же ему рассказывать в гламурных ресторанах о своих подвигах на футбольном поле! В лакированном голубе еще не умер орел — война оказалась весьма кстати.
Не дождавшись создания Футбольного батальона, Руз вступает в Королевский армейский медицинский корпус и готовит раненых для отправки в лондонские больницы в госпитале близ Руана, где находилась британская военная база (в лазаретах и больницах часто выступала с концертами несравненная Мэри Ллойд — но с Рузом в этот раз они не пересеклись: было не до любви — Руз втягивался в войну)…
Принц голкиперов непосредственно соприкасается со Смертью, которая сама не ожидала, что все так удачно сложится. Десятки тысяч солдат ежедневно записывались в книгу мертвых, и если в Средние века число так называемых федави (моментально жертвующих собой по приказу руководства) было невелико, то теперь на верную смерть ради укрепления империи пошли в массовом порядке.
Отработав в руанском госпитале, Руз возвращается в Англию, а затем первой же весной войны отправляется по морю к живописному проливу Дарданеллы — участвовать в авторском проекте Уинстона Черчилля по усмирению Турции. Но проект не удался. Спектакль провалился. Народу полегло при этом много, но ведь на то и существует театр военных действий, чтобы предоставлять свою сцену для триумфальной пляски Смерти. Трупами земля полнилась, да и море решительно не отставало. Вот что пишет (и как пишет!) в те безумные дни Дик Руз своему другу, с которым они вместе выступали за «Сандерленд»:
«Если где-то и был на этой непостоянной планете дьявол, тогда это жаркое, душное, грязное, болезненное место должно быть его домом. Я видел, как резко обрывается молодость — видел неподвижно лежащие под палящим солнцем сотни искаженных тел еще недавно жизнерадостных, строивших планы на будущее молодых парней. Бомбардировки, артобстрелы постоянны и безжалостны, и в конце концов ты просто привыкаешь к бесконечному монотонному тра-та-та… Но при этом ночью звезды на этом огромном небосклоне такие яркие, такие красивые, что ты как будто впитываешь их и дышишь атмосферой чистоты и безмятежности…»
Дик Руз снова возвращается в Англию — там интересно: Уинстон Черчилль подает в отставку с поста министра обороны и отправляется на Западный фронт — правда, не рядовым, а полковником. Туда же, правда — не полковником, а рядовым, направляется и Руз в составе 9-го батальона Королевских стрелков — надоело ему врачевать… Интересно, а пошли бы нынешние великие футболисты на войну, зная, что им предстоит побывать в аду, гнить в холодных, сырых, совсем не пятизвездочных окопах общего пользования и, скорее всего, завершить на этом свой фешенебельный жизненный путь?
Пошел бы рядовым Неймар? Записался бы добровольцем Криштиану Роналду?
Но принц голкиперов считал, что жизнь должна быть зрелищна (на нас ведь смотрят) — а она потускнела, шоу должно продолжаться — а оно застопорилось. И Руз, отвечая на радикальный вызов судьбы, отправляется воевать во Францию, где протекала красная от крови река Сомма — в самое жаркое, душное, грязное и болезненное место нашей непостоянной планеты.
В рядах британцев воевали в основном федави-новички. Они действительно были готовы в любой момент погибнуть по приказу руководства, только вот боевой опыт у них как назло отсутствовал. Все опытные герои уже перешли в ведомство Смерти, уступив дорогу новобранцам. Говорят, что новобранцы пошли в свое первое (и для многих тысяч — последнее) наступление, катая перед собой футбольные мячи (кто набивал, кто пасовался, кто просто отрабатывал рывок и поступательное движение) — настолько парни были уверены, что после недельной артподготовки соперник либо полностью деморализован, либо отсутствует как класс. Но соперник вполне себе существовал и вдарил шквальным пулеметным огнем по вразвалочку идущим, поигрывающим в мяч смертникам. В первый день британская армия потеряла 60 тысяч убитыми и ранеными. А всего за четыре месяца битвы на Сомме Смерть получила в свое безраздельное пользование от всех сборных, участвовавших в противостоянии, более миллиона бойцов. Если у Смерти есть календарь, то эти дни Она наверняка разукрасила самым красным цветом.
А что же Руз? Он не был в числе первых погибших на Сомме и оставался в строю — судьба голкипера хранила. Смерть присматривалась и облизывалась. Для нее Руз был настоящим лакомством, деликатесом, а приятное, как известно, — растягивают.
Руз сражался так же храбро, как и играл в футбол. А как эффектно он метал гранаты! Точно мяч — с разбега на чужую половину поля. Руза ценили за невиданный талант метателя и своевременно награждали правительственными медалями. И если на футбольном поле Рузу не довелось посылать мяч в сетку ворот противника по причине сугубо защитного амплуа, то здесь, на поле боя, он отводил душу, частенько попадая гранатой в места скопления братьев во Христе, выбравших для отстаивания не те геополитические интересы…
Но Рузу этого было мало. Он видит, что, несмотря на удачные индивидуальные действия, результат на табло не меняется. Наступательный порыв британской когорты захлебнулся. Гранаты исправно метаются, соперник стабильно уничтожается, а счет при этом — исключительно в пользу Смерти. Война перешла в тягучую окопную фазу, превратившись из блестящего кровавого зрелища в скучнейший ничейный поединок. К тому же в жутких антисанитарных условиях Руз, кроме медалей, зарабатывает себе «траншейную стопу» — болезненную инфекцию. Надо было что-то делать: на поле было скучно, а этого Руз допустить не мог. И принц голкиперов, как и раньше, взял зрелище на себя, сделав невозможное, невероятное.
Принц голкиперов рванулся в атаку, — именно так он выбегал из ворот, чтобы напасть на игрока, осмелившегося прорваться на половину поля его команды — отчаянно и бесстрашно. Рванулся в одиночку: приказа атаковать ни от кого не поступало. Но Руз всегда был режиссером своего собственного представления и приказы отдавал себе сам. Герой британского времени стремительно добежал практически до самых немецких окопов — его скорость и дерзость стали неожиданностью для снайперов и пулеметчиков соперника, — и в упор расстрелял все патроны своей винтовки. Это был его заключительный выход из ворот, решающий проход через поле, — только в этот раз он не остановился у центральной разделительной линии, а добежал до конца, до предела. Тем, кто наблюдал это со стороны (сверху, сбоку, снизу), должно было понравиться. Руз искал смерти — красивой, эффектной. И Смерть, красивая и эффектная, подхватила его на самой последней линии, где еще только можно играть.
Через шесть лет Мэри Ллойд, играя на сцене, потеряла сознание. Оборвав себя на полуслове, она упала как подкошенная. А зрители, решив, что именно так и прописано в сценарии, устроили овацию — уж больно натурально получилось. На похоронах Несравненной казалось,
