Будучи одновременно шпионом и ученым, Эшер давно понял, что натура человека раскрывается особенно полно, когда внимание его сосредоточено на главном, причем этим главным для большинства является собственность. Самый свежий пример — похороны кузена, состоявшиеся три дня назад. В таких случаях люди совершенно забывают заметать следы. Банковские счета, завещания, копии, договоры на аренду — все это может выдать очень многое тому, кто обладает временем и привычен к архивной пыли.
Эшер начал с самых старых поместий Альтштадта — с этих отягощенных лепниной особняков, чьи фасады в стиле барокко выходили в узкие улочки и были практически недоступны глазу праздного зеваки. Сверяя записи о владении с завещаниями, а завещания со свидетельствами о смерти (и — что еще важнее — свидетельствами о рождении), он постоянно делал пометки в своем блокноте, пока молоденький очкастый клерк не обратился к нему:
— Прошу прощения, герр профессор доктор, но мы закрываем.
За окнами уже стояли сумерки, еще часа полтора — и вспыхнут электрические фонари.
Как было условлено, Артемус Холивелл ждал его в кафе Доницетти. Глава венского отделения был тридцатилетним бородачом, неопрятным, очкастым и чудовищно тучным. Когда-то они встречались в Лондоне, Холивелл выслушал рассказ Эшера о путешествии, и глаза его за толстыми овальными линзами напоминали зеленые оливки.
— Итак, этот Фаррен думает, что он вампир, э? — Холивелл наткнул кусочек жареного цыпленка на вилку и отправил в розовый, по-девичьи нежный ротик. — Потому-то он вас и заинтересовал?
Эшер кивнул. Фактически так оно и было.
— Нечто подобное вы обнаружите и в Вене, и в Будапеште. В прошлом году я был в горах на востоке страны, и там ходили слухи об одном крестьянине, который умел обращаться в волка. Еще мне рассказывали, что в Черном Бору с вами перестанут общаться, если вы убьете зайца.
Он промокнул губы салфеткой, и у стола немедленно возник и вопросительно склонился бесстрастный Обер.
— Думаю, вы уже догадываетесь, — продолжал толстяк, выждав, пока тот удалится, — что вся эта история дурно пахнет.
По шее Эшера поползли мурашки. Он достаточно долго сотрудничал с Департаментом и знал, что может означать этот бесстрастный тон.
— Э-э?…
— Стритхэм. — Холивелл небрежно взмахнул вилкой. — Кроме шуток. Проклятый дурак! Поднял шум, известил французские власти о смерти этого мальчишки Крамера, как будто мало нам других неприятностей! А французы умыли руки и потребовали от венской полиции отправить вас обратно первым удобным поездом. Я выиграл день, сказав им, что понятия не имею, где вы сейчас находитесь. — Видя, что Эшер готов протестовать, он предостерегающе вскинул ладонь. — Чтобы вы там ни обнаружили сегодня в ратуше, вы это делали без моего ведома.
— Идиот, — равнодушно согласился Эшер, думая уже о другом. Время близилось к восьми. На улицах было еще людно, то есть по меньшей мере до десяти он может чувствовать себя в относительной безопасности. Вампиры начинают охоту позже.
— И все же, — сказал Холивелл, — что вас сегодня заинтересовало в ратуше?
Эшер поколебался и тихо ответил:
— Вампиры.
Лохматые брови Холивелла вздернулись.
— Здесь в них еще верят?
Глава венского отделения снова взмахнул вилкой:
— В основном цыгане. Официант в моем кафе клялся, что видел вампира на старой башне, примыкающей к дому на Биберштрассе, — когда-то она была частью городской стены. — Он покачал головой. — «Мое кафе…» Я уже начинаю говорить, как настоящий житель Вены. В один прекрасный день я скажу: «Мой ресторан». В Англии так можно говорить лишь о клубе.
— Не знаю… — Эшер лениво оглядел дубовые панели, мягкое мерцание газовых рожков, ощутил легкий всепроникающий запах угольной гари и почесал кончик уса. -
Здешние кафе в самом деле напоминают вам лондонские клубы?
— Черта с два! — Холивелл расправлялся с жареным цыпленком, как хирург. — В члены клуба принимают голосованием. А сюда может зайти кто угодно. — Он бросил взгляд на шумную компанию субалтерн-офицеров в небесно-голубых уланских мундирах. — Вино — ужасное, и я уже думаю, еще один вальс, еще одна оперетта, еще один концерт Моцарта — и я начну подбивать турок на новое вторжение, причем сделаю все, чтобы оно увенчалось успехом. Фаррен бывал раньше в Вене?
— Не берусь утверждать, — сказал Эшер. — Возможно, под чужим именем. Думаю, он должен скрываться сейчас в каком-нибудь старом доме, окруженном легендами, суеверным страхом, сплетнями.
Холивелл кивнул, задумался. Тут же вернулся Обер, и с ним герр Обер. Первый убрал со стола, второй осведомился о десерте, причем с таким видом, словно боялся, что посетители могут в любой момент лишиться чувств от голода. Холивелл дал подробнейшие объяснения, каким должен быть десерт, восхитившие герра Обера, после чего, подождав, когда оба официанта удалятся, снова повернулся к Эшеру.
— Я слышал, японцы проделали нечто подобное в китайской войне, — сказал он. — Устроили штаб-квартиру в пекинском доме с такой же недоброй славой.
Эшер кивнул.
— Я там был, — сказал он. — Да, именно так они и сделали. И поддерживали эту недобрую славу разными трюками в дyxe парижской оперы. Но здесь это сделать сложнее…
— Не сложнее, чем вы думаете. — Тут в дверях возникла небольшая суматоха: сверкая золотым шитьем, вошли два бравых офицерика, каждый под ручку с ярко одетой девицей — прочие субалтерны встретили их приветственным ревом. Эшер видел, как Холивелл зорко скосил в сторону вошедших выпуклый глаз, оценивая обстановку. Не совсем обычная реакция для увлеченного яствами гурмана.
Взгляд его снова вернулся к Эшеру.
— Многие крестьяне — чехи, венгры, румыны и прочие — до сих пор живут представлениями семнадцатого столетия. Для них нет разницы, кто их покарает, если они вторгнутся в большой старый замок; его владелец, барон, или же нечистая сила. А вот горожане — те, конечно же, любопытнее…
— А о каком именно старом, большом замке идет речь? — осведомился Эшер.
Холивелл усмехнулся и изящно отряхнул с бороды сахарную пудру:
— Их три или четыре. Один, что на Хаархоф, определенно слывет дурным местом, есть еще замок семнадцатого столетия на Баккерсгассе — там иногда в окнах видели огни. Городские официанты из венгров божатся, что вампиры обитают в особняке возле развалин старой церкви Святого Роха на Штайндельгассе (он принадлежит побочной ветви семейства Баттиани). Им же принадлежит дом на Форлаутштрассе неподалеку от старой крепостной стены — в том районе за последние десять лет бесследно исчезли несколько человек. Сами владельцы в большинстве предпочитают жить в загородных имениях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
