюра: сторублевая банкнота, почему-то зеленоватого оттенка, как у долларовой купюры. В пустой винной бутылке стоял огарок свечи. Расплавленный воск залил бутылку, причудливыми потоками изукрасив пустую тару, превращая ее из обычного стеклянного утиля в диковинный канделябр. Рядом на столе стояли две головы. На одной была надета милицейская фуражка кокардой назад, на макушку другой кто-то прилепил второй свечной огарок. Воск стекал по волосам, спутавшимся от засохшей крови, и капельками слез застывал на лице. Глаза у головы были широко распахнуты, рот шевелился, пытаясь что-то сказать, но вместо слов получалось то самое шипение.
Из разорванной шеи ближнего к Алексею трупа фонтаном била кровь, начавшая уже сворачиваться, лениво расмазываясь по мышиного цвета форме. Он даже разглядел, что трахея трупа судорожно сжимается, сипя и булькая от попавшей в нее крови.
Алексей почувствовал, как спазм сжимает желудок и рот наполняется противной кислой горечью. Он еле успел наклониться, и его стошнило желчью. Прямо на ботинки, и без того уже грязные дальше некуда.
Сидящие за столом обернулись, если можно так сказать о безголовых трупах. Мутные, залитые воском буркала одной головы уставились на него.
Второй мертвец сгреб свою башку за волосы, сбив при этом фуражку на пол, и повернул ее лицом к Алексею. В мертвых глазницах бурыми сгустками застыла запекшаяся кровь. Фатеев заметил, что правой щеки у головы просто не было. Как будто огромный нож срезал плоть, обнажая кости и зубы. Во рту ворочался распухший синий язык. По языку ползла муха. Зеленая.
„Николай Васильевич обрыдался бы от зависти“, – подумал Алексей, имея в виду Гоголя, сумасшедшего гения малоросских земель.
Тот, что со свечкой на голове, Алексей узнал его, был младшим лейтенантом Борисенко, жадным до чужих денег радетелем правил движения, внезапно исчезнувшим из морга. Второй, в фуражке задом наперед, наверное, водитель патрульного экипажа… А играли они на его сотку. Вот почему она зеленоватая. Морок, наведенный Алексеем больше суток назад, не рассеялся полностью. Кто-то помогал иллюзии держаться столь длительное время.
Голова лейтенанта, разлепив залитые воском губы, прошамкала:
– Нехорошо, гражданин Фатеев, купюры фальшивые распространять.
– Ага, нехорошо. – Поддакнула вторая голова, сжимаемая рукой владельца. Толстая зеленая муха даже и не подумала слететь с языка.
– Придется вас задержать и сопроводить для дознания. – Проговорила первая голова. К губе прилип кусок воска, но ей было без разницы.
– Да, придется. – Поддакнула вторая.
Менты дружно поднялись, роняя стулья, и двинулись к Алексею. Лейтенант забыл голову на столе, второй же продолжал сжимать свою за волосы, только наклонился поднять фуражку. Взял ее за козырек, повертел в руке, пытаясь пристроить на голову. И нахлобучил ее себе прямо на обрубок шеи, из которого продолжала фонтанчиком бить кровь.
„Нихера себе, представление!“ – пронеслось в голове у Алексея.
Трупы милиционеров, тем временем, неспешно приближались к нему, шаркающей походкой. Труп лейтенанта шарил по поясу руками, нащупал кобуру и достал оттуда пистолет. В свободной руке у второго, как из воздуха, материализовалась дубинка. Короткий обрезок резиновой дубинки с поперечной рукояткой.
Алексей выскочил за дверь и захлопнул ее, прижавшись к ней спиной. Сердце в груди бешено колотилось, пытаясь проломить ребра и выскочить наружу. Почему бы и нет. Ходят же тут безголовые люди. Почему бы не бродить человеку с сердцем наружу.
За спиной у Алексея бухнуло, дверное полотно разлетелось в щепки. Одна из них пропахала щеку, оставив глубокую борозду и вонзилась в стену напротив. Он упал на колени, прикрывая голову руками. Потом завалился на спину, в падении разворачиваясь лицом к двери, и стал методично нажимать на курок. Пять выстрелов слились в один. Коридор заволокло кислой пороховой гарью. Пули, кусочки заговоренного серебра, гулко шлепнулись в дверь и блестящими комочками осыпались на пол.
От неожиданности Алексей даже выматерился трехэтажным замысловатым матерком, который не раз слышал в деревне у своей бабушки, будучи мальчишкой. Как известно, черное слово беду прочь гонит. Но тут беде явно было фиолетово. За дверью грохотнуло еще два раза, и пули, пробив дверь, будто она была из бумаги, впились в штукатурку слева и справа от его головы. Он обалдело глянул на еще дымившееся отверстие и, вскочив на ноги, переместился к стене, где была дверь.
Выщелкнул обойму из пистолета и сунул ее в карман: нечего переводить дорогое серебро. Достал из кармашка на кобуре обойму с простыми патронами. Резко вогнал ее в рукоятку пистолета и, переместившись к двери, почти в упор разрядил всю обойму в дверь, не боясь рикошета. Свинец прошил дерево без особого труда, и Алексей услышал, как пули с глухими шлепками вошли в мертвую плоть. Но звука падающих тел так и не последовало. Не стоило даже и рассчитывать свалить оживший труп простой пулей. А заговоренное серебро не пропускала дверь.
Рассуждать о природе феномена времени не было. И потому Алексей, не вставая на ноги, на четвереньках, рысью отбежал назад, освобождая проход своим преследователям. Достал из кармашка флакон с солью и щедро сыпанул серых кристаллов на пол перед собой. Это должно на какое-то, пусть и недолгое, время остановить мертвяков.
