– Понятия не имею, что тебе ответить, – вконец растерялся я. Это в готических романах призраки только и ждут момента, чтобы поведать о себе душераздирающую историю. Меня же, наоборот, не тянуло выкладывать свою биографию, даже когда нашелся человек, готовый выслушать мои откровения. Очевидно, Созерцатель являлся неправильным призраком, но тут уже ничего не попишешь. – Сообщить тебе что-то новое я не в силах. Как и ваш Черный Русский, я – такой же продукт уникального технического сбоя. Автоном, чей хозяин безвозвратно покинул Менталиберт почти пятнадцать лет назад. Но по неведомой причине аннулирование М-дубля этого пользователя прошло некорректно, и я остался здесь таким, каков есть. Этим, и ничем иным, объясняется отсутствие у меня паспорта. Должен тебя огорчить, но с Черным Русским я не знаком и не в состоянии обнаружить его в М-эфире. Может быть, он и впрямь существует, а может, Демиург прав и ваши лок-радары ловят лишь ментальную помеху.
Викки, разумеется, мой ответ изрядно огорчил. Насупившись, она залпом допила остатки «персикового» виски, засунула пустую бутылочку в боковой карман, решительно поднялась со скамьи и направилась к выходу.
– Вранье! – не оборачиваясь, громко прокричала Виктория на весь Храм. Голос обиженной прихожанки эхом заметался под каменными сводами. От этого казалось, будто не Викки, а статуя великомученика Пантолеона и изображенные на стенах святые взялись хором укорять меня в содеянном мелком грехе. – Ты всегда мне врал и опять врешь! Почему? Разве я хоть раз солгала тебе? Нет, ведь я считала, что мы – друзья! Видимо, ошибалась… Извини, но я не могу быть другом тому, кто мне не доверяет. Прощай!
Лязгнул отпираемый засов, ворота издали дежурный скрип, а затем с грохотом захлопнулись, и я вновь очутился в привычной тишине. Но теперь она показалась мне не такой уютной, как раньше. Каменный Пантолеон и нарисованные святые продолжали взирать на меня в отблесках несгорающих свечей с немым укором, разве что головами не качали. И не припоминаю, чтобы за полтора десятка лет мой Храм выглядел когда-нибудь таким недружелюбным.
– Чего уставились? Что, никогда не видели взбалмошную пьяную девку? – проворчал я и махнул рукой на безмолвных свидетелей: – А ну вас! Вы еще будете мне на совесть давить! Вот погодите, соберусь однажды и перекрашу стены во что-нибудь жизнерадостное. Посмотрим, что тогда запоете!
Я прогулялся до ворот, вновь запер их и вернулся на то место, где четверть часа назад предавался сну. Но Морфей, видимо, решил, что на сегодня его рабочая вахта окончена, и слинял, не дожидаясь утра. Я закрыл глаза, но, поняв, что о сне можно забыть, не нашел иного занятия, как мысленно догнать Викторию, дабы выяснить, сильно ли она оскорбилась.
Кастаньета не стала ловить кэб, чтобы присоединиться к друзьям, отправившимся в квадрат Гавайи, а неторопливо брела по Бульвару, понурив голову и глядя себе под ноги. Народу в этот час на главной улице Менталиберта (Бульвар жил по гринвичскому времени) шлялось мало, но это была всего лишь очередная волна затишья, никак не связанная с предрассветным часом. Толчея могла возникнуть здесь в любую минуту. И только по преобладанию в толпе азиатских либо европейских и африканских лиц можно было судить, в каком полушарии Земли наступает ночь – самое подходящее время для походов по развлекательным квадратам М-эфирного мира, – а в каком – самый разгар трудовых будней. Но это, конечно, был лишь отчасти верный критерий, пригодный для приблизительных вычислений.
– Мерзавец! – бухтела под нос Викки. – Знаю, что сейчас ты меня слышишь, да и черт с тобой! Можешь так и написать на воротах своего Храма: «Здесь живет самый отъявленный мерзавец и лжец»! И пусть каждый в Менталиберте это увидит! Урод ты, а не призрак! Несчастный Квазимодо в своей убогой церкви! Трусливый неудачник, который мог бы жить, как все нормальные либерианцы, но панически боится свободы! И правильно: она не для таких несчастных слабаков, как ты!..
Не иначе, я и впрямь крепко разозлил Кастаньету. Однако на что она вообще надеялась, приставая ко мне со своими расспросами? Я к ней в друзья не набивался – это Викки нравилось приходить сюда и беседовать о том, о сем с пожилым призраком.
Впрочем, разве ее визиты не доставляли мне радость? Да, доставляли, чего там скрывать. Но где это видано, чтобы прихожанин устраивал допрос своему исповеднику, да еще в стенах его же Храма?! А с другой стороны, почему бы и нет, если тот и другой являются друзьями… Все-таки я действительно стал чересчур мнительным: взял и ни за что, ни про что обидел девушку. Кто обязывал меня хранить эту конспирацию? Никто. Во всем виновата моя боязнь привлекать к себе внимание и навлечь на свою голову лишние неприятности. Отсюда следует, что Виктория права: я действительно был трусом, готовым пожертвовать ее дружбой, только бы сохранить привычный и необременительный для себя порядок вещей.
Нет, так дело не пойдет. Надо будет при следующем визите Кастаньеты непременно извиниться перед ней и во всем признаться. Вот только состоится ли он, этот визит? Баски – народ гордый, и горе тому, на кого они затаят злобу.
Я покачал головой и оставил Викки наедине с ее обидами. В конце концов, это попросту неэтично – подсматривать за кем-то исподтишка, будь он хоть другом, хоть посторонним человеком. Нынче и без того выдалась насыщенная событиями ночь. Я пережил прямо-таки целый шквал ностальгических воспоминаний. Сначала был разбужен посреди ночи, чего со мной не случалось с незапамятных времен. Затем – пожалуй, самая впечатляющая новость – узнал, что лок-радары «Дэс клаба» фиксируют присутствие Созерцателя в Менталиберте, да еще под настоящим именем, известным лишь единицам. Кого благодарить за это рассекречивание, я догадывался, ибо список подозреваемых был предельно короток и состоял всего из пары имен.
Ну и напоследок, впервые за долгие годы согласия с собственной совестью я пережил с ней первую размолвку. После стольких лет молчания эта стерва вдруг возвысила свой недовольный голос и принялась чихвостить меня, словно старая склочница! Мне следовало срочно придумывать способ, как ее угомонить, а иначе моему гармоничному душевному равновесию грозил настать конец. При всем разнообразии букета захлестнувших меня воспоминаний Созерцателю такая ностальгия была даром не нужна…
…А все же грех Арсению Белкину сетовать на незавидную судьбину, поскольку не каждому неудачнику доводилось загубить себе жизнь столь изощренным способом. И пусть в написании моей уникальной биографии поучаствовали многие люди – как обычные, так и, без преувеличения сказать, великие, – основную сюжетную канву для нее состряпал все-таки я. Это мне, тридцатилетнему романтику с большой дороги, пришла идея ограбить тот злосчастный броневик с алмазами, что принадлежал могущественной медиа-корпорации «Терра». А после получить пулю в голову и угодить на операционный стол профессора Элиота Эберта – гениального нейрохирурга, работающего на атакованную мной корпорацию и позарез нуждающегося в лабораторном материале для своих безумных экспериментов. В две тысячи восьмом году Элиот провел на мне – остывающем трупе – первую процедуру танатоскопии и сумел записать и сохранить предсмертные ментальные импульсы моего мозга, в коих была закодирована вся информация о моей личности. А через много лет тот же Эберт и его коллеги создали на базе этого экспериментального материала первого человека, которому довелось воскреснуть в виртуальном мире, сотворенном в только что открытом «Террой» М-эфире, именуемом в те годы ВМВ – Внешними Ментальными Волнами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
