Поверенные часто просили меня списать копии с дел, но я не писал; просили решить какое-нибудь дело, я писал доклад о возвращении дела для переследования, горный член переделывал доклад в таком же роде. Поверенные жаловались при мне судье, что я прошу с них деньги; судья за это оставлял меня дежурить в суде. Раз даже один поверенный поднял скандал на весь суд. Приходит ко мне и спрашивает:
- Ну, что?
- Что угодно?
- А копия?
- Какая?
- Как какая?.. Я вам за такую-то копию пять рублей заплатил.
Я озлился, покраснел, хотел обругать его, задрожал. Собралось много служащих.
- Что, стыдно!
- Врете вы! Никаких я денег от вас не получал, да и не возьму, потому…
- Молчи, скверный мальчишка! Едва поступил, да и взятки берет.
Служащие захохотали. Я хотел бросить в поверенного книгу, но не мог почему-то сделать этого.
- Бесстыдник!
- Пошел вон, дрянь ты эдакая! - сказал я диким голосом.
Меня позвали к судье.
- Я вас под суд отдам! - закричал он.
Я молчал и ничего не мог сказать в это время, потому что я зол был так, как никогда…
- Я вас выгоню!
- Он врет, ваше высокоблагородие… Я не такой, как все служащие…
- Молчать! - зашипел судья.
За меня заступился горный член.
- Зачем же вы хотите губить молодого человека? Ведь я больше вас знаю его.
- Ничего вы не знаете!
Судья замолчал, сурово взглянул на меня и стал подписывать бумаги. Я стоял. Горный член махнул мне рукой, я взглянул на судью. "Пошел!" - сказал судья. Я ушел из присутствия, меня ошикали служащие и прозвали взяточником. С этих пор мне убавляли каждый месяц жалованье по полтине, и служащие корили меня тем, что я получаю большие доходы. Я жаловался дяде; тот ругался: ругал судью, весь суд, ругал меня, что я непочтителен к старшим.
- Как же я стану говорить с ними, коли они подлецы? - говорил я ему, а злился и думал сказать совсем не то.
- Хорошо, что я тебя кормлю. А если бы меня не было?..
- Вы сами велели служить честно, не связываться с служащими. Да я и сам знаю…
- Все-таки нужно обходительнее быть с ними. Да будь оно проклято и житье-то с ворами!
Дядя досадовал, что он определил меня в суд. Большое ему спасибо за то, что он не велел мне брать доходы, спасибо за то, что он берег меня: "Смотри, Петинька, будь осторожен. Попадешь под суд - съедят тебя. Подлый это народ!"
Но помочь мне дядя ничем не мог. Он только злился, проклинал все и всех, но я замечал, что он начинал любить меня. А это я слышал из его разговоров с теткой.
- Что я буду с Петинькой делать? Парень - просто беда… Он меня с ума сводит. В кого он уродился? Мать дура, отец пьяница…
- В тебя.
- Не знаю. Надо бы его перевести отсюда.
- Женить его надо.
- Лучше-то не выдумала! На Ленке женить его я не хочу, потому что ветреная… А надо его пристроить…
- Подумай…
Дядя писал своим знакомым в губернский город, чтобы меня перевели в губернское правление, но те ничего ему не отвечали. Дядя злился и не знал, что делать. "Терпи, - говорил он мне, - ведь я ничего, терпел тридцать лет!"
"Вольно же было тебе терпеть", - думал я. И думал я о том, как бы мне устроить свою жизнь: служить здесь не хочется, не могу я здесь служить. Простору хочется; дядя и тетка надоели мне. Ведь я служащий, могу и без них служить и жить сам собой. Не все же эти поганые три рубля будут давать мне. Ну, коли не примут в присутственные места, в прикащики к купцам пойду. День ото дня меня манила в губернский еще и другая цель, которая мучила меня каждый вечер и каждую ночь. Я тогда любил и хотел жениться…
Меня занимал в то время вопрос: что за штука такая любовь, о которой так много пишется в книгах? - но долго я не мог разъяснить себе этой штуки.
Женатые почтальоны, сортировщики, служащие в суде били своих жен, когда захочется, и били уже не так, как мы, бывши ребятами, дрались, - тогда они были детьми, теперь они хозяйки, каждой хочется похвастаться своей жизнью, показать себя: "На, мол, чуча, гляди, как я живу! А ты что? Ты бездомница… Вышла замуж на посрамленье людям…" Мужчинам надоело любезничать, надоело потому, что жене хочется, чтобы ей муж угождал с утра до вечера, ни в чем не прекословил ей, - а этому ее научила мать. Жена большею частью проводит время дома, и как бы ни тяжела была ее работа, она все-таки найдет себе утешение в чем-нибудь: вот я это сделаю ему, дьяволу, понравится… вот я ребятишкам пряник дам, кричать перестанут… Высказывается ли в этом рабстве любовь к мужчине - понять трудно, потому что они, каждый из них, понимают любовь по-своему… Но мне привелось долго жить среди разных семейств, приводилось каждый день видеть и слышать разные сцены, часто возмутительные и дикие, и я в это время плохо понимал, что такое любовь, а в романах и повестях я видел только одни имена, жизнь же была совсем неподходящая к нашей жизни. - Побои для уездно-городской женщины почти ничего не значат, в привычку вошли, и притом она сама умеет облаять мужа и отомстить ему; у этой женщины есть дети; она всю надежду полагает только на мужа. Но муж совсем не таков. Он только в первое время женитьбы старается угодить жене, старается удовлетворить всем ее капризам. Но угождение и капризы жены ему надоедают; он сначала мучится сам с собой, ему хочется выбиться из такого положения, чтобы на него никто не сетовал. Чем дольше он ворочает мозгами, тем больше приходит к тому убеждению, что жена попалась ему не такая, какая ему нужна, что он ошибся в выборе жены, - по скорости, потому что его завлекли в этот омут, и жена ему не пара. Начинает он ругаться с нею - ничего не помогает; жена отругивается, в слезы пускается. Он злится, она капризничает, он терпит; терпит дома капризы жены, на службе его обижают; дома нет покоя от жены и от ребят, дома заботы много, - он становится работником на свою семью, проклинает свою жизнь и кается, что сглупил… "То ли дело холостая жизнь!" - говорит он. И он прав по-своему.
Бывало так, что мужчина женился на работящей женщине, сам ничего не делал, пропивал женины деньги, жил на содержании жены и в то же время бил ее. Если он замечал, что жена завела любовника, он жаловался на любовника полиции. И я мало-помалу приходил к тому заключению, что муж и жена должны быть непременно пара, то есть должны не мешать друг другу и не одолжаться друг у друга. Мне хотелось устроить жизнь свободную, тихую, хотелось найти такого друга, который бы не был мне в тягость, и которому бы я не был в тягость, чтобы нам обоим не обижаться друг на друга. Но как устроить это? Где найти такую женщину? В нашем городе положительно не было таких в грамотном классе, - на неграмотной я не хотел жениться, потому что безграмотную нужно учить, а я чувствовал себя неспособным к обучению… Больше всего я пугался детей, и дойдя до этого вопроса, ругал сам себя: что я за дурак? На кой мне леший жениться-то!.. Но жениться все-таки хотелось, хотелось друга иметь такого, которому бы можно было все говорить и с которым бы легче было узнавать то, чего я не знал в то время. Выбор мой остановился на одной девушке, Елене, которая была моложе меня двумя годами и жила в губернском городе.
К нам часто приезжали из сел родственники-священники с женами и дочерьми, и мне часто случалось бывать у них в гостях. Мне не нравилось в их дочерях то, что они умели только стряпать, вышивать и знали одно хозяйственное ремесло, но, кроме книг духовного содержания, ничего не читали, и поэтому годились в жены только забитым семинаристам; такая жена в городе ленилась бы, спала, толстела и жила бы свиньей, предоставляя детям развиваться, как развивается капуста. Оно и лучше. Если такая женщина будет заниматься образованием детей да будет говорить им нелепости, то она и из детей сделает уродов, как я и знал несколько подобных примеров. Поэтому, когда мне приводилось бывать в обществе дочерей наших священников, любивших игру в жмурки, прятки и в карты, я находил их пустыми и злился над тем, что они весь день хохочут и в этом находят большое удовольствие. Дома я даже не вспоминал об них и злился, если тетка хвалила какую-нибудь девицу или говорила дяде: вот бы Петиньку женить на этой! Я злился, когда тетка бранила мою знакомую, Елену, в глаза и корила ее тем, что она много трескает (ест).
Отец Елены умер за месяц до ее рождения. Мать ее, майорша, была бедная женщина и жила на квартире у дяди, когда мне было еще шесть лет. С теткой она скоро: подружилась, и тетка очень полюбила ее за то, что она хотя и не прочь была выпить, но не была сплетница. Детей своих, маленькую Лену и сына восьми лет, она очень била и трезвая, и пьяная. Когда Лене был четвертый год, мать никуда не выпускала ее из комнаты; зато, если тетка брала меня к ней в гости, Лена бесцеремонно подходила ко мне с своей куклой. Я, однако, дичился ее, и если она хотела играть со мной, я уходил куда-нибудь подальше, за что мне тетка давала затрещину. Тетка часто ходила к ней в гости и брала меня с собой, неизвестно для чего. Там я сидел в углу, а Лена играла с куклами, и если нас заставляли играть вместе, то мы играли как-то принужденно и вяло.
