Сердце у Ринтына, казалось, остановилось.
— Пойдем, — тронул его за руку Рычып.
Ринтын с трудом отвел глаза и посмотрел на старика. Рычып подал ему веревку, и они, таща вдвоем нарту, двинулись в обратный путь. За нартой шли Кукы и Татро.
Спускаясь с горы, Ринтын оглянулся: дядя Кмоль все еще стоял у могилы. Он догнал их уже у крайних яранг стойбища.
У входа в ярангу Рычып отщепил кусочек дерева от нарты, настругал стружек и зажег маленький костер. Все, проходя, отряхнулись над костром. Последним прошел Рычып и забросал остатки костра снегом.
В чоттагыне дядя Кмоль вытащил чудом сохранившийся кусочек оленьего окорока и отрезал каждому по ломтику. Закусив олениной, принялись за чай.
— Хорошая погода, — сказал дядя Кмоль.
— Очень хорошая, — откликнулась, как эхо, старая Пээп.
— А помните, какая была пурга, когда Лонлы застрелил Кылкана, воровавшего песцов из чужого капкана? — сказал Кукы.
— Когда у покойного нет зла на живых, какая может быть погода, кроме хорошей, — вздохнул Рычып.
Поздно ночью разошлись люди.
В яранге дяди Кмоля было тихо и печально. Никто не разговаривал. Даже маленький Етылъын притих. Ринтын пробовал читать, но едва он начинал всматриваться в буквы, как перед ним вставала картина: на ослепительно белом снегу, в окружении четырех камней лежит то, что раньше было бабушкой Гивынэ.
32
Летом сорок второго года, когда в Улаке не стало ни чаю, ни сахару, пришел пароход. Он пробился сквозь льды и, исцарапанный до красной краски, будто окровавленный, со следами жестокой борьбы со льдами, стал на якорь в восемнадцати километрах от Улака.
Все мужчины и даже бездетные женщины отправились в Кэнискун на разгрузку парохода. Люди таскали на плечах мешки с сахаром и мукой, ящики, каменный уголь. Ученики возили товары на собаках по мокрой тундре в Улак.
Работали, не отдыхая ни днем ни ночью. В холодной ночи ярко горели костры из каменного угля, от жирной сажи еще больше темнело небо.
Маленькое стойбище Кэнискун на время превратилось в большой поселок. На берегу раскинулись палатки, в воздухе не умолкали голоса людей и стрекот моторных вельботов, перевозящих грузы. В пролив Ирвытгыр уже вошли льды, и капитан торопился скорее уйти.
Ринтын кормил собак, когда к стоявшему недалеко от него Татро подошел Журин, неся в руке несколько книг.
— Вот полюбуйтесь, — сказал Журин, сунув в лицо Татро книги. — Семьдесят ящиков!
— Что это такое? — спросил Татро.
— Не видите? Книги! — Журин швырнул их себе под ноги. — Идет воина, а какой-то умник шлет нам вместо продовольствия книги!
Татро поднял книги, смахнул с них грязь и задумчиво произнес, разглядывая переплеты:
— Интересно. "Квентин Дорвард", Вальтер Скотт.
— Куда мне девать этот груз? — все больше раздражался Журин.
— Я думаю, что колхозный клуб возьмет. Да и школа не откажется, сказал Татро.
Журин махнул рукой и зашагал к воде: к берегу подходил кунгас.
Давно ли Ринтын прочитал первое слово, а любовь к книге у него уже была большая. Буква за буквой, слово за словом он прочитал все книги на чукотском языке, какие были в школьной библиотеке. Их было немного: "Приключения барона Мюнхгаузена", «Марья-большевичка» Неверова, сборник для чтения. Потом стал читать по-русски. Впервые Ринтын услышал стихи в чтении Прасковьи Кузьминичны… Он стал брать в библиотеке только книги, написанные короткими строчками. А затем он услышал чтение Василия Львовича.
Весной, когда Ринтын окончил на «отлично» второй класс, Василий Львович подарил ему книгу в простом бумажном переплете. Она называлась "Муму".
Эту книгу Ринтын читал, сидя в пустом, старом вельботе на берегу моря. На воде кричали чайки, шумел ветер; над головой синело чистое небо, полное воздуха, как надутый парус. Но Ринтын ничего не слышал и не видел. По его щекам текли слезы, и сквозь их радужную пелену мальчику представлялась плывущая по реке лодка с сидящим в ней Герасимом… За лодкой плывут брошенные весла… Ринтын запомнил имя писателя — Тургенев.
"Записки охотника" произвели на Ринтына еще большее впечатление. Каждая страница открывала ему новый мир, перед ним являлись новые, интересные люди и делились с ним, чукотским мальчиком, своими мыслями. Многое оставалось непонятным для Ринтына, и все же прочитанные книги были маленькими лучами, освещавшими по капле скрытый от Ринтына мир.
33
Прошло несколько месяцев, и вновь наступила зима, а ящики с книгами, о которых в Улаке никто не вспоминал, не выходили из головы мальчика. Ринтын спросил про ящики у Татро.
— Узнай об этом лучше у самого Журина, — сказал Татро, — он хозяин всех товаров.
К Журину Ринтын не пошел и решил узнать о судьбе книг через Эрика. Он искал случая поговорить с новым мальчиком. Этот случай скоро представился.
Обычно в свободное от занятий время Ринтын возил лед из речки Тэювээм. Русские жители Улака охотно пользовались услугами Ринтына. Эта работа давала ему немного денег.
Жена Журина попросила Ринтына привезти и к ним лед. Эрик вызвался ехать с Ринтыном. Как только собаки взяли, Эрик развалился на нарте и начал ни к селу ни к городу выкрикивать:
— Так-так! Поть! Поть!
Собаки удивленно оглядывались, но, увидев спокойное лицо своего постоянного каюра, отворачивались, как бы пряча насмешку: "Вот сел пустой жестяной бак!"
Когда нарта поравнялась с пекарней, их окликнул Петя:
— Куда?
— За льдом, — ответил Ринтын.
— И я с вами! — закричал Петя в открытую форточку, откуда валил густой, пахнувший теплой мукой пар.
Еще осенью Петя, наконец, добился своего: отец ему купил шесть собак, а Рычып смастерил такую нарту, какую имел не каждый улакский охотник. Петя выкатил нарту, быстро запряг собак и поехал вслед за Ринтыном.
Поехали прямо по лагуне, к устью реки Тэювээм. Эта небольшая речка начинала свой путь высоко в горах и текла вниз, перепрыгивая через камни. Достигнув низины, она умеряла свой стремительный бег и уже спокойно, вбирая в себя все окрестные ручейки, вливалась в широкую лагуну. Ранней весной она вольготно разливалась по тундре, летом пересыхала до того, что, бывало, в широкой долине от нее оставалось лишь несколько длинных прозрачных лужиц. Зимой Тэювээм промерзала до самого дна и служила улакцам кладовой прозрачного и звонкого льда для питьевой воды. Считалось даже, что вода, натаянная из льда речки Тэювээм, особенно вкусна.
Нагрузив нарты крупными кусками льда и прочно обвязав груз ремнями, ребята отправились в обратный путь. Несмотря на сильный ветер и крепкий мороз, они сосали льдинки и весело болтали. Эрик рассказывал о Московском метро, пытаясь взгромоздиться на нарты, но сидеть на острых льдинах было не очень удобно. Петя перевел разговор на излюбленную тему: что было бы, если бы вдруг на Чукотке стало жарко, выросли леса, зацвели сады.
— Эх! — воскликнул Ринтын. — Если бы на месте лагуны был лес! Густой и зеленый, как крыша на маяке. А на тундровых холмах росла пшеница, из которой делают муку, а потом хлеб!
— Лучше будет так, — поправил его Петя, — на лагуне, на ровном месте было бы поле, а на тундровых холмах — лес.
Проехали собачье кладбище. Это была большая яма, залитая хлорной известью, куда сбрасывали околевших псов. Даже в лютые морозы, когда воздух словно густел и был неподвижен, запах хлорной извести разносился далеко от собачьего кладбища.
— Хорошо, если бы на этом поле пахло сеном! — мечтательно проговорил Ринтын и вздохнул. — Никогда не нюхал сена. Зоя Герасимовна говорит, что сено пахнет лучше самого дорогого одеколона…
— Сено вовсе и не пахнет, — оборвал Ринтына Эрик. — Это просто сухая трава, корм для лошадей — и больше ничего.
— А я читал: "Пахнет сеном над лугами", — сказал Ринтын и вспомнил о семидесяти ящиках книг. — Петя! Ты знаешь, сколько книг в наше стойбище привезли?
Эрик ответил Ринтыну вместо Пети:
— Я знаю про эти книги. Они лежат около большого склада под брезентом.
Едва Ринтын развез по домам лед и распряг и покормил собак, как его позвали на полярную станцию.
— Лена тебя просила прийти, — сказал дядя Кмоль. — Что-то важное.
Лена была на радиостанции. По ее радостному и взволнованному лицу Ринтын догадался о том, что она получила письмо от Анатолия Федоровича. Лена вынула листочек бумаги и протянула Ринтыну:
— Читай. Это тебе письмо.
"Дорогой Ринтын, — писал Анатолий Федорович. — Прости, что не писал тебе. Все думал, что, ты такой же маленький. А ведь за это время ты, наверное, вырос. Если ты не забыл о чудесном городе с красивой рекой, то знай, я как раз там нахожусь. Люди в нем замечательные! Держатся, несмотря ни на что. Передавай привет улакцам. Помогай Лене. С фронтовым приветом Анатолий".
