Уютных, домашних и безмятежных. Пока внешний мир сам не напомнил о себе.
— Саш, ты не знаешь куда делся мой паспорт? — крикнул Егор из прихожей.
Он собирался забрать у курьера какие-то свои компьютерные штуки.
— Нет.
— Хм, странно. Оставлял его тут на полке вроде. — сосед еще раз обошел все места, куда мог положить документ. — Аля, а ты не трогала маленькую книжечку с моей фотографией?
— Сейчас! — с готовностью ответила дочка, а мы тревожно переглянулись.
И не напрасно. Дочка с гордостью отдала Егору паспорт, успев предупредить, что немного его украсила. Мы в ужасе посмотрели внутрь, где Аля дорисовала рядом с фото соседа два глазастых колобка на ножках. Один побольше, другой поменьше.
Я зажмурилась на мгновение предвкушая бурю мужского гнева, которая может обрушиться на дочку и инстинктивно закрыла ее собой. Вспоминая при этом, что когда-то я так же испортила отцу важный договор. Стоит ли говорить, что больше я никогда не трогала его вещи?
— Аля! Разве можно брать чужую вещь без разрешения и тем более портить ее? — строго спросила я, от чего дочка тут же поникла.
— Тише-тише, не пугай ее. — Егор спокойно присел рядом.
Я ошарашенно смотрела на соседа, который успокаивал Альку, которую, в свою очередь, напугала я!
— Там мама и я. — обижено объясняла малышка, прячась в объятиях соседа.
— Ты хотела нарисовать нас всех вместе? Дорисовала себя и маму, чтобы мне одному было не скучно тут?
— Да!
— Это очень мило с твоей стороны, Аля. Но дело в том, что это очень важный документ, в котором нельзя рисовать, даже на пустых страницах. Даже если очень хочется. — малышка смотрела на него недоверчиво. — Да-да. Такие уж правила.
Дочка тяжко вздохнула.
— Я бойсе не буду. — заверила она.
А меня во время их диалога медленно, но верно разъедало чувство вины. Почему посторонний мужчина гораздо более чутко относится к чувствам моей дочери, чем я, родная мать? Сейчас я была сильнее всего похожа на своего отца.
В этот момент в дверь позвонили. Видимо курьер уже прибыл. Егор подхватил расстроенную Альку на руки.
— Пойдем посмотрим, кто там? — и не обращая на меня внимание они прошли мимо.
Курьер сначала в недоумении уставился на новоявленный шедевр абстракционизма, а затем рассмеявшись переписал данные с испорченного документа. И даже посоветовал напоследок, как можно отмыть несмываемый маркер. Хорошо, что Аля рисовала только на ламинированной странице.
Дочка быстро развеселилась и уже умчалась рисовать дальше в своей комнате, из которой мы предварительно убрали перманентный маркер. (И от куда она его только взяла?) А вот я никак не могла унять ноющую боль в груди.
— Я отвратительная мать. — озвучила я наконец то, что меня гложило.
— Не правда. Это совершенно нормальная реакция. Ты расстроилась и была напугана. Будь ты плохой матерью, то нашлепала бы ее по попе так, что она сидеть не смогла. А ты всего лишь проявила строгость, не повысив при этом даже голоса.
— Но она расстроилась. Напугалась даже! — не унималась я.
— Саш, посмотри на нее. — я перевела взгляд на комнату дочери, где в дверном проеме мне было видно, как она что-то напевает себе под нос улыбаясь. — Разве она похожа на несчастного ребенка, который боится собственной матери?
— Только потому, что рядом был ты! Как тебе это удается? Она так тянется к тебе, как ни к кому другому.
— Может ей просто не хватает отца? И в этом весь секрет. — осторожно предположил Егор.
Настроение моментально упало еще на несколько ступеней ниже.
Не знаю, что думает сосед по этому поводу. Вполне возможно, что он осуждает меня и мое решение скрыть ребенка от отца. Но он никогда и не был на моем месте. Наверняка, такому чуткому и во всех отношениях правильному Егору трудно представить, что кто-то может не обрадоваться факту отцовства. Или еще хуже, обрадоваться, но вовсе не самому ребенку, а перспективам, которые открываются с его появлением.
Мне потребовалась много времени, чтобы за туманом влюбленности увидеть истинную суть Плетнева. И мой отрезвленный взгляд отмел все сомнения по поводу правильности принятого решения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Саш, я не осуждаю тебя. Верю, что у тебя был повод поступить именно так, а не иначе. — сосед словно читал мои мысли. — Прости, если расстроил еще больше.
— Нет, ты прав. Ей, действительно, очень не хватало мужского участия. — я постаралась искренне улыбнуться ему, вкладывая в эту улыбку всю благодарность, что испытывала к нему.
После этого инцидента и не самого приятного из наших разговоров мы отравились на прогулку, где нам удалось развеяться и вновь поймать ощущение праздника.
А вечером мне позвонила мама, обеспокоенная тем, что отец уже два дня не подходил к телефону. Я даже не успела удивиться тому факту, что они общаются между собой, как меня охватило тревожным предчувствием. Погруженная с головой в свои радостные заботы я даже не заметила, что отец перестал звонить. Когда мы говорили с ним в последний раз? Кажется, это и было около двух-трех дней назад.
Его номер не отвечал, хотя гудки шли исправно. Тогда я позвонила его помощнику, Льву. Уж кто как не он должен быть в курсе.
Лев ответил сразу же и ошарашил новостью о том, что отец госпитализирован и находится в больнице. Неполадки с сердцем.
Сразу же после этого звонка я заказала три билета на самолет на завтрашнее утро. Какими бы ни были наши отношения с отцом, я не могла оставаться в стороне при таком раскладе.
Глава 31
Александра
— Ну и чего вы раскудахтались надо мной как две наседки? — недовольно пробурчал отец. — Подумаешь, сердечный приступ, тоже мне беда. Не в первой!
— То-то и оно! — рассердилась я. — Почему я только узнаю, что у тебя проблемы с сердцем и ты не первый раз попадаешь с ним в больницу?
— И зачем мне надо было говорить об этом? Что бы вы, вот как сейчас, причитали надо мной? Нет уж! Увольте.
— Какой же ты эгоист!
— А ты нет? У тебя там, между прочим, работа простаивает. Ты не для того столько пахала, чтобы со мной тут нянчиться, отлынивая от дел.
— Ты хоть когда-нибудь можешь не думать о работе?
— Ну все-все! Не ссорьтесь. Саша, не кричи на отца. — мама как всегда выступает в роли миротворца между нами.
Я сдаюсь первой. Все-таки папе нужен отдых и спокойная обстановка, а я снова сорвалась.
Беспокойство за родителя в купе со злостью и обидой на него же разрывают меня на части.
Мы с мамой и Алькой прилетели сюда три дня назад и узнали за это время много нового. В частности, что за последние два года отец успел несколько раз побывать в клинике с сердечным приступом, а однажды даже в предынфарктном состояние.
Еще несколько сюрпризов ожидало нас в его загородном доме, где обнаружилась целая детская. Я стояла в оцепенение несколько минут таращась на нее и стараясь совладать с чувствами.
Отец всегда был очень скрытным и отстраненным, редко когда обнажал душу. Но то, что я видела сейчас своими глазами в его доме говорило о многом. О его любви и заботе о внучке, о желании видеть ее рядом, о надежде и планах на будущее.
Однако несмотря на это он продолжал держать нас на расстоянии.
«В моем возраст трудно менять привычки» — сказал он однажды. Но дело было даже не в возрасте, а в нем самом. Он не привык подстраиваться под обстоятельства, даже рождение собственного ребенка не сдвинуло его с намеченного пути.
Он любил меня и заботился как мог, никогда ни в чем не отказывал. Но не давал мне самого главного — своего участия и времени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я потираю лицо руками смахивая с себя детские обиды.
Знаю, что он меня любит. Просто его любовь проявляется иначе. В бешеном контроле и стремлении обеспечить меня материальными благами. Наверное, это нормально, для человека его уровня…
Я просто больше не хочу об этом думать и вести с ним холодную войну.
