— Все зеваю, не могу остановиться, — сказал он, выходя из столовой. — Мне пора идти, через две минуты уже подъедет Хилльер с отцом — они обещали подвезти меня.
Проходя через кухню, Доминик увидел, что на кухонном столе Люси разложила свой школьный обед — бутерброды с ветчиной, нежирный йогурт и яблоко, с тем чтобы перед выходом аккуратно упаковать это все в пластиковый контейнер. «Господи, настоящая мадам», — раздраженно подумал он.
Мысленно уже занятый Азученой, домработницей Хилльеров (темноглазая, полногрудая, с восхитительной гривой темных волос, очаровательно краснеющая, когда он проходил мимо, почти касаясь ее, или когда произносил ее имя), воображая, что бы он сделал с ней, если бы она только сказала «си, си», он схватил яблоко, жадно надкусил его и оставил на столе ухмыляться, а сам вышел через заднюю дверь.
Джуин положила согнутую в локте правую руку на стол и уткнулась в нее лицом. Элли приходилось обращаться к макушке пушистой головы дочери и к ее трогательно худой шее, молодым побегом выраставшей из летней школьной блузки.
— Ты ведешь себя как эгоистка, — сказала Элли, правда, без свойственной ей уверенности.
Джуин неразборчиво пробормотала что-то себе в подмышку — что-то насчет того, кто из них двоих был эгоистичнее. Она на секунду вскинула голову, чтобы бросить матери обвинение:
— Ты сама всегда думаешь только о себе!
— Я считаю тебя достаточно взрослой и достаточно некрасивой, — сухо продолжила Элли, выбивая из пачки сигарету, — чтобы пару недель обойтись без меня.
О, Джуин не возражала бы обойтись без любимой мамочки пару недель. Если уж на то пошло, она не возражала бы вообще — всегда, черт побери, — обходиться без матери, это было бы просто счастьем. Но почему надо было спихивать ее Горстам, почему ей навязывалось общество этой скучной дуры Люси?
— Мы уже обсуждали это. Я тебе все объяснила.
— Я могла бы пожить дома одна. Со мной ничего бы не случилось.
— Ну, конечно, с тобой ничего бы не случилось. А я бы глаз не сомкнула от беспокойства.
— Я вполне могу позаботиться о себе.
— А теперь представь себе, как я приземляюсь в Хитроу, а меня уже встречают копы и сразу волокут в суд по обвинению в плохом обращении с детьми. — Элли затянулась так, что кончик сигареты жарко заалел, закинула одну руку за спинку стула, а другой показала — в основном для себя, так как Джуин отказывалась смотреть на нее, — какого размера будут заголовки в газетах: — Вообрази: «Ребенок популярной журналистки оставлен дома без присмотра!» Мои враги будут праздновать день рождения.
— Я не ребенок.
— Но пока еще и не взрослая.
— Достаточно взрослая, чтобы бросить школу. Чтобы заниматься сексом. Чтобы выйти замуж с разрешения родителей.
— Такого разрешения я, разумеется, давать не собираюсь.
— Кроме тебя, у меня есть еще отец. — Джуин наблюдала за Маффи, который кружил под столом в поисках крошек от завтрака. В отчаянии Джуин стала прикидывать, какие еще у нее были варианты. Их было немного.
Она могла бы пожить это время у бабушки Сибил, к квартире которой почему-то всегда пахло супом и где не было места для Маффи. Ей пришлось бы выслушивать бесконечный отчет о том, кто умер, кто почти умер и кто вот-вот умрет. Ее единственным развлечением было бы ускользать на часик к морю (пока Сибил играла в канасту с приятельницами), чтобы полежать на полотенце в плотном кольце громкоголосых отдыхающих. У Сибил Джуин ложилась бы в девять, вставала бы в семь и от скуки быстро сошла бы с ума.
Конечно, была еще Кейт. Джуин с огромным удовольствием погостила бы у деликатной, чуткой Кейт, в обществе которой она не боялась быть самой собой. Но даже заикаться об этом было бессмысленно, Джуин знала, что могла бы возразить на это Элли: пока треклятая Наоми торчит на Лакспер-роуд, в доме у Гарви яблоку некуда было упасть.
Что еще хуже, в ответ на такую просьбу Элли непременно расплылась бы в самодовольной улыбке с видом: «А я знаю, чего ты на самом деле добиваешься». И самое противное было в том, что она действительно знала. Элли знала, что ее дочь была влюблена в Алекса. При одной мысли о нем сердце девочки билось быстрее, и Элли с дьявольской интуицией догадывалась об этом, хотя Джуин не говорила о своем чувстве ни слова.
Джуин с ужасом думала, что ее мать, не очень-то сдержанная и на трезвую голову, а когда под градусом, то и вовсе безудержно говорливая, в один прекрасный день проболтается. Возьмет и выложит все Алексу в лицо. И тогда Джуин останется только провалиться под землю или сгореть от стыда.
И без того ей было очень трудно видеться с Алексом, сидеть рядом с ним, разговаривать и при этом не допускать ни малейшего проявления своих чувств. И это было еще одной причиной, по которой она не могла провести эти две недели в Тутинге: разве возможно было, чтобы он увидел ее утреннюю, еще не пришедшую в себя, не собранную? Разве возможно было есть с ним за одним столом, теряя с каждым проглоченным куском свою женскую загадочность? И от смущения она станет страшно неуклюжей, будет ронять вилки, промахиваться мимо рта, капать на стол и колени соусом. А посещения туалета: ведь так она выдаст ужасную правду о том, что она тоже, как все, должна… ну, справлять естественные потребности… Даже думать об этом было невыносимо.
И значит, ей оставалось только…
Она резко подняла голову, не успев погасить огонек надежды в глазах, и воскликнула:
— А ведь я могу пожить у отца!
— Ты отлично знаешь, что нет. — Элли встала и сердито заходила по комнате, обхватив себя руками. Такой поворот разговора заставил ее занять оборонительную позицию, а значит, привел в раздраженное состояние духа. Все это могло закончиться слезами.
— Но почему? Ты сама всегда говоришь, что он хороший человек. И что я очень похожа на него. Было бы здорово узнать его поближе.
— Тим? Он просто золото. Но, милая, мы с ним так не договаривались.
— Какое право ты имела о чем-то договариваться, — проговорила Джуин, шмыгая носом, по-детски жалея себя, — не спросив меня?
— А такое, что на тот момент, когда мы договаривались, — напомнила ей Элли, — тебя еще не было и в помине. — Она подошла к раковине, загасила об нее сигарету, включила воду, посмотрела, как окурок исчез в сливном отверстии. — Где же этот проклятый Тревор? Он опаздывает. Больше я не собираюсь это терпеть, все, он уволен. Нет, Джуин, ты должна быть благодарна мне за то, что я планировала свою беременность. Ты была желанным ребенком — в отличие от бедного Алекса Гарви.
— Ха! Бедный Алекс Гарви? Бедный Алекс Гарви? — Джуин не знала никого, кому бы эпитет «бедный» подходил меньше, чем Алексу. — Он совершенно не бедный.
