Ее звали Людмила Сергеевна, она до сих пор преподавала в местной средней школе географию и биологию, она говорила четким, хорошо поставленным голосом и шутила так, словно всерьез, а потом оказывалось, что не всерьез; и Вита радовалась, что их забывчивая бабушка оказалась такой.
Только сейчас, в последней квартире, Вита поняла, как устала за этот длинный день, украшенный лимонными ломтиками солнца. И хотя ноги ныли, а спина норовила отвалиться от таскания пакетов, Вита чувствовала глубоко внутри все еще тревожное, но основательное и теплое счастье. Оно было похоже на котенка, свернувшегося плотным клубком: не разогнуть, зато можно долго гладить. Откуда это счастье взялось, Вита не думала, но подозревала. Она даже сбегала в ванную посмотреть на себя в зеркало: волосы вьются из-под шапки Снегурочки, глаза серебристо блестят, веснушки на носу еще виднее, чем обычно. Ну и ладно.
От тепла и вкусной еды Виту разморило, и очень захотелось спать. Она сидела, приткнувшись в углу дивана, чистила себе мандарин, толстенький и важный, упоительно пахнущий новогодними чудесами, и думала, что заснуть здесь и сейчас будет совершенно неприлично. Неприлично и – прекрасно: что ей делать дома? Там даже канарейки нет. А тут люди и разговоры.
– Мы пойдем, наверное, Людмила Сергеевна, – сказал Олег, и Вита встрепенулась. – Уже одиннадцать, а нам надо еще… – Он запнулся, не придумав так сразу, куда им надо.
– В гости? – «поняла» учительница. – Это хорошо. Вы потом еще заходите, просто так. Если, конечно, понравилось.
– Зайдем! – пообещала Вита. – Да, Олег?
– Почему бы и нет, – произнес он нейтрально, и Вита вдруг подумала: все, сказка заканчивается.
Они прослушали пионерскую зорьку, поиграли в Деда Мороза и Снегурочку, а сейчас разойдутся по своим домам и делам. Вита представила, как входит в свою квартиру, пустую, звонкую – и там хорошо и тепло, но, кроме нее самой, никого нет. Есть поселок за окнами, видный далеко-далеко, и успокаивающее бормотание телевизора, и тортик в холодильнике – привычные, любимые вещи. А лучше все равно здесь.
Лучше потому, что Олег ходил с нею, и смеялся, и шуршал пакетами, и говорил разные вещи – некоторые важные и славные, а некоторые просто так, и все это Вите очень понравилось. А теперь день кончился, и Олег сейчас закончится тоже.
Стремясь оттянуть этот момент, Вита одевалась медленно, с Людмилой Сергеевной долго прощалась и по лестнице тоже спускалась неторопливо. Куда торопиться-то.
На улице снова пошел снег и никого не было. Празднично светились окна, почти никто не спал. Даже маргинальные личности, видимо, попрятались или же ушли куда-то отмечать – может, на просторы пустыря, среди остовов погибших домов-кораблей. Там нет фонарей, зато видно звезды.
– Хорошая она оказалась, правда? – сказала Вита, засовывая руки в карманы. – Ради нее стоило это проделать.
– Остановимся на том, что это вообще стоило проделать, – задумчиво произнес Олег. – Прекрасный день. Спасибо, Вита.
Она удивилась:
– Мне-то за что?
Он пожал плечами. Вита ждала, что Олег скажет сейчас: «Давайте я вас подвезу», – но вместо этого он предложил:
– Может, пройдемся?
Вита кивнула, слишком торопливо и радостно.
Некоторое время они шли молча. Потеплело, снег покряхтывал под сапогами, и Вита подумала, что завтра во дворах будет полно крепеньких снеговиков с носами и руками из веточек. Может, кто-то даже построит крепость и устроит великую битву на снежках. Она на месте детворы точно бы устроила.
– Спасибо, – вдруг проговорил Олег. – Ты просто… добрая фея какая-то. Я вчера думал, что день будет паршивый, а он вдруг такой хороший.
– Почему он… паршивый? – тихо спросила Вита.
– Отец умер месяц назад, – объяснил Олег тоже негромко. – Мы в одном доме жили, в частном секторе, я говорил тебе… Но виделись нечасто. Я в разъездах и на работе, сначала женился, потом разводился… долгая история, да и старые это дела, бог бы с ними. А в ноябре отец умер. Я всегда на Новый год улетал, – добавил он после паузы. – В Европе веселее, интереснее, что тут у нас-то делать? И в этом году понял: с юности Новый год дома не встречал. С отцом звонили друг другу, конечно, он уходил праздновать с друзьями, только… Надо было хоть раз с ним отметить. Я по нему скучаю.
Они шли, снег падал хлопьями, медленно и величаво, солидно. Где-то неподалеку жахнуло: не дождались двенадцати, пустили в ход фейерверки.
– А моя мама два года назад умерла, – сказала Вита. – Отца я вообще не помню, а мама… Тоже под Новый год. Я тогда из Москвы приехала, несколько дней вместе побыли, и вдруг – сердце. Вроде ничего не было такого тревожащего, квартиру обменяли на эту, в новостройке… Так бывает, Олег. Почему-то так бывает. Люди уходят… Я тут осталась и прижилась. Тут спокойно и кажется, что мама близко.
Они снова долго шли молча. Старые дома кончились, и потянулся частный сектор – невидимые во мгле наличники, дорогое сияние особнячков, ворота, калитки, заборы – на каждой торчащей доске своя снежная шапочка. Улица тянулась и тянулась, и Вита знала, что рано или поздно она выведет к центральной площади, где стоит самая большая поселковая елка и где администрация обещала салют, хоть небольшой, а свой.
– Завтра нужно будет сходить в супермаркет и сказать, что мы нашли владелицу пакета, – произнесла Вита наконец. – Чтоб они не волновались.
– Да, – сказал Олег, – сходим, конечно.
И взял ее за руку.
В десять утра в только что открывшемся магазине народу было немного. Зевал у раздвижных дверей давешний охранник Миша, отцы семейств бродили между стеллажами, пополняя стратегические запасы бесконечной новогодней еды. Продавщица Лена тоже была на месте: откинувшись на спинку стула, слушала мужичка, что-то ей активно втолковывавшего. Вита и Олег подошли поближе.
– Да я ж говорю, мне надо его снова принести, иначе она меня еще неделю пилить будет! – говорил мужичок жалобно. От него пахло табачным дымом и некоторой неприкаянностью. – Два взял, а третий забыл, что ты будешь делать! Девушка, милая, посмотрите, может, у вас он где-то запрятан? Там колбаска была, я уж ей новую купил, а она все пилит – сходи, принеси то, что забыл, деньги разбазариваешь, мы их не печатаем…
– Говорю же, забрали его… – Тут продавщица Лена увидела Виту с Олегом, и лицо ее просветлело. – Вот, они забрали и сказали, что знают, кому отдать! Слушайте, ну что же вы так! Хозяин пакета пришел, а вы…
Мужичок повернулся.
– Так он у вас? – радостно уточнил он. – Пакет мой! Колбаса там, консервы и мандаринчики. Жена мне всю плешь проела, что я его тут оставил. У вас, да?
– У нас, – сказал Олег и положил ему руку на плечо. Вита не удержалась и начала смеяться. – Не переживай. Дед Мороз мчится на санях и везет мандарины! Сейчас вернем тебе твой пакет.
Ирина Щеглова
Новогодний тролль
– Увидеть Париж и не умереть, – пробормотала Ольга, рассматривая путеводитель по городу мечты. Или это Нью-Йорк город мечты? Нет, Нью-Йорк город больших возможностей, Рим – Вечный город, а Париж – о, Париж! Город влюбленных! Уж кому знать, как не ей, получившей в подарок от Парижа ее последнюю, такую горькую, но такую осязаемо-прекрасную любовь…
Ваня пришел пожелать спокойной ночи. Забрался под одеяло, обнял и сказал:
– У нас счастливая семья!
Ольга и без того едва удерживала слезы, а после слов сынишки в носу защипало и потекла из глаз соленая водица. Откуда шестилетнему мальчишке знать о счастье? Ольга быстренько сунула голову в подушку, промокнула влагу, чмокнула сына в макушку.
– Конечно, счастливая! – подтвердила бодро. – Спокойной ночи, родной, иди спать, а то завтра не выспишься и будешь несчастливым, – улыбнулась дрожащими губами.
Ваня посмотрел внимательно, чуть нахмурив лоб, так же точно, как это делал его отец… но об этом лучше не вспоминать, не думать, не травить себя…
– Ты ведь не умрешь? – спросил он неожиданно.
У Ольги сбилось дыхание, сердце как-то очень резво подскочило к самому горлу.
– Ни-ког-да! – произнесла она раздельно.
Ваня наконец-то улыбнулся и снова прижался к ней, доверительно сообщив:
– Женщины такие плаксы.
– Правда? – Его пушистые волосы на макушке щекотали Ольге, так что она чуть не чихнула. – Все-все?
– Даже ты! – подтвердил сын.
– А я больше не буду.
– Ладно…
Ваня сполз с кровати и пошлепал босыми пятками.
– Ваня, опять без тапок! – крикнула ему вслед Ольга.
– Мама, не паникуй, – отозвался он.
– Не паникуй, не паникуй. – шептала она, глядя в потолок и продолжая улыбаться. Как бы научиться не быть такой чрезмерной.
Она переживала самое тяжелое для нее время – канун праздников. За две недели до Нового года в городе начался ажиотаж, на площадях и в магазинах уже установили елки, уже отовсюду доносились рождественские песенки, и, несмотря на слякоть и серость улиц, настроение у пробегающих, проносящихся, встречных и поперечных было такое возбужденно-радостное, даже у старушек, ощупывающих дорогу клюками, даже у нищих, полицейских и коммунальщиков.
