Показать сиськи — еще не значит получить мужчину, иначе все стриптизерши отбоя бы от женихов не знали. А еще — сладок запретный плод. Коий перед носом крутится, а рвать себя не дает. Только глазками лукаво постреливает и бедрами так покачивает под сарафаном, что у мужчин сначала слюна выделяется, а потом высыхает от волнения.
Так что на одну сплетню Марыси девочки ответили тремя своими. А уж что могли придумать четверо девчонок, которые не боятся ни бога, ни черта?
Придумали, да такое, что бедная любовница чуть ли не в тюрьму угодила. Сочинили, что забеременела та девка от Корибута, плод вытравила — к колдунье черной для того ходила. Сатане кланялась, да потом, когда невеста к королю приехала, поняла, что теряет мужчину. Захотела его приворожить, да куда там! Супротив истинной любви-то никакие привороты не властны.
Тогда Марфу попытались отравить, да Бог спас! Но не остановилась змеюка подлая, решила порчу наслать. К колдунье ходила, воск в воду лила, иголками в след тыкала…
Одним словом, спустя месяц любовнице было велено отправляться в свой замок, к мужу. А то несправедливо как-то. Мужчина дома сидит, а она при дворе собой торгует. Ну и что, что мужу уже семьдесят, а вам, дама, и двадцати пяти нет? Вы ж за него не за двадцатилетнего выходили, он не в единый миг постарел? Вот и катитесь, не мутите воду…
Софья вздохнула и решила отправить к сестре еще четырех девочек.
Пригодятся.
* * *
Царская свадьба.
Осенью, когда сняли урожай, решили играть свадьбу царя Алексея Михайловича с Любовью Пронской. Софья за этот день едва не взвыла. А уж что чувствовала бедная девчушка?
Сначала невесту принялись одевать с раннего утра. Нацепили сорок штук одежек, так, что Любава едва не задохнулась под ними. Уже потом Софья помогла — кое-что просто сняли втихарца, как часть перстней, ослабили ожерелье, а когда принялись волосы затягивать — Софья лично так на служанок зашипела, что те половину лент мигом потеряли подальше. Нечего тут скальп с девчонки снимать!
Потом принесли подарки от жениха — сладости, драгоценности, рукоделье… А чтобы женщина не забывала свое место в доме — еще и розгу в комплекте. Софья бы с радостью ее потеряла тоже, да нельзя.
Оставалось только ухаживать за бедной невестой. Хоть попить дать, чтобы девчонка не сомлела.
Носилась по терему сваха, специально приглашенная в Кремль Иваном Милославским. Суетливая, конечно, но вроде как безобидная. Иван сам заходил пару раз, поглядел на девушку и кивнул. За отсутствием отца, сегодня он должен был отдавать Любаву жениху.
Вот уж кто был доволен — род Милославских при царе остается.
Наконец девушку повели в крестовую палату. Завертелись плясицы, запели песни… Любаву усадили под образа, и настало время послать к царю — пусть идет за невестой. Алексей Михайлович решил жениться по старому чину — вот и пусть получает.
Но первыми в дверь вошли… вплыли клубы ладана. Софья скорее зажала нос. Не переносила она этой вони, чихала по-страшному. В церкви еще как-то терпелось, а вот когда лично ее окуривали — так чихать начинала, что едва голова не отрывалась. Любава, и так бледная, вовсе уж позеленела, и Лейла, приглашенная на торжество, сунула ей под нос склянку с уксусом.
— Дыши!
Девушка послушно втянула в себя едкие пары. Так-то, а то еще обморока нам на свадьбе не хватало.
За клубами ладана в дверь вплыл царский духовник, Лукиан Кириллов, за ним — патриарх и дьячок, который кропил все окружающее святой водой.
Потом вошел сам царь.
Уж как это получается у иных женихов и невест — бог знает. Но самый страшный крокодил в день своей свадьбы выглядит вполне даже симпатичной ящерицей. Улыбается, сияет, светится…
Не так уж и хорош был собой Алексей Михайлович — оплывающий, полноватый, одутловатый. Но столько тепла и любви светилось в его синих глазах — и в ответ ему из-под покрова засияли глаза невесты.
Сбывалась для мужчины его давняя мечта, его солнышко светлое, его счастье…
Софья даже залюбовалась. Но быстро опомнилась и принялась шарить глазами по лицам бояр. А лица были… не самые однородные. И выражения у них тоже были…
Вот Ордин-Нащокин улыбается, Милославский тоже доволен, а вот это что за тип… а, Голицын! И чего мы кривимся, родной?
А типчик-то смазливый… бородка подстрижена-уложена, глаза синие, наглые — так и шарят. Невеста-то под покровом, а вот царевна с открытым лицом. Аж впиявился, умник!
Будь на месте Софьи любая другая царевна, наверняка бы смутилась. Софья же смерила его насмешливым взглядом.
Смазлив, неглуп, но явно по лбу пока не получал.
Взгляд синих глаз сменился на заинтересованный. Софья усмехнулась — и обратила внимание на свадьбу. Не стоишь ты, Васек, того, чтобы на тебя дольше двух минут смотреть.
А свадьба шла полным ходом. Царю уже откупили место и теперь слуги расставляли блюда. М-да…
Уж сколько лет здесь Софья, и понимает, что все вкусно, а как привычного не хватает!
Салатика оливье, в котором так удобно выспаться на чужой свадьбе, опять же, колбаски докторской крахмальной… вот уж не думала, что скучать будет — а накатило. Хоть бумагу жуй.
У них-то с Володей не так было. Весело, шумно, ребята напились, их на стройку затащили закат показывать с высотки, двое вообще на бульдозере приехали… умники.
Тем временем принялись чесать и крутить невесту, то есть менять ей прическу — с девичьего убора на бабий. Покров, правда, оставили. Софья опять принялась разглядывать бояр. Куракин чему-то улыбается. А вот Ромодановский задумчив…
Потом, оставшись одна, она перенесет все это на бумагу. Потом сравнит с чужими наблюдениями и потом же решит, за кем надо приглядывать тщательнее.
Потом…
Тем временем Иван Милославский передал все права на девушку ее мужу, ударив плетью по спине. Софья мельком подумала, что она бы не согласилась на подобную наглость. Она — женщина, а не так вот…
Но наконец молодых повели в церковь. Всех, кто встретился, разгоняли с их пути, чтобы не перебежали им дорогу, не навлекли беду…
Ни Софья, ни царевны в церковь не отправились. Неприлично это…
Оставались в той же палате. Младшие царевны — за занавесью, старших же, в том числе ее, ну и Евдокию заодно, усадили за общий стол — Алексей настоял. А почему нет?
Все царевны, кстати, выглядели по-разному. Если Анна и Татьяна были спокойны и чуть задумчивы — им-то такого не досталось, то Ирина Михайловна явно была раздосадована, сверкала глазами. Она и атаковала первая.
— Вы, сестрицы, обратно, в Кремль, не собираетесь ли?
Сестры переглянулись, качнули головами. Какой там Кремль! Они уж и забыли, когда жили, подчиняясь всем его правилам, хоть писаным, хоть неписаным. Софья вот точно знала, что Татьяна уже давно выбирается из Дьяково на этюды. Сидит на берегу реки, пейзажи пишет…
А запри ее в клетку?
Да она от тоски помрет!
— А ты пригласить хочешь, Аринушка? — Татьяна и ответила первой. Творческая натура, огонь-баба…
— То ж не от меня зависит, от братика нашего…
— Братику не до нас, у него теперь новая жена.
— Не из ваших ли выкормышиц? Недаром ведь Сонькина прислуга от нее не отходит?
— Из Милославских, потому Сонюшка о родственнице и заботится. А тебе-то какая в том печаль?
— Вы уедете, а нам тут жить…
— А ты не задевай всех подряд, и жить будет куда как легче, — посоветовала царевна Анна. — А то властна ты не в меру, иногда кажется, что ты братику нашему не сестра, а жена.
Вот это был удар.
Ирина Михайловна пошла красными пятнами, прикусила губу…
— Давно ли ты, Анька, со мной так разговаривать силу взяла?
— Ты бы, Аринушка, не о моей силе задумывалась, а о своей доле. Сама век в девках, так и Дуняшу решила под свой венец постричь? Нельзя так. Девке уж двадцать, а она знает меньше, чем та же Сонюшка. Ни принять кого, ни поговорить, разве что шелками шить умеет, так на то и без нее мастериц хватит. А царевне бы о другом думать след…
Дунька вспыхнула маком, но смолчала, переводя взгляд темных глаз с одной тетки на другую.
— А то не тебе решать…
Ирина Михайловна змеей шипела.
Татьяна улыбалась ей так, что было неясно, у кого клыки ядовитей.
— Ты молись, Аринушка, чтобы мы обратно не вернулись. А то ведь займемся… решением. Наплачешься тогда, отольются кошке мышкины слезки. Али не помню я, как ты Анну травила, как на меня брату наговаривала?
— Не бывало такого!
— Да неужто? Вот и пусть не будет. А то не обрадуешься… Ежели мы вдвоем сюда вернемся, так ты радости не испытаешь…
Вот это уже правильно, отметила для себя Софья. Пугать ее, пугать и побольше. Сейчас она силу почувствовала без сестер, приближенной к брату себя возомнила. А надо ей напомнить, что номер-то ее десятый. И что ежели ей всерьез заняться — хрупнет, как пирожное-безе.
