парламент. Я вверяю эту жизненно важную задачу в ваши руки, в руки королевы-матери Эйланы и барона Грин-Маунтина. Я не боюсь, что вы подведете меня или ее величество в выполнении этого важного долга.
Он увидел удивление на лицах многих членов своей аудитории и недоверие у многих из них, когда они поняли, что он говорил. Когда они осознали тот факт, что он позволил Шарлиэн создать новый институт имперского правления, даже не оглядываясь все это время через ее плечо, он действительно настолько ей доверял.
— По крайней мере, в ближайшем будущем, милорды и леди, — сказал он им с кривой улыбкой, — мое собственное время требует, чтобы я был больше занят задачами меча, чем задачами палат совета. Я бы хотел, чтобы это было не так, но то, чего я желаю, не может изменить того, что есть. Но никогда не сомневайтесь, что бы ни делала императрица Шарлиэн, какое бы решение она ни приняла, это также будет моим решением, и если я не могу присоединиться к ней в зале совета, я могу — и буду — поддерживать ее за его пределами.
Его голос посуровел, стал мрачным, почти резким, с последним предложением, а его карие глаза потемнели. Он обратил эти глаза на собравшихся пэров Чисхолма, и ни один мужчина или женщина в зале парламента не поняли неправильно его значение… или его предупреждение. То тут, то там один или два вельможи Шарлиэн пытались с вызовом встретиться с ним взглядом. Им это не удалось.
— Перед нами стоит серьезный вызов и сложная задача, милорды и леди, — тихо сказал он в напряженной тишине, — и я не верю, что Бог посылает великие испытания недостойным или что Он выбирает слабаков для бремени, которое Он возлагает на мужчин и женщин. Он ожидает, что мы справимся с этими трудностями, выпрямим спину под этим бременем, и так и будет. Мы сталкиваемся с самым суровым испытанием, с которым кто-либо когда-либо сталкивался со времен самих архангелов, и мы будем достойны вызова, который Он послал нам, доверия, которое Он проявил к нам. Вот мы и стоим. Мы не можем поступить иначе, и мы не отступим и не уступим. Мы победим, каким бы долгим ни было путешествие, какой бы большой ни была цена, да поможет нам Бог.
.IV
Город Черейт, залив Черри, королевство Чисхолм
Кэйлеб Армак снова стоял у подножия трапа своего флагманского корабля. Погода сегодня была другой — еще холоднее, но с тяжелыми тучами и сырой, промозглой влажностью. Барон Грин-Маунтин заверил его, что к ночи выпадет снег, и какая-то часть его души с тоской желала, чтобы снегопад начался и продолжился. В конце концов, в Теллесберге такое можно было увидеть нечасто.
К сожалению, он действительно не мог остаться, чтобы посмотреть на снежинки. На самом деле, он провел здесь, в Черейте, на пять с половиной дней дольше, чем первоначально предполагал его график. Гавань теперь была менее переполнена, так как Брайан Лок-Айленд ушел вперед с большей частью флота вторжения — и чисхолмскими галерами, которые были добавлены к его эскорту. «Эмприс оф Чарис» и остальная часть его эскадры должны быть в состоянии догнать неуклюжие основные силы без каких-либо трудностей. Тем не менее, было довольно странно смотреть на воды залива Черри и не видеть чарисийских транспортов, стоящих на якорях, и он не мог избавиться от чувства нетерпения. Дополнительная задержка с его стороны, возможно, вообще не повлияла бы на сроки вторжения в Корисанду — на самом деле, он знал, что это не так, — но это не чувствовалось.
Не то чтобы он мог жалеть о лишних днях здесь, в столице Шарлиэн. Большую часть из них он провел, совещаясь с Мараком Сандирсом, королевой-матерью Эйланой и их ближайшими союзниками из королевского совета Шарлиэн, и он почувствовал постепенное расслабление мышц и позвоночника… особенно после его выступления в парламенте. Даже те, кто был ближе всего к Шарлиэн, питали неизбежные сомнения в отношении своего нового «императора». Кэйлеб вряд ли мог винить их за это. На самом деле, он был удовлетворен — и более чем немного удивлен, если честно, — тем, как быстро им удалось преодолеть это. Потратить время на это было бы полезно само по себе, но это было не все, чего ему удалось достичь с помощью Грин-Маунтина и Эйланы.
Конечно, не все были так рады моему визиту, не так ли? — с некоторым ликованием размышлял он.
Несмотря на их внешне выраженный энтузиазм после его появления в зале парламента, его речь более или менее подтвердила худшие подозрения чисхолмской знати. Но если они и были встревожены, обнаружив, насколько полностью их новый император разделяет мнение их королевы о надлежащем балансе между королевской (или имперской) властью и властью аристократии, они были осторожны, чтобы не показывать это слишком открыто. Палата общин, с другой стороны, была совершенно восторженной — можно было бы даже сказать, ликующей — при том же утверждении. И большая часть неуверенности и даже страха, которые питали многие чисхолмцы по поводу собственных религиозных взглядов Кэйлеба, были смягчены, если не полностью устранены, мессами, которые он посещал в соборе Черейта рядом с королевой-матерью. Закоренелым сторонникам Храма было все равно, что он делал, но его очевидное благочестие сильно успокоило тех, кто был обеспокоен рассказами о ереси, отступничестве и поклонении Шан-вей, распространяемыми храмовой четверкой и их приверженцами.
Как мало они знают, — подумал он несколько более резко, глядя на темно-серые облака, плывущие над зимними, стального цвета, водами залива Черри. — Как мало они знают.
С тех пор, как он прочитал дневник Сент-Жерно, какая-то часть его обнаружила, что ему все труднее следовать церковной литургии. На самом деле, — часто думал он, — церковные пропагандисты были гораздо ближе к истине, чем они когда-либо подозревали, когда обвиняли его в поклонении Шан-вей. Если и был кто-то из так называемых «архангелов», достойных почитания, то это была она и члены команды первоначального командования колонии, которые стояли рядом с ней, бросая вызов мании величия «архангела Лэнгхорна». Конечно, именно поэтому Лэнгхорн убил их всех. Знание того, что вся Церковь Ожидания Господнего была одним огромным извращением, чудовищной ложью, намеренно
