Второй этап, XI–XIV века, связан с начавшимся дроблением Древнерусского государства на ряд земель. Каждая из них представляла собой территориально-политическое образование, на первых порах зависимое от центральной (киевской) власти, а в дальнейшем, с приобретением такого атрибута, как “княжеский стол”, получавшее все большую независимость. Основными из таких вполне самостоятельных земель были Киевщина, а позже Переяславщина, Черниговщина, Северщина, Галицкая земля (Галиция), Холмшина, Подолье, Волынь, Карпатская Украина, Брацлавщина.
Ввиду относительной изолированности земель складывание регионального своеобразия культуры проживавшего в них населения было недостаточно выраженным. Хотя такой процесс и начался. Он резко усилился на третьем этапе, в XV–XX веках, в связи с колонизацией отдельных частей Украины соседними государствами: Великим княжеством литовским, Речью Посполитой, Венгрией…»[164].
«Территориальное разобщение украинских земель сдерживало процесс этнокультурной консолидации украинского народа, одновременно формируя региональные черты его культуры. Ведь каждое государство, завладевшее частью Украины, отличалось своеобразием политического устройства, социально-экономического развития, национального состава, религии. Это сказывалось на локализации этнотерриториальных общностей, закономерность формирования которых такова, что, чем больше этноизолирующих барьеров и чем дольше они сохраняются, тем отчетливее проявляются этнокультурные ареалы и тем значительнее оказываются различия в традиционно-бытовой культуре населения, проживающих в границах этих ареалов»[165].
«Разделение украинских земель между сопредельными государствами, как правило, не совпадало с некогда сформировавшимися “землями” или княжествами. В связи с этим прежние региональные образования изменяли границы: чаще всего они расширялись, включая несколько земель. Лишь в отдельных случаях сформировавшиеся некогда земли, на протяжении длительного времени находясь в составе одного государства, по сути, не меняли своих прежних границ. Так произошло, например, с Закарпатской Русью, получившей после ее колонизацией Венгрией название Венгерской Украины»[166].
«Одним из первых, кто попытался понять региональное своеобразие Украины, а значит, и региональную специфику украинской культуры, был служивший в польской армии французский топограф Гийом Левассер де Боплан. Он выделял на Украине восемь регионов: Волынь, Подолье, Покутье, Брацлавщину, Киевщину, Северщину, Черниговщину и Венгерскую Русь»[167]. Что и отображено на карте Украины, им составленной.
Какими же особыми, национальными чертами характера к середине XVII в. обладали малороссы? Что их отличало от большинства великороссов? В нашем случае можно провести сравнение по следующему критерию – отношению к государству. Конечно, это будет очень несовершенное, скорее субъективное сравнение, но я считаю, что хотя бы попытку такого сравнения нужно попытаться провести.
Для великоросса Московское государство – это его «родное» государство, которое обеспечило избавление от татаро-монгольского ига и является безусловной ценностью. Это его национальное государство, во главе которого стоит русский единоверный, православный, царь. Хотя норма эксплуатации подданных в этом государстве весьма высока, государственный аппарат далек от совершенства. Недаром XVII век в России часто именуют «бунташным». Немало народа сбегает от крепостной зависимости и становится казаками, либо идет в Сибирь, где нет помещиков и государственный аппарат слабее. Но, тем не менее, когда подаются челобитные от посадских людей, то в них содержится требование ликвидации «Белых слобод», чтобы все жители посадов были поверстаны в тягло, а не требование уменьшить тягло на обычный посад, то есть содержится требование, чтобы все служили государству одинаково, никто не отлынивал. Доброе российское государство вняло просьбам своих подданных и, наконец, в 1649 г. по «Соборному уложению» ликвидировало «Белые слободы» и всех посадских окончательно прикрепило к их посадам и промыслам, в соответствии с нижайшими просьбами их собратьев.
Для малоросса же Речь Посполитая – это не его национальное государство, это польское государство, во главе которого стоит иноконфессиональный король-католик римского обряда, не малоросс. Зачастую господин у крестьянина – тоже представитель другой национальности, исповедующий христианство в греко-католической, либо в римско-католической форме. Норма эксплуатации в этом государстве также очень велика, но еще присутствуют религиозный и национальный гнет в различных формах. Все это выработало у малороссов, мягко говоря, скептическое отношение к государственной власти и весьма сильное желание отлынивать от любых государственных повинностей.
Подытоживая все ранее сказанное о языковой и территориальной общности малороссов применительно к первой половине XVII в., мы можем теперь попытаться дать, наконец, определение, что же такое малороссийский народ. Малороссийский народ – это народ, говорящий на малороссийском наречии, состоящем из трех диалектов (северного, юго-западного и юго-восточного) и проживающий на территории шести исторически сложившихся областей в границах Речи Посполитой и Венгрии: Волыни, Подолье, Покутьи, Брацлавщине, Киевщине, Северщине, Черниговщине, Венгерской Руси, как они обозначены на карте де Боплана, а также на территории будущей Слободской Украины в пределах Московского государства, куда перебирались малороссы из пределов Речи Посполитой с начала XVII в., уходя от репрессий польских властей, следовавших за каждым очередным бунтом Запорожских казаков.
Отличительной национальной чертой малороссов, или, как их официально именовали в России, «черкас» по отношению к великороссам было большее свободолюбие и отсутствие почтительности к понятию «государство», нежелание подчиняться требованиям «государственных чинов». Государство для них – скорее враждебный, чуждый элемент, не имеющий оттенка сакральности. Помимо этого, в XVII в. в Малороссии большое влияние имело Запорожское казачество с его традициями выборности органов управления и институтом рад. Кроме того, большой простор для отлынивания от государственных повинностей и повинностей в пользу помещика на территории Киевщины и Брацлавщины давала слабость польского государства. Многие объявляли себя казаками и не платили никаких налогов и не отрабатывали повинностей. В книге А. И. Барановича «Украина накануне освободительной войны середины XVII века» встречаем конкретный пример:
«В 1616 году большинство жителей Белой Церкви, Черкас вышли из “послушания” владельцам, стали казаками. В Каневе насчитывалось домов городских послушных 16, а “казацких, которые не желают быть под послушеством” – 1 346. “Никаких сел, кроме хуторов”, у этого староства нет. Более чем семью хуторами овладели казаки, “ибо их больше, чем послушных подданных; но в них (хуторах) имеют свои части и мещане, да с них ничего не обязаны, кроме военной службы”. В Переяславльском старостве в 1622 году было 25 хуторов и сел. В упомянутых селах послушных подданных – 280, “которые не несут никаких повинностей, только дают старосте на пропитание; между этими подданными в селах живут казаки, пользующиеся землями и всякими доходными статьями, но от них никакого дохода и послушания нет, а их – более тысячи”. Бросается в глаза, что борьба здесь происходит “за послушание”. Казаки – это непослушные. Повинности послушных крайне невелики. Каневские послушные мещане только дают ежегодно по 15 грошей от дома и отбывают при старосте военную службу; послушные крестьяне Переяславского староства никаких “повинностей и чиншей не дают”, только делают небольшие взносы “на пропитание под стар осты”»[168].
Иллюстрацией различия отношения к государственной дисциплине служит эпопея казаков – участников восстания под предводительством Я. Острянина против властей Речи Посполитой в 1637 г., вынужденных, выражаясь современным языком, просить политического убежища у Московского государства. «12 июня 1639 года под его стенами (Белгорода) вновь появился отряд Якова Острянина. Только теперь черкасы пришли как мирные переселенцы, покинувшие Речь Посполитую, чтобы искать лучшей жизни на русской территории. По словам гетмана, вместе с женами и детьми их было более трех тысяч человек. По списку, составленному 19 октября, числилось 672 человека»[169]. Из предоставленных на выбор двух мест для проживания и несения службы черкасы выбрали самое удаленное, и, следовательно, слабее контролируемое воеводой – Чугуев. Но «уже в следующем после поселения в России 1639 году отмечены случаи бегства черкас из Чугуева за рубеж»[170]. «В росписи Чугуева, составленной в ноябре 1640 года при приеме города воеводой Григорием Ивановичем Кокоревым, перечисленно имущество, брошенное черкасами при побеге “в Литву”. От 11 семей изменников осталось: 11 дворов со строеньями, 20 коров (большинство из них с телятами), 12 взрослых телят, 11 волов, 16 свиней и 38 ульев. Приведенные сведения говорят о хорошем материальном положении беглецов. Видимо, у них должны были быть достаточно веские причины для ухода с обжитого места. <…> 22 сентября 1640 года убежал сотник Гаврила Розсоха, оставив в Чегуеве 56 голов крупного рогатого скота и 16 свиней»[171]. Случилось это, правда, после того, как в Речи Посполитой приняли амнистию всем тем казакам, участникам восстания, кто вернется обратно в пределы польского государства. «Дело закончилось тем, что 26 апреля 1641 года черкасы захватили башни и ворота Чугуевской крепости, убили Якова Острянина, ограбили денежную казну и освободили заключенных из тюрьмы. <…> В результате боя было убито 119 русских служилых людей и 56 ранено, восставшие потеряли 272 человека. <…> По словам лазутчиков в разные города Польши, черкас пришло около 700 человек. Урядник Гульчевский, расселив чугуевских черкас в Полтаве, Миргороде, Гадяче, Зенкове, Ромнах и Сорочине, установил им льготы на 20 лет и запретил называть их изменниками»[172].
