— Вот и всё. Дело сделано. А знаешь, это ведь я сам позвонил им и предупредил, пока шёл по эскалатору, где их буду ждать. Однако, как видишь, они всё-таки, по моему мнению, немного припозднились, да и, судя по количеству бойцов, не посчитали ситуацию действительно серьёзной. Как думаешь?
Хельман ловко спрыгнул с переплетения кабелей в распахнутые двери вагона и приземлился прямо передо мной, всего лишь немного потеряв равновесие. В этот момент у него из кармана вылетели очки и, закружившись, замерли на полу правее нас. Я невольно проследил за ними взглядом и почувствовал, как по спине пробежал холодок: они были точно такими же, как показывала мне жена Валеры. Те же странные с цилиндрическими полукружьями линзы, которые чем-то походили на очки БСП для коррекции зрения, которые одна симпатичная мне одноклассница надевала только во время контрольных работ, чтобы видеть написанное на доске, а в остальное время не носила, чтобы, по её выражению, не выглядеть, как уродина. Первая мысль, которая пришла мне в голову: он убил и Аню! Потом, чуть приглядевшись, я понял, что дужки всё-таки другие — разительное сходство только в стёклах. Это мало утешило, зато плотно связало в логическую цепочку Хельмана и смерть Валеры, теперь уже не только потому, что мы побывали вместе с ним на месте трагедии.
— Откуда они у тебя? — спросил я и непроизвольно прибавил: — Такие же были у Валеры. Отвечай!
— Это твой погибший друг? Ну чего же ты так раскипятился? Мало ли очков на свете. Могу тебя заверить, что эти исключительно мои… — развёл руками Хельман, но сразу же поднял их и с видимым беспокойством осмотрел. — Да, именно так.
— И где же ты взял свои?
— Это кажется тебя таким важным? — Хельман прищурился. — Думаю, ты немного торопишь события, и мне это не нравится.
— Так ты ответишь или будешь ходить вокруг да около?
Я моргнул: от дыма сильно резало глаза, но не отводить взгляд от глаз Хельмана казалось очень важным — ведь они могут сказать намного больше, чем слова.
— Если тебе так интересно, то сделал сам…
— Зачем? Почему такие?
— Просто взял и сделал! — Хельман торопливо убрал очки в карман и вздохнул: — А ты даже любопытнее, чем я думал.
— У Валеры были точно такие же. И вот его нет. Какая здесь связь?
— Ты это узнаешь, поверь. Но не сейчас!
— Так ты признаёшь, что всё здесь не просто так? — Меня начинал охватывать гнев, особенно от мысли, что передо мной стоит убийца лучшего друга собственной персоной.
— А я этого и не отрицал. Ладно, не бери в голову, ещё перенапряжёшь мозг, а он тебе может ещё на что-нибудь и сгодится. Да и вообще, нам пора продолжать путь, теперь уже пешком. Осталось недолго, а принимать новых непрошеных гостей у меня желания нет! — Хельман приподнял автомат и махнул им. — Давай-ка, двигай и начинай какую-нибудь другую тему…
Я некоторое время стоял на месте, но потом решил, что несколько лишних пуль в теле вряд ли помогут мне что-то понять или начать действовать. Поэтому подошёл к двери, присел на корточки и легко спрыгнул в туманящийся полумрак, смутно освещаемый светом вагона.
— Я иду сразу за тобой… И без глупостей. Впрочем, думаю, ты уже понял: уйти от моей пули очень непросто. Однако пока ты будешь делать всё, что я скажу, с тобой ничего не приключится. Можешь не волноваться! — Хельман, судя по тяжёлому звуку, спрыгнул сзади и через мгновение постучал мне по спине чем-то широким и тяжёлым. — На-ка вот, жми кнопку и свети вперёд. Как увидишь слева промежутки в стене, медленно поворачивай туда.
Я протянул руку, взял фонарь, и мы некоторое время молча брели в его неверном жёлтом свете. Дым всё плотнее клубился вокруг, только никаких призрачных лиц или рук на этот раз я не видел. Казалось, что мы находимся в какой-то пещере, по стенам которой вьётся бессчётное число змей. И туман представлялся здесь помощником, без которого было бы невозможно вынести то, что за ним скрыто, да и твари, несомненно, желающие напасть на нас, не способны различить сквозь дым, что кто-то нарушил их покой.
— Эй, не спи. Вот уже и поворот! — в какой-то момент крикнул Хельман, и я послушно свернул налево, оказавшись в похожем тоннеле, только без рельс. — Сейчас давай вперёд, пока не наткнёшься на ступеньки, по ним наверх, и мы пришли!
Я обречённо побрёл, хрустя камнями и прислушиваясь к звукам капающей где-то воды. Стало немного свежее, хотя, судя по всему, мы не спускались под землю, а, наоборот, поднимались. Поскольку, находясь здесь, я не слышал ни одного, хотя бы отдалённого звука состава, видимо, всё движение на этой ветке уже перекрыто. Оно и к лучшему! Люди, которым надо было куда-то попасть по делам и которые сейчас вынуждены были искать альтернативы, вызывали у меня невольное сожаление, а представлять себе боль родных и близких погибших, расстрелянных Хельманом, мне не хотелось даже мельком. Да и вообще непонятно, к чему было устраивать такую бойню там и здесь? Чтобы привести меня куда-то и убить там? Вряд ли. С другой стороны, у подобных психов причины могут никак не поддаваться логическому объяснению. В какой-то момент я споткнулся и чуть было не упал.
— Осторожнее, я же предупредил тебя, ступени. Их должно быть шесть… — окликнул меня Хельман, — и не бойся крыс, они здесь, что бы ты ни слышал, маленькие и безобидные!
Ступеней оказалось именно шесть, и когда я оказался наверху, то невольно вскрикнул от удивления. Мы оказались в огромном зале, чем-то напоминающем церковь, но, скорее всего, представляющим собой почему-то заброшенную и недостроенную станцию метро. Всё вокруг было серым, полуразрушенным и прохладным; по стенам маленькими струйками сочилась вода, а ближе к потолку угрожающе свисали какие-то волокнистые неприятные образования наподобие мха.
— Вот мы и на месте. Давай фонарь!
Хельман шагнул правее, и я, быстро развернувшись, со всего маху ударил его металлическим корпусом по голове, а потом отпрыгнул в сторону. Чтобы не терять драгоценные мгновения, я решил бежать назад, к брошенному составу, а там, по рельсам, добраться до первой же станции, но моя нога подвернулась, её пронзила резкая боль, и я неудачно рухнул на каменную крошку, исцарапав руки и порвав рубашку. Сделав попытку подняться, я понял, что сейчас это мне не под силу, поэтому я перевернулся на спину и просто смотрел, как Хельман неуклонно приближается.
— Глупо. Вставай-ка! — крикнул он. — И не жмурься. Раз и готово. Ты даже ничего не почувствуешь!
Наверное, так оно и есть на самом деле: мгновение боли, а потом — путешествие в неизвестность, когда всё оставленное здесь не имеет ровным счётом никого значения. Единственное, о чём я сейчас почему-то жалел, так это о непознанной радости отцовства — всё же остальное, скорее всего, я уже так или иначе попробовал и испытал.
— У меня что-то с ногой, поэтому придётся полежать. Давай, стреляй. Я встречу смерть с открытыми глазами и спиной не повернусь! — ответил я, и, хотя предательский страх разливался по животу и отзывался в нём мучительной болью, мне казалось, что моя душа готова к тому, что должно случиться.
— Настоящий герой! — расхохотался Хельман и, отбросив со стуком и скрежетом упавший автомат, достал из-за пояса пистолет с какой-то большой штукой сверху.
Свет от отлетевшего фонаря, который лежал теперь где-то в тумане, подсвечивал глаза преследователя, и мне почему-то очень захотелось познакомиться с его родителями. Вот так, а ещё утверждают, что перед смертью люди видят калейдоскоп всего самого лучшего в жизни… Оказывается, просто какой-то странный бред лезет в голову, не более того. Глядя на его пистолет, я думал: «Наверное, глушитель или нечто в этом роде…» В любом случае теперь подобные детали не имели никакого значения, и тут я неожиданно остро осознал, что эти мокрые выщербленные стены, разрушенный зал и, разумеется, сам Хельман это последнее, что я вижу в этой жизни. Конечно, хотелось, чтобы это оказалось чем-то другим, но выбирать не приходилось. Хотя какой-то червячок в мозгу, наверное, отвечающий за самосохранение, упорно нашёптывал мне, что ещё есть шанс выбраться, если попытаться убежать. Удивительно, но вскоре он стал настолько убедителен, что я действительно начал сомневаться, а потом, разозлившись сам на себя, громко закричал:
— Ну давай же, не медли!
Через мгновение раздались два хлопка, разнёсшиеся эхом вокруг. Боли я действительно не почувствовал — просто что-то коснулось живота, а потом всё вокруг закружилось, в ушах появился ватный гул и сознание поглотила темнота. Однако какой-то своей частичкой откуда-то я, несомненно, точно знал, что так не умирают, а значит, это ещё почему-то не конец.
Глава VI
Странная больница
Темнота и неясные голоса где-то вдали… Постепенно они становятся ближе, маняще зовут, и, кажется, если ещё немного прислушаться, то обязательно станет понятно, о чём они говорят. Зовут? Предостерегают? Радуются? Несомненно, в них находится что-то очень важное, но как это удержать? Именно этими вопросами, кажется, я мучился целую вечность, когда приходил в себя из глубокого забытья, постепенно смиряясь, что в этом и состоит мой теперешний удел. Ничего материального, это, возможно, просто восприятие каких-то мыслей, чувств или даже безумные фантазии, которые легко позволяют убедить самого себя в том, что я не один и живой. Хотя порой мне казалось, что в правой ноге чувствуется если и не боль, то какое-то непонятное шевеление, что придавало некоторую уверенность и дарило надежду. Впрочем, я где-то читал, что подобные ощущения свойственны и тем людям, кто потерял конечность, — они могут явственно её чувствовать, а иногда даже видеть. Интересно, когда мы умираем, душа испытывает то же самое в отношении всего потерянного тела? Если да, вполне может быть, что это именно мой случай. Наверняка же можно было сказать одно: я мыслил, рассуждал, старался что-то понять — значит, хотя бы какая-то частичка меня была живой, значит, это ещё не конец. Во всяком случае, как минимум можно было говорить о подтверждении наличия в теле души. Или это всё-таки разные вещи?
