— Куда теперь, Риган? — крикнул он.
— Скачите за мной, — отвечал я.
Мы промчались по узким улицам и извилистым переулкам, разбрасывая людей в разные стороны. Верхние окна распахивались, и оттуда вслед нам неслись проклятия и угрозы.
— Ты знаешь, где Фицджералд? — вскричал Пуанкаре, поравнявшись со мной.
— Мойра Хаус, — отвечал я. — За мной!
Мойра Хаус… Старый дом, куда ребёнком меня возил отец. Я знал, что это было единственное в Дублине место, где мы с Пуанкаре будем одни.
Ворота были отворены, и, гремя копытами, мы въехали на конный двор; я спешился, захлопнул ворота и заложил их засовом. Пуанкаре тоже спешился.
— Ну, где же Фицджералд? — спросил он, оглядываясь.
— Далеко отсюда, — ответил я и обнажил шпагу. — Защищайся, Карл Лабат.
Он взглянул на меня с удивлением:
— Щенок, о чём ты болтаешь?
— Защищайся, — повторил я, приближаясь. — Шпагу из ножен, приятель, а не то я проткну тебя насквозь.
В глазах его мелькнул страх, он попятился и обнажил шпагу.
Он вынул её правой рукой, так же как и тогда, когда грозил солдатам.
Пуанкаре, лучший фехтовальщик во всей Франции, бился левой рукой.
— Мсье Пуанкаре был левшой, Карл Лабат. Мелочи могут и до виселицы довести…
Он усмехнулся, отступая.
— В одном я уверен, Риган: ему, как и твоему отцу, уже больше не биться на шпагах.
— Значит, ты убил их обоих!
Я кружил вкруг него, стараясь не думать о Жорже Пуанкаре, который выдал меня под пыткой.
Холод объял меня при мысли о том, что, скажи я им на «Руане», что везу письмо, я бы не сошёл живым с корабля: на конверте стоял адрес лорда Фицджералда, а он-то Лабату и был нужен.
Я взял быстрый темп и увидел, что он неповоротлив, как слон. Карл Лабат умел наводить ужас на беззащитных крестьян и жечь их хижины, но шпагой он не владел и знал это. Мой отец учил меня не лишать без надобности противника жизни, но, глядя на Карла Лабата, размахивающего шпагой, я понял, что, покуда он жив, Ирландия будет в опасности. Я сделал ложный выпад, он отшатнулся, поднял шпагу, и я проткнул его насквозь. Он умер мгновенно.
Я содрогнулся и вдел шпагу в ножны.
Сбежались слуги, они с тоской смотрели на упавшего.
Времени на объяснения не было. Я вскочил в седло и поскакал к Амерз-Айленду; тут я спрыгнул на землю, бросил поводья и остаток пути прошёл пешком.
Томас-стрит была безлюдна; ступив в тень дверного проёма, я вынул из сапога письмо лорду Эдварду Фицджералду.
Подойдя к Мур Хаусу, я постучал и стал ждать. Служанка отворила мне дверь.
— Прошу вас, мне нужно видеть лорда Эдварда Фицджералда, — сказал я.
Она была молода, глаза её блестели; она на удивление походила на Кэтлин Лихейн из Эннискорти. Я заметил, что краска сбежала с её щёк.
— Вы ошиблись домом, сэр, — ответила она. — Лорд Фицджералд здесь не живёт.
— Тогда могу я говорить с мистером Мэрфи?
Я снял с отворота своего камзола белую кокарду и подал ей.
— Прошу вас, отнесите её мистеру Мэрфи и скажите, что я гонец из Милфорда.
— Подождите здесь, — тотчас отвечала она, низко присев.
Я остался ждать; я слышал шаги в доме; до меня донеслись еле слышные быстрые распоряжения. Спустя немного служанка вернулась.
Она провела меня в небольшую комнату; там стоял лорд Фицджералд.
Он был высок и хорош собой и держался с удивительным достоинством; в нём была сдержанность, присущая аристократу, но и доброта.
Я выпрямился и сказал:
— Сэр, я привёз вам письмо от Шона Ригана, моего отца.
Он взял конверт, разорвал его и прочитал письмо. Лицо его было бесстрастно.
— Превосходно, — сказал он. — Я ждал этого известия. — И положил письмо в карман. — Так твой отец убит?
— Да, сэр.
— Прими мои соболезнования, Джон Риган. Гордись, что он умер за Ирландию.
Я не ответил.
— По счастью, — продолжал он, — письмо пришло вовремя, чтобы предупредить меня об опасности, и всё же оно опоздало на три дня. Разве путь был нелёгок?
Патрик О’Тул и Бидди О’Киф отдали за меня жизнь, ирландский патриот Билли Тэмбер напал на меня, меня похитили вербовщики, за мной гнались драгуны, меня схватили ужасные гессенцы, я дрался с Карлом Лабатом и убил его.
— О нет, сэр, — ответил я.
— И всё же ты опоздал. Ты понимаешь, чего это стоит «Объединённым ирландцам»? Ты ещё не покинул Милфорда, когда мсье Пуанкаре был убит, а его корабль «Руан» захвачен лоялистами. Мой друг Бэджинал Харви из Барджи Кастл и девять его соратников, верно, уже арестованы по доносу человека по имени Йона Баррингтон, который обскакал тебя. Дело не потеряно, однако оно в опасности, и всё потому, что тебе понадобилось столько времени, чтобы попасть из Милфорда в Дублин, немногим более сотни миль.
Я опустил глаза.
— Скорость важна для нас, Риган, — прибавил он. — Твой отец доскакал бы быстрее. В следующий раз постарайся быть порасторопнее.
Я поднял голову и увидел, что он улыбается.
— Да, сэр, — сказал я.
Как странно, что мне довелось увидеть его незадолго до его смерти; я дьявольски гордился тем, что говорю с человеком, имя которого, я это знал, войдёт в историю Ирландии и будет благодарно запечатлено в сердцах всех, кто её любит.
А если подумать, и правда, пять дней — чертовски долгий срок, чтобы попасть из Милфорда в Дублин.
Тут лорд Фицджералд повернулся к двери.
— Ты на лошади, мальчик?
— Да, милорд.
— Майя, так ведь её зовут?
— О, да, Майя, сэр.
— Я хорошо её знаю. Скачи же скорей, не задерживаясь. Скачи в Гори. Ты знаешь, где это?
— Возле Эннискорти, сэр.
— Верно. Скачи в Гори, а там иди к приходскому священнику, не помню сейчас его имени. Будь и ему полезен.
А потом он сделал что-то странное. Он отступил назад и низко мне поклонился.
Вот уж не ожидал!
Лорд Фицджералд поклонился мне, Джону Ригану, а кто я такой?
— Ступай с Богом, — сказал он.
Хотя стояло лето, на солнечных улицах Дублина было прохладно, и поначалу я шёл, не разбирая дороги, как во сне. Сколько ни проживу, мне ввек не понять, почему такой великий человек поклонился такому простому парню, как я, Джон Риган.
Размышляя об этом, я свернул на дорогу в Лукан, чтобы разыскать там свою любимицу Майю, которую я отдал жене погибшего англичанина. А затем скакать что есть мочи в Гори к приходскому священнику, хотя, зачем это было надо, я не знал, ибо то было время войны, а не мира.
Конечно, я не мог догадаться, что священник, к которому мне надлежало явиться, был знаменитый отец Джон Мэрфи; да-да, великий отец Джон, возглавивший повстанческую армию, которая взяла Эннискорти и врезалась в красные мундиры на Винегар-Хилл.
