напечатана фраза: «Рускыя плъки отступите», которая не соответствует смыслу событий. Сейчас во всех изданиях в этом месте печатается «оступиша» или «обступили». Неизвестный автор пометок дает очень близкую поправку – «обступиша». Не правда ли – удивительная прозорливость?
– Этот Корсунский умел логически четко мыслить – вот и все объяснение.
– Представим, в этом случае так и было, – снисходительно согласился краевед. – Но смотрите, что происходит дальше. Объясняя непонятную фразу «заря свътъ запала», автор помет ставит на полях слова-синонимы «уронила», «загасила», то есть опять дает толкование, близкое или равнозначное современному.
Однако и эти примеры не произвели на историка большого впечатления:
– Тут можно было догадаться по смыслу.
– Ладно, перелистаем еще несколько страниц, – набрался терпения Пташников. – Вот владелец книги спорит с первыми Комментаторами «Слова о полку Игореве», которые перепутали детей Мстислава Ростиславовича с детьми князя «Мстислава Владимировича Мономахова сына», и на полях иронизирует: «Но они все умерли ранее: разве ето не дети ли Мстислава Ростиславовича?» Но самое любопытное примечание – на тридцать восьмой странице, где слово «бебрянъ» переводится как «толковый». Полтораста лет потребовалось исследователям «Слова», чтобы сделать этот правильный перевод! – торжествующе посмотрел краевед на Окладина.
Но тот опять не разделил его восхищения:
– Автор этих помет был образованным человеком, хорошо знал древнерусский язык и историю.
– И только потому сделал такие удивительные наблюдения?!
– Конечно. А какое объяснение намереваетесь дать вы?
– Этому можно дать только одно объяснение: владелец книги еще до издания «Слова о полку Игореве» держал в руках древний список, благо он тоже был из Ярославской семинарии, которую возглавлял архимандрит Иоиль Быковский. Не исключаю, что он переписывал этот список, изучал его, поэтому с такой легкостью подметил ошибки в мусин-пушкинском издании. Думаю, не случайно в книге оказалась карта из работы Мусина-Пушкина о Тмутараканском княжестве – она как бы подтверждала, по мнению владельца книги, достоверность «Слова о полку Игореве», в котором это княжество упоминается. Можно сделать и другое, более смелое предположение, что у владельца книги был еще один список «Слова», по которому он сверил мусин-пушкинское издание. Но я воздержусь выдвигать эту версию, поскольку никаких доказательств у меня нет. Первое предположение опровергнуть трудно, и я настаиваю на нем: владелец книги видел список «Слова о полку Игореве» до того, как его приобрел Мусин-Пушкин.
– И на этих зыбких предположениях строится все ваше доказательство, что «Слово о полку Игореве» было найдено в Ярославле?
– Это только одно из доказательств, – успокоил Окладина краевед. – Чтобы представить остальные, я целую неделю потратил. Их вам не опровергнуть!
– Внимательно слушаем вас. Только поменьше догадок и побольше фактов, – предупредил Окладин.
– На этот раз я буду называть только факты!
По решительному виду краеведа было ясно, что сейчас он намеревается дать историку главный бой.
– Надо сразу сказать, что «Слово» – не единственный шедевр древней русской культуры, хранившийся когда-то в Спасо-Ярославском монастыре, – начал Пташников. – Здесь же была найдена знаменитая Оранта Ярославская.
– Не вижу между этими находками никакой связи! – запальчиво произнес Окладин. – Обещали называть только факты, а сами опять пускаетесь в область фантазий, ничем не оправданных сравнений.
– Обстоятельства находки Оранты Ярославской тоже можно назвать странными, однако их трудно опровергнуть, – многозначительно произнес Пташников.
Окладин хотел было возразить, но тут я вмешался в разговор и попросил краеведа рассказать об этой иконе, что он и сделал с удовольствием:
– Так называемую Оранту Ярославскую случайно нашли в 1919 году в рухлядной Спасского монастыря. Обратили внимание на большие размеры иконы и на мазню восемнадцатого-девятнадцатого веков, которая покрывала ее. Когда сняли верхний слой, обнаружили под ним прекрасную живописную копию мозаичной Оранты из Киевской Софии, выполненной греческими мастерами. По единодушному мнению, наша Оранта гораздо добрее, человечнее, ее сравнивали с языческой Берегиней. Высказывалось робкое предположение, что это работа самого Али-пия Печерского – одного из первых русских художников, имя которого дошло до нас. О нем упоминала летопись, что он «иконы писать хитр бе зело», приводилась легенда, как незадолго до смерти ему заказали икону Богородицы, но из-за слабости он не смог ее закончить, и тогда в его монашескую келью явился ангел – «некто, юноша светел», и завершил работу над иконой. Алипий умер в 1114 году. Возможно, легенда рассказывает о той самой Оранте, которая была обнаружена у нас.
– Авторство Алипия Печерского ничем не доказано, это всего лишь ваши догадки, – вставил Окладин. – По мастерству исполнения Оранту Ярославскую сравнивали с иконой Владимирской Богоматери, но она греческой работы. Так что вряд ли Оранта Ярославская принадлежит кисти русского мастера.
– По легенде, икону Владимирской Богоматери, – обратился ко мне Пташников, – нарисовал с Марии – матери Христа – евангелист Лука, а в качестве доски взял крышку стола, за которым Христос сидел с Марией. В середине двенадцатого века из Константинополя икона попадает на русскую землю, хранилась в Вышгороде под Киевом, но Андрей Боголюбский тайно вывез ее во Владимир. Как оказалась Оранта в Ярославле – неизвестно, но можно предположить, что и «Слово о полку Игореве» примерно таким же путем, как икона Владимирской Богоматери, из южных районов Руси могло попасть в Ярославль.
– Найденный Мусиным-Пушкиным список «Слова» более позднего происхождения, – напомнил Окладин. – Да и вообще, можно ли сравнивать судьбу всеми почитаемой иконы и светского литературного произведения?
– Кроме «Слова о полку Игореве» в Спасо-Ярославском монастыре хранилась и до сих пор хранится рукопись двенадцатого века «Пандекты» Никона Черногорца – наиболее древний и полный список этого произведения. А всего к моменту упразднения монастыря в его книгохранительнице насчитывалось более четырехсот томов редких книг, в том числе двенадцать на пергаменте и относящихся к XII–XV векам: сборник молитв Кирилла Туровского, «Сказание о нашествии Батыя», «Повесть о Мамаевом побоище», сочинения Максима Грека, летописи, жития Андрея Боголюбского, Ефросинии Суздальской, Василько Ростовского, Федора Ярославского. Последнее написано ярославцем Андреем Юрьевым в начале XVI века, и в нем есть художественные и текстологические отголоски «Слова о полку Игореве». Можно предположить, что Андрей Юрьев читал Хронограф со «Словом».
– Перечисленные вами древнерусские произведения хранились и в других монастырях. Я не вижу, что Спасо-Ярославский монастырь был самым богатым, – рассудил Окладин. – Что же касается связи жития Федора Ярославского со «Словом о полку Игореве», то я соглашусь с вами только тогда, когда вы положите эти произведения рядом и покажете мне эти самые художественные и текстологические совпадения.
– Сегодня к такому разговору я не готов. У меня есть более веские аргументы. – И Пташников веером разложил на столе несколько фотографий, сделанных с каких-то рукописных документов.
По торжествующему виду Пташникова нетрудно было догадаться, что эти фотографии и есть те самые главные доказательства,
