— Я точно ничем не могу помочь?
— Нет, спасибо…
Аккуратно прикрыв дверь, я вышел в коридор и, переборов желание в последний раз посмотреть на малышей, спустился вниз. Теперь у многих будет всё в порядке, но если я сейчас кого-то увижу, то могу не сдержаться и заплакать или же, наоборот, уйти ещё глубже в себя. Рассеянно помахав рукой охраннику, я сел в машину и направился домой. Само это слово почему-то уже звучало как-то непривычно, словно давнее воспоминание, в которое иногда приятно окунуться, но в целом просто отлично, что оно есть, не более того. Видимо, как прощальный подарок мне, машин на дороге практически не было, и через полчаса я был уже на месте, не отказав себе в удовольствии пройти путь до квартиры пешком и не торопиться. Теперь мне, собственно, совсем и некуда спешить.
Вставив ключ в замок, я вздрогнул от неожиданно громких щелчков и поёжился, думая, что, возможно, захожу сюда в последний раз. Дверь отворилась и, не раздеваясь в привычном коридоре, я сразу прошёл в комнату, нажал на системном блоке компьютера кнопку включения. Потом, помедлив, пошёл на кухню и первое, что увидел, плавающую головой вниз черепаху. Запах от воды в аквариуме был просто ужасный, наверное, ещё и усиленный жарой, но, кажется, в этот момент я его даже не почувствовал, сосредоточив всё своё внимание на домашней любимице. За всей кутерьмой последнего времени я не только не мог побывать здесь и накормить её, но и, к своему стыду, даже не вспоминал. И вот она — расплата. Ещё одни друг, который провёл рядом со мной столько лет, мёртв.
Глядя на приобретшие какой-то коричневатый оттенок неизменно ярко-зелёные рейтузы черепашки, я почувствовал, что мой правый глаз начинает непроизвольно дёргаться. Простенький фильтр, который по идее давным-давно должен был отключиться от грязи, почему-то до сих пор исправно работал и кружил воду в аквариуме вместе с маленьким тельцем. Лапы черепашки медленно поднимались и опускались, словно в такт какой-то грустной мелодии, исполняя завораживающий, полный боли и безысходности танец. Его ритм захватывал, завораживал и, кажется, мои уши улавливали звучащую где-то вдали музыку, прерываемую, не в такт, раскатистыми и резкими звуками саксофона. Впрочем, с последним всё было абсолютно реально — сосед на первом этаже, с которым мы были шапочно знакомы, уже много лет увлекался этим делом и хотя бы пару раз в неделю сотрясал дом своеобразной музыкой. Впервые я не возражал против саксофона и даже воспринимал это как некий траурный марш не только умершей черепашке, но и всей моей предыдущей жизни. А я-то всегда думал, что они более выносливые и вполне в состоянии справиться длительное время без пищи, но вот, оказывается, ошибался. Точно так же как и в своей наивной уверенности, что в моей налаженной и устоявшейся до этого лета жизни не может произойти ничего примечательного, что могло бы коренным образом на неё повлиять.
Приблизившись, я заглянул внутрь и увидел, как что-то слабо блеснуло на дне золотом. Вроде, ничего подобного там быть не должно. Что ещё? Я аккуратно снял аквариум с полки, поставил на стол и приподнял его, оставив на цветастой скатерти пластмассовый поддон, где лежала затёртая маленькая икона с изображением какого-то печального и строго мужчины с неестественно вытянутым лицом, напоминающим пришельцев из фантастических фильмов. Мы некоторое время смотрели друг на друга, и я вспомнил секрет, которым с нами однажды поделился учитель рисования: «Если нарисовать зрачки человеку точно посередине, то, откуда на него не глядите, будет создаваться иллюзия, словно он смотрит именно на вас!» — говорил он. Вот и всё — никаких душещипательных чудес.
Помедлив, моя рука непроизвольно схватила иконку, громко царапнув ногтями по жалобно скрипнувшей пластмассе, и выбросила её в открытое окно. Потом я поставил всё на место и, почувствовав слабость, с трудом оторвал взгляд от аквариума, повернулся и медленно побрёл назад в комнату. Мои руки скользили по обоям и находили в этом что-то успокаивающее, гонящее неприятности прочь. Потом пальцы провалились в пустоту распахнутых в комнату дверей. Я поднял глаза и убедился, что компьютер загрузился, а неуместно весело перемигивающийся зелёными лампочками модем готов соединить меня с интернетом. Это хорошо, самое время найти подходящее турагентство, позвонить, подъехать туда и поскорее отсюда улететь. Если возможно, даже сегодня.
Я кивнул своим мыслям, но решил, что это может немного подождать. А пока неторопливо вышел на балкон и посмотрел в ставшее чистым, голубым и таким привычным летнее небо с самым обыкновенным солнцем. Редкие белые облачка, застыв, приветствовали меня своими причудливыми формами, и неожиданно мелко закапавший по лицу тёплый дождик, показался несомненным завершением всего, случившегося со дня смерти Валеры. Я просто стоял и думал о нём, о погибшем в пожаре Андрее, застреленной Виолетте, падающем с провода Николае, разлетающейся на части его жене с ребёнком, попавшей под машину Анне, маленькой черепашке, бывшей мне другом долгие годы и даже о мёртвом Хельмане и его хозяине.
А долгожданный дождь, хотя я этого не замечал, смешивался с моими слезами и словно выдавливал из меня прошлое, освобождая место для, несомненно, наполненного всем самым добрым и светлым будущего.
Москва
август-сентябрь 2010
