Смирновская мама каким-то образом тоже узнала про шрам и на ближайшем родительском собрании интеллигентно выразила свое недоумение Басе Иосифовне. «Сашка, ты совсем с ума сошел, что ли? – недоверчиво спросила мама, вернувшись. – Это правда, что ты искусал Илюшу Смирнова?» Оскалившись, Фурман сказал, что правда, но только мясо было очень жирное и вдобавок с грязным пиджаком. Но – на войне как на войне…
II. Серебряные коньки
Прерванная игра в солдатики в восьмом классе уже не возобновилась. Пустота требовала заполнения, и осенью в среде бывших государственных деятелей возникла идея объединения в некий закрытый клуб, деятельность которого способствовала бы взаимному просвещению его членов, поскольку их познавательные потребности и интересы возмутительно не удовлетворялись школьной программой. Актуальность этой идеи подтверждалась тем, что уже много лет регулярно отмечавшиеся в узком кругу дни рождения в последнее время стали приобретать какую-то пародийно-гибридную форму «научных заседаний» – с заранее подготовленными застольными докладами и дискуссиями, перемежаемыми лимонадными тостами. Пора было придать всему этому более органичный и разумный вид. Название тайной элитарной организации предлагалось соответствующее: «Birthdays Club» («Клуб дней рождений»). Однако благородное начинание, вызвавшее поначалу немалое возбуждение в некоторых умах, почему-то тихо увяло после первых же организационных собраний.
Ближе к Новому году в классе сложилась другая небольшая компания, без лишних слов возродившая уже почти забытую традицию совместного катания на коньках.
Благодаря папиным усилиям, Фурман довольно рано научился уверенно держаться на льду. С самого начала они стали ходить не на «дикую» бугристую площадку в детском парке, а на относительно ухоженный стадион рядом с Селезневскими банями: там была уютная теплая раздевалка с буфетом, и места на льду обычно хватало всем. Несколько раз ездили на пробу и в другие места – например, в Центральный парк культуры имени Горького, где можно было кататься не только на огороженном круге, но и по залитым аллеям вдоль набережной. Правда, народу там везде было полным-полно, и двигались все так хаотически, что рябило в глазах и невозможно было расслабиться.
Папа надевал коньки только в первые годы фурмановского катания, а когда дело дошло до клюшки с шайбой, он уже просто «стоял на воротах», замерзая и смешно поскальзываясь на льду в своих единственных выходных ботинках.
В классе хоккеем увлекались почти с тем же рвением, что и футболом. Всеобщим излюбленным развлечением было разыгрывать матчи с участием лучших советских команд (ЦСКА, «Спартак», «Динамо», «Крылья Советов»): все брали себе фамилии известнейших игроков и сражались под пародийный комментаторский «голос Николая Озерова», который непрерывно «транслировался» несколькими признанными мастерами этого жанра. Интонации этого голоса были настолько у всех на слуху, что каждый дурак мог на ходу выкрикивать собственные дополнения к «основному тексту».
Как ни странно, но на ледовой площадке в детском парке порой происходили и встречи третьеразрядных взрослых команд – чаще всего, соседней типографии «Красный пролетарий» и какой-нибудь другой фабрики или завода. Команды эти состояли в основном из тяжеловатых мужиков средних лет, наряженных в полусамодельную хоккейную форму. Играли они неуклюже, грубо и бестолково и во весь голос орали друг на друга матом, хотя кругом было полно детей.
В одном из таких не слишком интересных матчей, который мальчишкам пришлось пережидать, перебрасываясь шайбой на главной аллее, упавшему на лед игроку случайно коньком выбили глаз. Дополнительный ужас заключался в том, что среди немногочисленных зрителей и болельщиков оказалась жена пострадавшего – начались рыдания, вопли, угрозы… Потом шатающегося мужика с окровавленным лицом под руки провели мимо мальчишек к въехавшей прямо в парк машине скорой помощи – и после этого случая впечатлительный Фурман перестал кататься на коньках, ограничиваясь «пешим» хоккеем с Пашкой Корольковым у него во дворе.
Теперь же ему пришлось, как он говорил, «вспомнить молодость»: на антресолях раскопали слегка заржавевшие Борины «гаги», примерили их младшему Фурману, наточили, и он снова вышел на лед – уже без всякого хоккея, а просто ради удовольствия.
Поскольку старенький стадион на Селезневке закрылся на ремонт, для вечерних гуляний был выбран платный каток «Динамо» на Петровке. Фурману там не очень понравилось из-за постоянно возникавшей беспорядочной толчеи, но в любом случае это был самый близкий из приличных взрослых катков.
Общий сбор «пятерки» был, как обычно, назначен у Фурмана, однако явились в тот вечер только двое: узколицый, напряженно-манерный Колеся и могучий весельчак Быча, с которым Фурман стал все теснее сходиться после крушения Архоса, – остальные отказались в самую последнюю минуту. Слегка заскучавший Фурман попытался отменить прогулку (Быча с Колесей представлялись ему, мягко говоря, не слишком сочетающейся парой), но ребята настояли: погода, мол, что надо, да и раз уж мы пришли…
Несмотря на действительно сказочную погоду, каток оказался полупустым, поэтому после двадцатиминутного элегантного накручивания кругов «на скорость» решили поиграть в салочки. Когда людей бывало побольше, чем сейчас, зануда Фурман старался всячески задавить это естественно возникавшее «детское» предложение: все-таки они были уже достаточно большими парнями для того, чтобы беспорядочно носиться по льду и мешать всем тем, кто мирно двигался в основном течении. Но сегодня, по его мнению, «было можно». И они принялись гоняться друг за другом, маскируясь под «посторонних» в реденьких компаниях катающихся, прячась за многоствольными фонарями, утопающими в свежих сугробах, или убегая в дальний угол площадки, отгороженный от основного круга строительными вагончиками…
Спасаясь от приближающегося Колеси, но еще сохраняя остатки «невидимости», Фурман на корточках медленно перемещался вокруг широкой снежной насыпи под фонарным столбом. Положение было отчаянное: ни спрятаться, ни отступить, в нескольких метрах за спиной – только высокая металлическая сетка забора. Сняв шапку, Фурман осторожно выглянул из-за своего укрытия. Колеся стоял совсем рядом, но как раз в этот момент отвернулся: что-то привлекло его внимание на другой стороне катка. Пригнувшись, Фурман помчался в обход снежной кучи, собираясь вырваться на простор и на полной скорости затеряться где-нибудь там, где Колесе его уже не догнать… – правда, для этого ему пришлось двигаться против «правильного» течения, которое, как назло, именно сейчас и именно здесь неожиданно сгустилось. Он еще не успел как следует разогнаться, поэтому сумел кое-как объехать двух ковыляющих малышей и ловко увильнул от рассердившегося пожилого мужчины, после чего предупредительно-угрожающим криком заставил испуганно расступиться нетвердо стоящую на льду парочку. Все это было очень нехорошо, но впереди уже появился просвет. Фурман специально побежал по самому краю льда, распиливая правым коньком слежавшуюся снежную пыль, – никто из нормальных людей не стал бы здесь ехать, – но тут кто-то маленький, повернувший голову назад, вдруг выскочил из-за поворота, Фурман попытался тормознуть, выставив вперед руки, – поздно! – оба свернули в одну сторону, врезались и повалились в снег. Причем Фурман, как более тяжелый и двигавшийся с большей скоростью, оказался сверху.
С испуганной быстротой поднявшись на ноги, он наклонился к лежащему:
– Я тебя не ушиб?.. Извини! Тебе помочь? – В момент «аварии» он решил, что сбил маленького ребенка, но перед ним лежал на спине мальчишка всего года на два младше его. Кажется, он был цел и невредим, хотя на лице у него застыло крайне недовольное выражение. Вообще, в этом лице имелась какая-то неуловимая странность: вполне по-детски неопределенное, оно одновременно могло показаться и каким-то очень старым, заношенным, морщинисто прокуренным, – особенно вокруг темных глаз, которые смотрели на Фурмана так пристально, что он забеспокоился. Может, это взрослый карлик? Да нет – просто такая кожа… Наверное, именно так должен был выглядеть Мальчиш-Плохиш…
Успокоенно выдохнув, Фурман дружески поддержал заворочавшегося парнишку «под локоток»; тот неловко встал, оказавшись ему по грудь, отряхнулся, и вдруг откуда-то – Фурман даже оглянулся, сперва не поверив своим ушам, – из его маленького, страдальчески искривленного ротика началось какое-то чудовищное извержение матерной брани, а потом, доведя себя до остервенения, он еще и ткнул растерянно застывшего Фурмана кулаком в живот – т. е. уже просто полез драться!.. Конечно, бить его в ответ Фурман пока не стал, хотя и был очень удивлен и обижен таким наглым напором. Все еще признавая за собой вину за их столкновение, он зажал мальчишке руки и попытался вразумить его: «Ты чё, сбесился?! Я же тебе сказал «извини»?!» Но бешеный коротышка продолжал дергаться и с пеной на губах выплевывать какие-то свои дикие угрозы. В конце концов Фурман с брезгливой силой оттолкнул его и уехал.
