Он закрыл медицинскую карту и положил на стол.
— Когда вы увидели Нину во второй раз — в тот день, когда она пришла на повторный анализ крови, — как она вам показалась?
— Вы хотите знать, была ли она по-прежнему травмированной?
— Не сомневаюсь в этом.
От его спокойного ответа ярость Сары словно улетучилась. Она откинулась на спинку кресла — будто, лишенная злости, утратила и жизненные силы. Какое-то мгновение она обдумывала его вопрос.
— Когда я увидела Нину во второй раз, она была похожа на ходячую смерть.
— Как это?
— Она сидела на том стуле, где сейчас сидит детектив Риццоли, и у меня было такое чувство, что я вижу сквозь нее, будто она прозрачная. После изнасилования она так и не вышла на работу. Думаю, ей тяжело было видеть людей, особенно мужчин. Она была парализована странными фобиями. Боялась пить водопроводную воду и вообще все, что не было герметично упаковано. Напиток должен был обязательно находиться в запаянной бутылке или банке, куда нельзя впрыснуть яд. Она боялась, что мужчины, увидев ее, сразу поймут, что она была изнасилована. Она была уверена, что насильник оставил сперму на ее простынях и одежде, и каждый день часами стирала. Та Нина Пейтон, которой она была когда-то, умерла. Вместо нее я видела перед собой призрак. — У Сары дрогнул голос, и она уставилась на Риццоли, представляя на ее месте другую женщину. Сколько таких женщин прошло перед ней — разные лица, разные призраки, но все с глубокой душевной травмой.
— Она не говорила о том, что ее преследуют? Что насильник вновь появился в ее жизни?
— Насильник никогда не исчезает из вашей жизни. Пока вы живете, вы принадлежите ему. — Сара сделала паузу. И добавила, с горечью: — Может быть, на этот раз он просто пришел предъявить права на свою собственность.
Глава 9
Викинги приносили в жертву не девственниц, а шлюх.
В год 922 от Рождества Христова арабский дипломат ибн Фадлан оказался свидетелем такого жертвоприношения в племенах, которые он назвал русами. Он описал их как высоких и светловолосых мужчин атлетического телосложения. Из Швеции они спускались вниз по русским рекам к южным рынкам Хазарии и Халифата, где торговали янтарем и мехами в обмен на шелк и серебро Византии. Именно на этом торговом пути, в местечке под названием Булгар, в излучине реки Волги, готовили умершего знатного викинга в его последний путь в Валгаллу.
Ибн Фадлан был свидетелем этих похорон.
Лодку покойника вытащили на берег и подняли на постамент из березовых бревен. На палубе соорудили шатер и в нем ложе, которое накрыли греческой парчой. Труп спустя десять дней после погребения был эксгумирован.
К удивлению ибн Фадлана, почерневшая плоть не смердела.
Выкопанный труп обрядили в дорогие одежды: брюки и носки, сапоги и тунику, парчовый кафтан с золотыми пуговицами. Его усадили на ложе, подложив под спину подушки. Вокруг разложили хлеб, мясо, лук, хмельной напиток, ароматные растения. Потом забили собаку и пару лошадей, петуха и курицу, и их тоже снесли в шатер, чтобы служили покойнику в Валгалле.
И, наконец, привели юную рабыню.
Все десять дней, что покойник лежал в земле, девушку предавали блуду. Одурманенную хмелем, ее таскали из палатки в палатку, и она удовлетворяла похоть каждого. Она ложилась, расставив ноги бесконечной веренице потных, стонущих мужчин, и ее истасканное тело превратилось в общий сосуд, куда сливалась сперма соплеменников. Так оскверняли ее, портили, готовя к жертвоприношению.
На десятый день ее привели к лодке в сопровождении старухи, которую называли Ангелом Смерти. Девушка сняла с себя браслеты и кольца. Крепко выпила, чтобы забыться. После чего ее впустили в шатер, где сидел покойник.
Там, на парчовом ложе, ее опять изнасиловали. Шесть раз подряд шестеро мужчин передавали друг другу ее тело как кусок мяса. И когда все было кончено, когда все шестеро насытились ею, девушку уложили рядом с мертвым господином. Двое мужчин держали ее за ноги, двое — за руки, а Ангел Смерти мастерила петлю на ее шее. Когда мужчины туго затянули петлю, Ангел подняла широкий кинжал и вонзила его в грудь жертвы.
Снова и снова впивался в грудь кинжал, разбрызгивая кровь, как семя, воспроизводя сцену недавнего насилия. Имитируя ожесточенную звериную случку, финальным актом которой становится смерть.
* * *
— Ей потребовалось массивное переливание крови и свежезамороженной плазмы, — сказала Кэтрин. — Сейчас давление стабилизировалось, но она все еще без сознания и подключена к аппарату искусственного дыхания. Вам придется набраться терпения, детектив. И надеяться на то, что она проснется.
Кэтрин и детектив Даррен Кроу стояли за стеклянной перегородкой бокса, в котором лежала Нина Пейтон, и наблюдали за колебанием трех линий на сердечном мониторе. Кроу ждал за дверями операционной, пока шла операция, потом дежурил возле пациентки в реанимации и вот теперь возле бокса отделения интенсивной терапии. Его роль не ограничивалась лишь охраной; он рвался допросить свидетельницу, и за последние несколько часов успел порядком надоесть всему медицинскому персоналу, требуя постоянных отчетов о состоянии потерпевшей и слоняясь возле бокса.
Вот и сейчас он повторил вопрос, который задавал все утро:
— Она будет жить?
— Основные показатели состояния организма стабильны — это все, что я могу сказать.
— Когда я смогу поговорить с ней?
Кэтрин устало вздохнула.
— Вы, похоже, не понимаете, в каком критическом состоянии она находилась. Она потеряла более трети объема крови еще до того, как попала сюда. Возможно, функции мозга нарушены из-за такого сбоя в кровоснабжении. Когда она придет в сознание, если вообще придет, вполне вероятно, что ей не удастся ничего вспомнить.
Кроу заглянул сквозь стеклянную перегородку.
— Тогда она бесполезна для нас.
Кэтрин смотрела на него с нарастающей антипатией. Он так беспокоился о Нине Пейтон, но всего лишь как о свидетеле, который мог быть полезен следствию. Ни разу за все утро он не назвал ее по имени. Для него она была лишь «жертва» или «свидетель», Глядя на нее сквозь стекло, он видел не женщину, а средство достижения цели.
— Когда ее переведут из бокса? — спросил он.
— Еще слишком рано говорить об этом.
— А нельзя ее перевести в отдельную палату? Если мы запрем дверь, ограничим доступ к ней персонала, тогда никто не узнает, заговорила ли она.
Кэтрин прекрасно знала, к чему он клонит.
— Я не позволю использовать свою пациентку как наживку. Она должна оставаться в этом боксе для круглосуточного наблюдения. Видите эти линии на мониторе? Это ЭКГ, центральное венозное давление и артериальное давление. Я должна видеть любое изменение в ее состоянии. Бокс — единственное место, где это можно сделать.
— Скольких женщин мы спасем, если остановим его сейчас? Вы об этом подумали? Кому как не вам, доктор Корделл, знать, на что обречены будущие жертвы.
Она рассвирепела. Он нанес удар в самое больное место. То, что сделал с ней Эндрю Капра, было настолько личным, интимным делом, что она не отваживалась обсуждать его даже с отцом. Детектив Кроу вновь разбередил старую рану.
— Она может быть единственным шансом поймать его, — настаивал Кроу.
— Это все, на что вам хватило ума? Использовать коматозную женщину в качестве приманки? Подвергать опасности других пациентов клиники, приглашая убийцу явиться сюда?
— А почему вы исключаете возможность того, что он уже здесь? — проворчал Кроу и с этим удалился.
«Уже здесь». Кэтрин не смогла удержаться от того, чтобы не оглядеться по сторонам. Медсестры, как обычно, сновали между пациентами. Группа врачей-хирургов собралась возле мониторов. Процедурная сестра тащила лоток с трубками для кровопускания и шприцами. Сколько людей проходило через двери клиники каждый день? И много ли было среди них тех, о ком она могла сказать, что знает этого человека и доверяет ему? Да никого. Эндрю Капра открыл ей жестокую правду: чужая душа потемки.
— Доктор Корделл, вас к телефону, — окликнул ее дежурный.
Кэтрин прошла на пост медсестры и взяла трубку.
Звонил Мур.
— Я слышал, вам удалось вытащить ее с того света.
— Да, она все еще жива, — бесстрастно произнесла Кэтрин. — Но говорить она пока не может.
Последовала пауза.
— Я так понимаю, что звоню не вовремя.
Она опустилась на стул.
— Простите. Я только что беседовала с детективом Кроу, а потому настроение у меня не самое радужное.
— Боюсь, он производит такое впечатление на всех женщин.
Они оба рассмеялись усталым смехом, который растопил всякую враждебность между ними.
