Подъ руками у меня не было ничего, обо что можно было бы опереться, чтобы вытянуть увязавшія ноги. Положеніе становилось критическимъ.... Пробовать кричать было также тщетно — кругомъ никого не было. Къ счастью, у Волкова не хватило мелкой дроби — все успѣлъ разстрѣлять. Благодаря этому пришло ему въ голову идти мнѣ навстрѣчу, чтобы у меня раздобыть дроби... По мѣрѣ продвиженія ко мнѣ сначала небольшой отдаленной точки, превратившейся потомъ въ обликъ моего сотоварища, въ моей груди росла радость надежды на спасеніе... Кто никогда ничего подобнаго не испыталъ, тотъ не знаетъ настоящей цѣны жизни! Когда Волковъ, наконецъ, разобралъ еще издали то неладное, что со мной стряслось, и увидавъ на поверхности лишь половину моего туловища и машущія съ призывомъ къ спасенію мои руки, онъ бросился стремительно ко мнѣ на помощь, но самъ онъ одинъ ничего со мной сдѣлать не смогъ. Тогда онъ рѣшилъ сбѣгать за необходимой помощью на село, отстоявшее отъ насъ въ полутора верстахъ. На счастье, попалась ему встрѣчная телѣга. Вскорѣ показался народъ — принесли доску, веревки и пр. И я былъ спасенъ.
1
Обычно враждовали два отдѣленія одного и того же класса, т. и. „нормальные и „параллельные”, которые послѣ VI класса сливались въ одинъ.
2
1683 — 1745. Ред.
3
Родъ челна, приспособленнаго для рыбной ловли на Волгѣ и въ Каспійскомъ морѣ. Ред.
15
Вернусь я теперь въ своихъ пересказахъ къ памятному для меня времени — послѣдней зимѣ, проведенной мною въ Симбирскѣ — кстати сказать — полной для меня всяческихъ искушеній въ смыслѣ любимыхъ мною зимнихъ развлеченій: вечеровъ, любительскихъ спектаклей, концертовъ, катаній на тройкахъ и пр. Всюду я принималъ, по живости своего характера, самое горячее участіе. Все это отнимало немало времени. Учебныхъ же занятій было масса и приближалось отвѣтственное время выпускныхъ экзаменовъ.
Не могу не сознаться также и въ томъ, что въ этотъ учебный 1886 — 87 г. я чаще всего встрѣчался со своей кузиной М. Бѣляковой, не только на вечерахъ и частыхъ собраніяхъ Симбирской молодежи, но нерѣдко забѣгалъ къ ней на домъ и любилъ сидѣть въ ея уютной комнаткѣ, около нея, постоянно чѣмъ-нибудь занятой.
Маня знала мои чувства сильной привязанности къ ней и, видимо, сама шла навстрѣчу моей усиливавшейся потребности чаще видѣться съ ней, бесѣдовать и дѣлиться всѣмъ тѣмъ, что накапливалось въ моей юной душѣ. Дома я росъ одинокій, въ обстановкѣ лишь мальчишеской среды. Сестры у меня не было, и Маня въ то время ее мнѣ замѣняла. Вліяніе ея на меня было огромное.
Маня знала меня хорошо, мое острое самолюбіе и, надо думать, не безъ цѣли какъ-то Великимъ постомъ, мѣсяца за два до экзаменовъ, сказала: „Мнѣ кажется, что врядъ ли ты получишь, какъ одно время мнѣ обѣщалъ, медаль при окончаніи курса!”. Мнѣ этого было достаточно, чтобы отказаться отъ участія на Пасхѣ въ концертахъ и любительскихъ спектакляхъ.
Засѣвъ вплотную за учебники, я усиленно проработалъ до самыхъ экзаменовъ. Наградой было мнѣ за это прежде всего одобреніе самой Мани, а затѣмъ осуществленіе моего ей обѣщанія: при окончаніи я получилъ, правда, серебряную, но все же медаль.
Экзамены на аттестатъ зрѣлости дѣлились на письменные и устные. Сначала сдавались первые, и вслѣдъ за ними, лишь тѣ ученики допускались къ устнымъ, которые успѣшно выдержали письменныя испытанія. Требованія того времени были доведены до крайнихъ предѣловъ — главнымъ образомъ по знанію древнихъ языковъ. Но тутъ приключилось одно обстоятельство, мною лично совершенно непредвидѣнное, о которомъ, какъ ни стыдно, а приходится упомянуть.
Дѣло въ томъ, что изъ года въ годъ при производствѣ выпускныхъ письменныхъ испытаній практиковался въ Учебномъ Округѣ слѣдующій порядокъ: всѣ темы по экзаменаціоннымъ предметамъ (по словесности, матеметикѣ — алгебраическія, геометрическія и тригонометрическія задачи, переводы на древніе и новые языки) вырабатывались заранѣе въ особомъ отдѣлѣ Учебнаго Округа. Содержаніе ихъ должно было храниться въ величайшемъ секретѣ; въ запечатанныхъ конвертахъ эти темы подлежали пересылкѣ непосредственно въ руки самого директора гимназіи, который ихъ лично вскрывалъ лишь въ самый послѣдній моментъ, когда экзаменовавшіеся приглашались въ особую залу и разсаживались каждый за отдѣльный столикъ.
До сихъ поръ для меня осталось тайной, какимъ образомъ это все произошло, но фактъ тотъ, что мы за недѣлю до открытія сессии письменныхъ выпускныхъ испытаній получили въ копіяхъ всѣ темы, подлежавшія нашему разрѣшенію при сдачѣ экзаменаціонныхъ отвѣтовъ. Помню, что за это съ меня, какъ и со всѣхъ моихъ товарищей по выпуску, сколько-то взяли денегъ, очевидно, для оплаты добытія этой страшной и важной для насъ тайны, отъ судьбы которой зависѣло все наше будущее. Фактъ остается фактомъ, и мы черезъ какія-то „темныя” силы всѣ темы узнали заранѣе.
Между прочимъ, вспоминается мнѣ заданіе по словесности: „Характеристика Бориса Годунова по произведеніямъ Пушкина”. Въ нашихъ рукахъ имѣлись также тексты диктовокъ по всѣмъ языкамъ и задачъ по математикѣ. Стали мы спѣшно соотвѣтствующимъ образомъ подготавливаться, какъ вдругъ, наканунѣ самыхъ экзаменовъ, разошелся среди насъ, и безъ того нервно настроенныхъ и утомленныхъ юношей, слухъ будто, въ силу замѣченныхъ злоупотребленій, изъ Округа ко дню экзаменовъ будетъ прислано совершенно новое содержаніе всѣхъ письменныхъ заданій, во всякомъ случаѣ иное, чѣмъ имѣвшееся у насъ на рукахъ. Растерянности нашей не было конца. Спокойнѣе всѣхъ былъ Владимиръ Ульяновъ, не безъ усмѣшки поглядывавшій на своихъ встревоженныхъ товарищей: очевидно, ему, съ его поразительной памятью и всесторонней освѣдомленностью, было совершенно безразлично.
Какъ сейчасъ помню жуткій моментъ утра того дня, когда мы всѣ, сдавшіе экзамены на аттестатъ зрѣлости, были собраны въ залу, смежную съ помѣщеніемъ гимназической церкви; размѣщены мы были каждый за отдѣльнымъ столикомъ и съ замираніемъ сердца взирали на крупную фигуру въ служебномъ вицмундирѣ нашего директора Керенскаго. Въчего рукахъ виднѣлся объемистый, за большой казенной печатью пакетъ, который Ѳеодоръ Михайловичъ немедленно вскрылъ, вынулъ изъ него листъ, приблизилъ его къ своимъ глазамъ, фыркнулъ и, промолвивъ свое обычное „н-да”, отчетливо объявилъ: „Тема для сочиненія по словесности нижеслѣдующая”... трудно передать, что происходило въ юныхъ сердцахъ экзаменовавшихся въ ожиданіи дальнѣйшихъ словъ Керенскаго....
Въ нашихъ умахъ невольно мелькало такое соображеніе: все зависитъ отъ начала — если тема иная, чѣмъ та, о которой намъ изъ Округа сообщили, стало быть слухъ о перемѣнѣ вѣренъ и вся наша подготовка гибнетъ; если же та самая — все спасено... „Характеристика Бориса Годунова по произведеніямъ Пушкина”, расчленение провозглашаетъ директоръ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
