— Языком посолишь, чем же еще больше? — сердито ответил Еремей. — При нашем положении и это хорошо. А вариться в брюхе будет.
Еремей устроил себе в одном из забоев что-то вроде навеса и, найдя карандаш, начал регистрацию.
— Подходи, — подзывал он шахтеров. — Фамилия как? Имя?
— Да неужто забыл, Еремей Петрович?
— Ничего не забыл. Знаю, Сидоркин Прокопий, по прозвищу Рыжий, — стараясь развеселить приунывших товарищей, шутил Еремей. — А спрашиваю для формы. Так всегда в порядочных местах полагается. Провиант какой есть? Выкладывай!
— Да какой же, Еремей Петрович? Вот хлеб и картошка.
— Клади сюда, — строго приказал Еремей, показывая на накрытый брезентовым плащом небольшой каменный настил.
— Да как же, Еремей Петрович! Я ведь не обедал.
Тогда Еремей еще строже спрашивал:
— Ты меня выбирал? — Шахтер подтверждал, что, действительно, выбирал. — Так что же ты, голова садовая? — напирал Еремей. — Ты думаешь, нас для чего выбирали? Клади, говорю, не наводи на грех.
Припертый к стене шахтер сдавался, лез за пазуху, вытаскивал оттуда узелок с продуктами и со вздохом клал на указанное место.
— Не горюй, — забывая строгость, успокаивал Еремей шахтера. — Свою долю получишь. Мяса еще свежего добавим, а лампу загаси и ставь вот здесь. Пока общим светом будешь пользоваться. На трое суток командир огня натянуть велел, а я что? Сказано, значит, надо сделать.
В это время Шапочкин устраивал раненых. В одном из забоев для них соорудили подвесные полки. Так начиналась эта суровая борьба за жизнь…
Глава двадцатая
Слухи о взрыве в Смирновской шахте облетели завод и окрестные поселки. К шахте отовсюду бежали и ехали люди. Толпа росла с каждой минутой. Среди собравшихся было много родственников заваленных взрывом людей.
Первыми из шахты были подняты Жульбертон и Алеша.
— Кровищи сколько, бабоньки, — довольная тем, что ей первой удалось увидеть поднятых из шахты людей, визжала жена сторожа Анфиса. — Англичан чисто весь в крови, схватил парнишку и вот так крепко держит. А кровь так и хлещет, так и хлещет!
— Господи, да нешто так можно! Заговорили бы, что ли, кровь-то, — послышался тревожный голос.
— Да ведь англичан. Кто же нерусскую кровь заговаривает? Аль очумела?
— А парнишка-то русский. У него хотя бы заговорили, — настаивал тот же тревожный голос.
— А как же с нашими-то? Наши-то где? Тоже, наверное, кровью исходят? — кричали в толпе. — Ну чего мы тут стоим, глаза пучим? В шахту айда, бабы!
— Не подходить! Не подходить! — размахивая плетью и поддерживая другой рукой саблю, предупреждал Ручкин. — Мертвых там, говорят, только двое. Остальные будто бы живы. Не подходить, говорю, не разрешено!
Среди плачущей и стонущей толпы была и Марья. Она еще накануне привезла своим хлеба. Зная, что Алеша уехал с англичанином на кордон, Марья тревожилась только за мужа. Но когда услышала, что из шахты подняты англичанин с парнишкой, она, как подкошенная повалилась на груду кирпичей.
— Дохтур!.. Дохтура пропустите! — закричали в толпе.
Доктор Феклистов был немолод и тучен. Бежать или быстро ходить он уже не мог. Своей лошади у него не было, а послать за ним, как видно, не догадались. Поэтому он прибыл на шахту почти последним. Его сейчас же пропустили. Около раненых возился прибежавший немного раньше фельдшер. Феклистова поразило обилие крови на англичанине. Кровь виднелась всюду. Она была на руках, на ногах, на груди и даже на спине. Особенно сильно было вымазано его лицо.
— Что, у него так много ранений? — не осмотревшись как следует в темном помещении, спросил Феклистов фельдшера.
— Больной в обморочном состоянии, — нерешительно ответил фельдшер. — Возможно, от большой потери крови. А рана на левой руке, и мне кажется, что…
Фельдшер замолчал и, сделав какой-то неопределенный жест, многозначительно посмотрел на Феклистова.
— Хорошо, хорошо, потом посмотрим, — сказал доктор и стал торопливо протискиваться к раненым.
Алешу Феклистов осматривал сам. Закончив осмотр, он скупо объяснил интересовавшемуся его состоянием Калашникову:
— Мальчик получил удар в голову, сильно поврежден череп. Сотрясение мозга. Положение?.. — Доктор покачал головой. — Тяжелое и… нужна срочная операция.
Из шахты подняли еще двух раненых и двух убитых. В момент взрыва они находились на рудном дворе третьего горизонта.
Получив сведения, что все остальные шахтеры завалены и судьба их неизвестна, толпа испуганно завыла, заметалась.
— Душегубы проклятые! Живьем всех схоронили. Теперь опять на рабочих всю вину сваливать будете!
— Довольно! Пора их, подлецов, к ответу притянуть!
— Знамо, хватит! Сколько еще будут над нами измываться?
Волнуясь, толпа настойчиво напирала на полицейских.
— Тише, сказано вам, не орите! — стараясь сдержать толпу, во все горло кричал Ручкин. — Это еще выяснить надо. Сейчас я сам в шахту полезу, а вы пока домой идите… Вам потом скажут.
— Ах вот ты как, шкура продажная! — выскочив из толпы, закричала Марья. — Домой стараешься нас проводить, а мужей и детей наших без нас хоронить будешь. Прихлебатели проклятые, подлецы! В крови нашей купаетесь и захлебнуться не можете. Звери! На нас только и знаешь орать, а чужакам небось ручки лижешь. Да неужто, — рыдала Марья, — у нас никогда не будет таких правителей, которые защищали бы нас?
Толпа притихла. Марья вся содрогалась от душивших ее рыданий, по лицу текли обильные слезы.
— Шутка ли сказать, — вздыхали в толпе — у нее, у сердешной, двое пропали: муж и сынишка.
— Ой!.. Миша, Алешенька! — еще громче закричала Марья. Вдруг, увидев Алешу, она бросилась на Ручкина. Пристав боязливо посторонился.
— Вот чертово отродье, — сказал он, пропуская Марью. Бесчувственного Алешу укладывали на носилки, чтобы с англичанином отправить в больницу.
Сжавшись, как приготовившаяся к прыжку кошка, Марья не двигалась несколько секунд. Вдруг она с криком вцепилась в англичанина и стала тащить его с носилок. Находившийся до этого в обморочном состоянии Жульбертон открыл глаза и, схватив Марьины руки, попытался оторвать их от себя.
Подбежавшие стражники выволокли рыдающую Марью на улицу.
Англичанин жалобно застонал и снова потерял сознание.
— Какая ужасная несправедливость! — возмутился присутствующий в помещении Геверс. — Спасая своего малолетнего помощника, мистер Жульбертон проявил настоящее геройство. Вы все видели, что, будучи серьезно ранен, он не бросил его, и даже когда потерял сознание, продолжал прижимать мальчика к груди. Так ценится наше великодушие? Нет, это ужасно!
— Господин Геверс прав, — вмешался в разговор штейгер Смирновской шахты перс Мустафа. — Мы действительно нашли их в ходовом отделении. Мистер Жульбертон был без памяти, но крепко держал мальчишку, он, как видно, хотел вынести его с третьего горизонта наверх.
— Вот видите, господа, — снова с укором обратился Геверс к присутствующим. — Как несправедливо относятся иногда ваши соотечественники к своим самым лучшим, самым заботливым друзьям.
* * *
К шахте постепенно прибыла вся администрация. Ждали только Петчера. Однако вскоре было получено сообщение, что управляющий болен и приехать не может.
— Буду ждать вас у себя, — передал он по телефону Калашникову. — Надеюсь, что больше ничего серьезного не обнаружится и катастрофа будет быстро ликвидирована.
При обсуждении плана спасательных работ между руководителями возник спор. Калашников и Папахин настаивали на прекращении в шахте всех работ с тем, чтобы сейчас же начать спасение шахтеров. Но Геверс и Рихтер с этим не соглашались. Они считали, что начинать спасательные работы без соответствующей подготовки и хорошо продуманного плана вообще нельзя.
— Прошло более двух часов, — волнуясь, говорил Папахин, — а мы еще ничего не сделали. Там больше семидесяти человек похоронено. Разве можно к этому так относиться? Это преступление!
— Оно удвоится, если мы допустим еще вторую глупость, — упрямо настаивал Геверс. — Только по одному тому, что там у нас похоронено семьдесят с лишним человек, мы обязаны все делать осторожно. Я предлагаю, — заявил он с холодным высокомерием, — разработать продуманный, технически обоснованный план и после утверждения его управляющим приступить к работе. Только при этом условии можно рассчитывать на успех спасательных работ. От всего другого мы должны решительно отказаться.
— Кто же будет составлять этот план? — спросил взволнованный Папахин.
— Это дело управляющего. Кому он поручит, тот и составит.
— Тогда лучше всего нам сейчас же отправиться к управляющему, — предложил Калашников.
