подождем?
— А следующая, племянничек, — ехидно сказала баба, — будет утром, следующая ваша электричка до Кубековой.
— Ну и ничего, а мы до утра, — предложил мужик.
— А вот этого ты не видел?
И баба показала мужику обидный шиш. Проснулся гитарист.
— А ну, что за шум! — гаркнул он. — Ты что, бабка, нас заколебала совсем? Щас как дам по кумполу!
— Я, я милиционера позову, — завизжала, отступая, эта пожилая женщина.
— Не надо, ой не надо милиционера! — вскрикнул мужик, как раненый.
— Это точно ты говоришь, батя, — снисходительно согласился юноша. — Милиционер нам вовсе ни к чему. Пошли отсюда, батя.
— А куда?
— Да куда-нибудь пошли. Куда-нибудь придем.
— Но куда ж все-таки?
— Да… пойдем, споем… отчего деньги не водятся.
— Ну, идем, — сказал мужик.
И они куда-то пошли.
* Дак — так (сиб.).
…клянчить лук, огурцы, помидоры и редиску… — Все это зимой и весной было жутким дефицитом, который ДОСТАВАЛИ ПО БЛАТУ (см. комментарии к рассказам «Лечение как волшебство», «Несчастный исцелитель», «Или-или» и вообще всю эту книгу, которой можно было бы дать подзаголовок «Сага о дефиците ВСЕГО»).
Солнце светит ясное, здравствуй, страна прекрасная! — слегка искаженные строчки из советского официального «МАРША ЮНЫХ НАХИМОВЦЕВ», где есть и такие слова:
Вперед мы идем, И с пути не свернем, Потому что мы Сталина имя В сердцах своих несем.
Читушка — чекушка, четвертинка, бутылка водки объемом 250 гр.
Кент — друг, приятель (жаргон). Происхождение слова крайне таинственно. Разумеется, не в честь одноименных сигарет, которых в Сибири никто отродясь не видел до перестройки. И уж не от КЕНТАВРа же!
Бич — бродяга. Огромная социальная прослойка советских граждан, шатавшаяся по стране, в основном по Сибири и Дальнему Востоку в поисках лучшей доли. Сами они не без юмора расшифровывали это словосочетание как Бывший Интеллигентный Человек. Почти все из них сидели, чаще всего — по бытовым статьям.
Обстоятельства смерти Андрея Степановича
Буду рассказывать, как помер наш завхоз.
Прямо в поле при исполнении служебных обязанностей, ткнувшись головой в стол с гиревыми весами и амбарной книгой личного забора, в складе, состроенном из лиственничных дерев бичом Парамотом. Парамот этот или Промот был известен всей экспедиции — звонкий был мужичок, что уж тут и говорить. Он зарабатывал в сезон тысячу двести — тысячу пятьсот новыми, проматывая их за неделю главным образом из-за желания угощать каждого встречного-поперечного и ездить в трех такси: в первом — кепка, во втором — телогрейка, а в третьем сам Парамот своей собственной персоной — голубоглазый и русый и, так сказать, со следами всех пороков на лице.
Да, да — голубоглазый юноша, русый, со следами всех пороков на лице, что и позволяло ему объявлять себя внучатым племянником Сергея Есенина, поэта.
А еще в прошлом году, осенью, летал Парамот на самолете Ил-18 из Якутии в Москву мыться в Сандуновских банях. Взял он с собой также двух друзей своих, двух бичей — взрывника Ахметдянова и пацанчика, бича Володю Пучко, которому по паспорту числилось семнадцать лет, а по морде было не менее двадцати пяти.
И сели друзья в быстрокрылый лайнер, и помчал он их прямо в Сандуновские бани, но попался им на пути ресторан «Узбекистан», где, восседая на низеньких пуфах, и провели они день, вечер и кусочек ночи, после чего оказались в Дорогомилове у ласковых московских шлюх, где провели ночи остаток — выпили, московских шлюх тел вкусили и заснули здоровым сном, чтобы утром проснуться на неизвестной улице в неизвестной подворотне, естественно и без гроша в кармане.
Тогда они отправились на Ярославский вокзал и, похмелившись водой из искусственного родничка-фонтанчика, забрались в товарный вагон, где уже было немножечко угля. И отправились друзья опять к местам добровольного проживания. Ахметдянов и Володя злились — черные слова они выплевывали в душу Москвы, а Парамот ничего не боялся и скалил зубы — нравилось ему ужасно, что его девицу звали Римма. Давно он хотел такую. Он даже придумал новый припев к песне, которую знал с детских лет:
Воскресенский мост крутой, Дом стоит перед горой. И стоит там дом тридцать четыре. Фраеров в том доме нет, Жулик жулику сосед, И живут по сорок рыл в квартире. Припев: Римма!!! Краса! Аргентина!
Слова эти, никчемные, но сладкие, красивые и волшебные, он произносил энергично, помогая себе сжатием в кулак пальцев правой руки, и было это очень верно, потому что все в жизни Парамот делал энергично и порывисто, а любимая фраза его произносилась так: «Какая разница! Дело прошлое! Кап-питально!»
Ну а покойник — завхоз Андрей Степанович — считался его задушевным другом, и это совсем не соответствовало истине, потому что встречались они как хорошие знакомые и собутыльники, и только, а сердца их прямой связи между собой не имели.
Но все-таки Парамот был очень огорчен скорой завхозовой смертью, и к огорчению этому примешивалось некоторое количество вины из-за пса Ботьки, из-за которого вышел у Парамота с завхозом спор за день до этого самого прискорбного смертного случая. Пес Ботька стал к концу лета чрезвычайно хорош, хотя мать его — сука Тайга — отказалась от детеныша вскоре после его рождения, а все из-за того, что к сосцам ее присунули двух щенят породы лайка, а так как она сама была породы лайка, то полюбила их больше, чем Ботю, который являлся сыном дворняжьего кобеля и к лайкам имел половинное отношение.
Андрей Степанович с утра выпил бутылку «москвича» и, около склада своего стоя, терпеливо целился в небо, а помощник бурового мастера со станка ЗИФ-600 Харлампиев Коля должен был в это небо кинуть свою собственную фуражку, чтобы Андрей Степанович смог доказать твердость своей руки и меткость своего глаза. Спор был прост: четыре дробинки на фуражку или в противном случае завхоз обязан выдать Коле литр водки.
Грянул выстрел, и Харлампиев водки не получил. И вот тут-то и явился Парамот — прямо с работы, с канав, которые он взрывал и чистил от лагеря километрах в пяти, недалеко, — пришел, а при ноге у него вышеупомянутый Ботька, сукин сын.
— Бойся! — крикнул Парамот и тут же пояснил: — Это я шучу, а на самом деле — отбой, гвоздики, какая разница!
И начал было Парамот врать о том, как взрывал медведя аммоналовой шашкой и как тот за это чуть не разорвал Парамота вместе с кишками и аппендицитом, когда подошел завхоз и сказал, что он в пса положительно влюбился.
— И ежели ты мне его отдашь как друг
