Все пункты установки измерительной аппаратуры были связаны друг с другом и командным пунктом, размещенным на одном из радиусов на расстоянии 10 км от башни многочисленными кабелями для передачи сигналов и времени запуска изделия».
В начале 1949 года В.А. Садовский оставил Москву и перебрался на полигон, чтобы быть здесь до дня «Д».
И в это время родилась одна традиция, которой суждено будет властвовать не только в «Атомном проекте», но и ракетной технике, в космонавтике. Речь шла об «Оперативном плане подготовки к испытаниям», то есть надо было детально указать все, что необходимо сделать, и определить точные сроки, когда та или иная операция должна быть завершена. Причем на научного руководителя полигона возлагалась обязанность не только контролировать выполнение «Оперативного плана», но и его разработка.
Естественно, что для Садовского это было весьма непривычно: и хотя он всю жизнь занимался взрывами, а они, как известно, требуют к себе, мягко говоря, «деликатного отношения», но такого рода планами он никогда не занимался. Более того, он считал, что они не могут быть осуществлены…
Но Михаил Александрович сам «призвал» военных, и те тут же преподали ему первый урок. Один из генералов заявил, что подобного рода план можно сделать очень быстро, за какой-нибудь один день. Каково же было удивление Садовского, когда вскоре такой план появился. В конце его значилось долгожданное «Д»!
Из воспоминаний М.А. Садовского: «Нигде, ни до ядерных испытаний, ни после них, я не видел столь дружной, я бы сказал, вдохновенной работы. Солдаты, научные работники, офицеры, рабочие, привезенные нами из ИХФ, делали все (может быть, и больше, чем могли) для окончания задания в срок. И работа шла: на поле уже красовались приборные башни, получившие название «гусей» за их форму, напоминающую гуся, сидящего на земле на поджатых лапах с поднятой шеей и вытянутым вперед трехметровым клювом. В клюве размещался измеритель давления ударной волны, а под треугольным туловищем располагался подземный каземат с осциллографами, аккумуляторами и устройствами автоматики. В лабораторных корпусах в полигонном городке на берегу Иртыша одна за другой вводились в строй лаборатории: оптики, механического действия, проникающих излучений, автоматики и другие».
Но не все шло гладко…
«Великии перелом»
Историки привыкли считать, что «великий перелом» в судьбе «Атомного проекта СССР» наступил в августе 1945 года, сразу после взрывов в Хиросиме и Нагасаки. Мол, именно тогда во главе «Проекта» встал Берия, и все силы государства были брошены на создание атомной бомбы.
Однако это не совсем так. Безусловно, взрывы в Японии способствовали тому, что главным для Сталина стало именно создание ядерного оружия. Однако «великий перелом» в «Проекте» случился раньше — в конце 1944 года. Государственный Комитет Обороны принял 3 декабря Постановление № 7069 сс «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых Лабораторией № 2 Академии наук СССР».
В этом документе речь шла о качественно новом отношении к атомной проблеме. Готовил его в основном Л.П. Берия, который после изучения всех сторон «Атомного проекта» пришел к нерадостному выводу, что дела обстоят из рук вон плохо. В. М. Молотов как руководитель «Проекта» со своими обязанностями не справился. Это стало ясно как ему самому, так и Сталину.
В постановлении предусматривались неотложные меры по резкому усилению работ, проводимых Лабораторией № 2. Тут и строительные дела, и концентрация сил ученых, и обеспечение зданиями и сооружениями, и выделение материалов, и личная ответственность народных комиссаров, которые должны безотлагательно выполнять требования и запросы Лаборатории № 2. Символичен последний пункт этого Постановления: «10. Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану».
Официально Берия возглавит «Атомный проект СССР» через девять месяцев — в августе 45-го, но тем не менее можно считать, что после выхода Постановления № 7069 сс именно он нес перед Сталиным ответственность за все, что связано с атомной бомбой.
Сколько у нас физиков
Физиков катастрофически не хватало. Они нужны были как в новых лабораториях, которые создавались в Академии наук, так и в промышленности. А потому ГКО обязал ЦСУ Госплана СССР провести учет специалистов-физиков, которые есть в стране. Школьные учителя в число «специалистов» не входили…
Это был конец войны, до Победы оставался всего лишь месяц, а потому Государственный Комитет Обороны распорядился физиков с передовой отправлять в тыл, и о каждом из них дать подробную информацию.
Оказалось, что в стране 4212 специалистов-физиков. Из них половина закончило университеты, четверть — институты и столько же педагогические институты.
К сожалению, физиков, специализирующихся по атомному ядру, среди них не было.
И тогда ГКО принимает поистине «историческое» решение: экстренно подготовить физиков, которые могут работать в «Атомном проекте». Пройдет совсем немного времени, и именно эти специалисты составят костяк Арзамаса-16 и Челябинска-70, Семипалатинского полигона и других ядерных центров. Но пока в Постановлении № 7572 сс/ов значатся такие строки:
«В целях обеспечения высококвалифицированными кадрами Лаборатории № 2 Академии наук СССР и научно-исследовательских учреждений, работающих совместно с ней по специальным заданиям ГОКО в области физики атомного ядра, Государственный комитет обороны постановляет:
1. Обязать Комитет по делам высшей школы при Совнаркоме СССР (т. Кафтанова) и Наркомпрос РСФСР (т. Потемкина) обеспечить выпуск из Московского государственного университета физиков по атомному ядру: в декабре 1945 г. — 10 человек, в 1946 г. — 25 человек и в дальнейшем — не менее 30 человек ежегодно…»
Так появились в МГУ, а затем и в других вузах страны «спецгруппы», куда отбирались лучшие студенты.
Этим же постановлением предусматривался выпуск специалистов по химии радиоактивных элементов в Ленинградском университете, в Московском институте тонкой химической технологии, в Ленинградском политехническом институте. Причем в «спецгруппы» можно было брать лучших студентов из других вузов. Им устанавливались повышенные стипендии, они не призывались в Красную Армию.
В постановлении были и такие строки, которые характеризуют то время, пожалуй, лучше всего:
«14. Обязать Наркомторг СССР (т. Любимова) выделять, начиная с марта 1945 г., дополнительно Московскому государственному университету для кафедры физики атомного ядра ежемесячно обедов литер «Б» на 8 человек и обедов по специальным обеденным карточкам на 10 человек…»
«высокие слова» о приоритете образования в те времена, в отличие от нынешних, не произносились. Профессора и преподаватели МГУ приравнивались к высшим офицерам Действующей армии. Впрочем, а разве может быть иначе?!
Почему он не удивился?
В сотнях книг описан тот момент, когда президент США Гарри Трумэн сообщил об успешном испытании атомной бомбы Сталину. Очевидцы свидетельствуют: «дядя Джо» нисколько не удивился. Они утверждают, что Сталин не понял слов Трумэна, мол, он и не догадывался о мощи ядерного оружия…
На самом деле, все обстояло иначе.
28 февраля 1945 года Сталин получает письмо от Берии с пометкой «Важное». В нем подробно рассказывается о ситуации вокруг создания атомной бомбы в США. Письмо подготовлено на основании агентурных данных. В нем сообщается:
«По расчетам, энергия атомной бомбы общим весом около 3 тонн будет эквивалентна энергии обычного взрывчатого вещества весом от 2000 до 10 000 тонн. Считают, что взрыв атомной бомбы будет сопровождаться не только образованием взрывной волны, но и развитием высокой температуры, а также мощным радиоактивным эффектом, и что в результате этого все живое в радиусе до 1 километра будет уничтожено…
Первый опытный «боевой» взрыв ожидается через 2–3 месяца…»
Итак, Сталин был хорошо проинформирован обо всем, что происходит в Америке. Иное дело Трумэн. Он практически ничего не знал о создании ядерного оружия в СССР. Во-первых, президент Рузвельт запретил вести разведку на территории СССР Этим самым он демонстрировал свое уважение подвигу советских людей во время войны. Во-вторых, передвижение иностранцев по нашей территории было строго ограничено, а потому им ничего не было известно о гигантском «атомном» строительстве, что развернулось на Урале. И, в-третьих, в Америке бытовало представление о катастрофическом отставании СССР в науке и технике, мол, в нашей стране не было ни интеллектуальных, ни материальных возможностей для создания ядерного оружия.
