Все ваши неприятности – на моей совести. Так что если кто и заслужил…
– Не мучьте себя, Леонид Васильевич, – сказала Людмила и забралась в машину.
– Командуйте, куда ехать, – предложил Леонид Васильевич и тут же из машины при Людмиле позвонил Комбату. Всегда тяжело сообщать о беде, тем более, если ты сам в ней виновен. – Извини, Комбат, – сказал Бахрушин в телефонную трубку, – но случилась беда. Подожгли тир Подберезского, сам Андрюша обгорел.
– Да, сейчас он в реанимации.
– Приеду, Борис Иванович. Надо набраться сил и посмотреть тебе в глаза.
Вот только завезу Людмилу домой и сразу к тебе. Так иногда случается, – на прощание произнес Бахрушин и отключил телефон.
Людмила сидела, отвернувшись, смотрела в окно на освещенные витрины магазинов и думала о том, что сама тоже виновата. И если бы Андрей находился в тире один, то думал бы о том, как спастись самому. А спасая ее, он забыл о себе. :
«Он сумел вытащить меня оттуда в целости и сохранности, даже волосы и те у меня не обгорели. Ни один волосок!» – Людмила .вспомнила о том, как целовал ее Подберезский, как шептал на ухо глупые и ласковые слова.
Она всхлипнула, а затем, не удержавшись, расплакалась.
– Не надо плакать, – мягко произнес Бахрушин, – все будет хорошо.
Главное, что Андрей жив, – но особой уверенности в голосе Леонида Васильевича не было.
– Я ненавижу себя! – пробормотала Людмила. – Это из-за меня он обгорел.
А плачу я потому, что жалею себя.
– Не наговаривай на себя.
– Да-да, – торопливо говорила Людмила, – ни вы, ни он, а я виновата.
– Глупости, – полковник взял девушку за руку. – И не вздумай себя укорять. В этом есть вина каждого из нас.
– Я сама настояла на сегодняшней встрече.
Леониду Васильевичу было неудобно выслушивать откровения девушки, о которых, как он понимал, она сама пожалеет.
– Я же видела, он занят, у него не было сегодня на меня времени…
– Вот и приехали. – Машина остановилась у бетонного крыльца. – Ты уверена, что можешь быть сегодня одна?
– Вам надо ехать, – ушла от вопроса Людмила.
– Все будет хорошо.
Она зашла в лифт и на прощание взмахнула рукой. Створки сошлись.
Бахрушин беззвучно выругался и шлепнул ладонью по лбу:
«У нее же ключей от квартиры нет, все ее вещи сгорели в тире!»
Слава богу, бежать ему пришлось не очень высоко, Людмила жила на четвертом этаже. Запыхавшийся Бахрушин уже стоял на площадке, и когда створки кабины разошлись, Людмиле показалось, что она никуда и не уехала. И лишь взгляд, брошенный на номер квартиры, убедил ее, что она находится на четыре этажа выше, чем прежде.
– Твоя квартира?
Людмила кивнула. Она не знала, как попасть внутрь и лишь всхлипывала.
Бахрушин нагнулся, осмотрел замок. Эта дверь была простая, не металлическая, если бы понадобилось, такую можно было легко выбить.
– Ключи есть у соседей, – вспомнила Людмила.
– Погоди, не стоит тревожить людей среди ночи.
Бахрушин похлопал себя по карману и отыскал пластиковую телефонную карточку. Сунул ее в дверную щель напротив замка. Когда ощутил, что та уперлась в язычок, плавно надавил на нее. Дверь открылась.
– Видишь, ты и не знала, что у тебя дверь с электронным замком, который открывается магнитной карточкой, – усмехнулся Бахрушин.
– Боже мой, как это легко для тех, кто умеет!
– На, держи запасной универсальный ключ, – сказав это, Бахрушин положил пластиковую карточку на тумбочку в прихожей и подмигнул Людмиле. – Все будет хорошо, и мы все вместе – ты, я и Андрей – выпьем в вашем тире.
Эти слова он произнес вслух, а про себя подумал: «Только неизвестно, как скоро. Ну и дурак же я – проклинал себя Бахрушин, сбегая вниз по лестнице, – знал, что это может произойти. Вернее, должен был знать и не принял мер предосторожности. Автоматы охранял, а человека? Я сам не лучше многих генералов, которые человеческую жизнь ни во что не ставят».
Несмотря на то, что Бахрушина терзали угрызения совести и он нервничал, в машину он сел абсолютно спокойно. Мягко закрыл дверцу. У него имелось правило: техника и мебель не виноваты в том, что тебе плохо.
– Поехали.
Шофер даже не переспросил куда. Он слышал разговор по телефону с Комбатом и помнил его адрес.
– Посиди в машине, а я поднимусь, – глядя на горевшие три окна квартиры Комбата, произнес Бахрушин.
Вскоре шофер уже видел Леонида Васильевича сидевшим на кухне у Самого окна. Полковник что-то оживленно доказывал Борису Рублеву, махая правой рукой с зажатой между пальцами сигаретой так же часто и сильно, как машет дирижер, управляющий большим оркестром, хотя и слушателей-то у него и было всего – Комбат да Мишаня Порубов.
– Не в моих правилах, Леонид Васильевич, людей осуждать, – веско произнес Рублев. – Если чувствуете за собой вину, значит, она есть. Ну что ж теперь делать, – махнул рукой Комбат, – последнее дело – между своими разборки устраивать. Да и не виноваты вы по большому счету, Леонид Васильевич.
Порубов во время этого разговора практически молчал. Во-первых, он плохо знал полковника Бахрушина, а во-вторых, не понимал, какая связь между Подберезским и ГРУ, ведь ребята Комбата уже давным-давно оставили армию и если бы ни встреча в Смоленске, то Порубов только по праздникам и вспоминал бы, что он бывший десантник.
Комбат сидел, понурив голову:
– Доктора не врут? – глухо спросил он.
– Насчет Подберезского? – так же глухо спросил Бахрушин, избегая глядеть в строну Рублева.
– Конечно. Доктора они всегда любят преувеличивать, чтобы потом свои заслуги в лучшем свете выставить.
– Нет, – покачал головой Бахрушин, – мне он врать не станет. Дела пока хуже некуда, хотя надежда все-таки есть.
– Надежда – она всегда есть, пока бойца на небо ангелы не позвали, – усмехнулся Комбат. – Мне в госпиталь надо.
– Нельзя, – коротко ответил Бахрушин.
– Надо, – так же коротко произнес Комбат. Леонид Васильевич замолчал, всем своим видом показывая, что ответ окончательный. Но Комбат, когда требовалось, умел настоять на своем.
– Какой же вы полковник ГРУ, если не можете попасть туда, где находиться запрещено? И этот нехитрый трюк сработал.
– Я попытаюсь, – сказал Бахрушин, протягивая руку к телефону.
– Э, нет, так не пойдет! Надо сразу ехать, чтобы там не раздумывали.
Это как в атаку ходить, – подытожил Комбат, – начинается она без объявления, – он поднялся и, не произнеся ни слова, направился в прихожую.
Порубову и Бахрушину ничего не оставалось как следовать за ним.
Шофер Бахрушина уже ничему не удивлялся. в эту ночь. Машина мчалась к госпиталю по пустым ночным улицам.
– Быстрее, быстрее! – торопил Комбат. Ему казалось, что машина буквально тащится, а то и стоит на одном месте.
На территорию госпиталя проехали без проблем. Заспанный охранник у ворот, лишь только увидел удостоверение полковника Бахрушина, тут же принял подобающий таким обстоятельствам вид и, сбегав к себе в будку, нахлобучил шапку, после чего отдал честь. Правда, ни Бахрушин, ни Комбат этого уже не видели, машина мчалась к корпусу, где располагалась реанимация военного госпиталя.
Все трое быстро вошли в вестибюль. Дежурная выбежала из-за стола:
– Вы куда? К кому?
Бахрушин и не успел открыть рта, как Комбат вставил:
– Друг у меня здесь, сынок.
Непонятно, какое слово больше подействовало на девушку, а может, и сам вид Рублева, она лишь молитвенно сложила перед собой руки и запричитала:
– В реанимацию нельзя!
– Знаем, что нельзя, – ответил Комбат, – наденем халаты и пойдем.
Естественно, халата, по комплекции Комбата не нашлось, он лишь набросил его на плечи. Медсестра звонила дежурному врачу, а Бахрушин, Комбат и Порубов уже ступали по лестнице.
Дверь ординаторской была открыта, двое мужчин-врачей играли в шахматы.
Они вскочили, хотели запротестовать, но Комбат так взглянул на них и скрежетнул зубами, что охота возражать тотчас пропала.
– Где Андрей Подберезский? – уточнил Бахрушин.
– Я проведу, – наконец-то сдался один врач. – Но предупреждаю, он не пришел в себя.
– И вполне возможно, что не придет, – уже почти шепотом произнес в спину Комбату другой врач.
Рублев вошел в реанимационную палату. Подберезский лежал на специальной кровати, простыня нигде не прикасалась к телу, она шла поверх дуг, как пленка в дачном парнике. Неимоверное количество трубочек было присоединено к Андрею.
Лицо и грудь почти не пострадали, не считая – обгоревших волос, бровей и ресниц.
Комбат подошел и стал рядом со своим другом:
– Жить будет? – через плечо шепотом бросил Комбат, обращаясь к врачу. – Только без всяких ваших штучек: да или нет?
Врач передернул плечами:
– Все в руках божьих, – нашел он универсальную фразу.
Комбата ответ устроил.
