И в этот день в сопровождении двух кусбеги Джанибек отправился к озеру на охоту. Телохранителей он не взял и радовался тому, что топот коней его стражи не нарушал рассветную тишину. Солнце еще не взошло. Чистая алая заря, подобно цветку, все шире разбрасывала по небу свои лепестки и обещала хороший день.
Озеро уже проснулось и встретило его разноголосым гомоном: крякали утки, гоготали возвращающиеся с ночной кормежки в степи серые гуси-казарки, трубили в серебряные трубы белоснежные лебеди-кликуны, со свистом проносились над головой стаи стремительных уток-чирков.
Оставив на берегу сопровождающих, Джанибек направил своего коня в заросли камыша. Скоро руки его и лицо ощутили прохладу, и он услышал, как тяжело и гулко плещется совсем близко большая рыба. Джанибек знал: сейчас камыши кончатся, конь вынесет его на серую песчаную косу и перед ним откроется тихая гладь озера.
Что-то вдруг заставило его насторожиться. Он не мог понять сразу, почудилось ему или он действительно услышал, как совсем рядом тихо, словно раздвинутый осторожной рукой, зашуршал камыш.
Джанибек натянул повод, и конь сейчас же остановился.
– Туре, не пугайтесь… – негромко произнес кто-то вздрагивающим голосом.
Рука непроизвольно метнулась к рукоятке сабли.
– Я хочу поговорить с вами…
Настороженно вглядываясь в густые заросли, Джанибек велел:
– Выйди и покажись мне, тогда я стану с тобой разговаривать…
– Я повинуюсь вашему приказу, туре…
Из камышей выдвинулся высокий джигит с темным от загара лицом. Глаза его, упрятанные под выступающими тяжелыми надбровными дугами, беспокойно бегали. Джанибеку показалось, что он видел этого джигита в свите Хизырбека.
– Ну говори же! – повелел он.
– Я не враг вам, а друг… – голос джигита ломался и вздрагивал. – Я ждал вас здесь, мирза, чтобы открыть одну страшную тайну…
Джанибек настороженно следил за джигитом.
– Язык мой не поворачивается… Но я должен это сделать… Ваша младшая жена обманывает вас… Она…
Кровь прилила к лицу Джанибека.
– Кто этот человек?!
Джигит замялся. Было похоже, что он уже жалеет о том, решился на эту встречу.
– Я не могу сказать… Пусть лучше ваши глаза все увидят сами… Сегодня ночью в аул приедет всадник в одежде табунщика… Он войдет в юрту вашей младшей жены… Ночи сейчас лунные, и вы легко узнаете его… Прощайте, мирза… – джигит низко поклонился Джанибеку.
– Подожди! – овладев собой, нетерпеливо сказал тот. – Кто знает об этом, кроме тебя, кто может подтвердить, что слова твои не лживы?
– Никто, мирза. Ни одна живая душа… Я не рассказывал об этом никому и из уважения к вам никому и никогда не скажу. Мой язык не привык болтать попусту.
Лицо Джанибека сделалось задумчивым.
– Вот, значит, как…
– Я знаю, – сказал джигит, – что новость, которую я вам рассказал, не оплачивается суюнши – подарком, и все-таки, быть может, вы когда-нибудь вспомните обо мне, не забудете мою услугу, сделанную ради спасения вашей чести…
– Если ты говоришь правду, я достойно отблагодарю тебя… – не отрывая от лица джигита взгляда, сказал Джанибек. – Иди…
Тот низко поклонился и попятился в камыши.
Тускло сверкнул кривой клинок, и голова джигита скатилась под ноги коня, а большое тело грузно рухнуло на землю.
Медленно вложил в ножны саблю Джанибек. Лицо его было спокойно, глаза с сожалением смотрели на поверженное тело.
Испуганные шумом, поднялись за камышами на крыло утиные стаи. Джанибек сорвал с головы сокола колпачок и подкинул его вверх:
– Вперед! Ну!
Птица черной молнией метнулась в небо. Джанибек пришпорил коня, и тот, сминая высокие стебли камыша, вынес его на песчаную косу.
Глаза Джанибека сузились, и в них вспыхнули искры азарта. Как зачарованный следил он за полетом сокола. Джанибек словно забыл о том, что он услышал только что от джигита. Забыл о том, что еще не остыла кровь убитого им человека.
Когда солнце поднялось над землей на высоту копья, довольный удачной охотой Джанибек и сопровождающие его кусбеги вернулись в аул. Никто бы не догадался по его поведению о том, что на душе мирзы неспокойно. Как обычно, он поел мяса, которое подал ему на серебряном блюде молчаливый слуга, выпил несколько пиал чая. Надо было собираться и ехать в аул Тюре. Бий ждал его сегодня. Но ехать расхотелось, и он велел послать гонца, чтобы тот передал бию, что встреча из-за его нездоровья откладывается.
Оставшись в юрте, Джанибек обдумал слова джигита. Верить не хотелось. Но если он сказал правду? Хорошо, если никто больше не знает об измене Жанбике. Тайна потомка великого Чингиз-хана должна быть священной.
Выход один: по существующему обычаю, следовало отправить Жанбике к родителям и тем самым показать всем, что как жена она ему больше не нужна. И, если никто не знает об ее измене, никто не посмеет сказать или подумать о Жанбике плохо. Сын Узбек-хана волен поступать так, как считает нужным. Ну а что, если джигит все-таки оговорил любимую жену?
Целый день не выходил мирза из юрты, и только к вечеру пришло четкое и ясное решение. Что толку мучить себя бесконечными сомнениями. Джигит сказал, что все случится этой ночью. Так не лучше ли один раз увидеть собственными глазами, чем слушать сплетни от других?
Когда на землю опустились густые сумерки и остывший ветер принес из степи запах полыни, Джанибек велел оседлать коня и, не взяв никого из своих телохранителей, стараясь остаться незамеченным, выехал из аула.
Крупные звезды перемигивались в бездонной черноте неба, потом ночь посветлела и из-за далеких увалов выкатился багровый шар луны.
В низине, близ аула своих жен, Джанибек остановился, стреножил коня, ослабил подпруги и пустил его пастись. Сам же, прихватив притороченный к седлу садак с луком и колчан со стрелами, начал взбираться на увал, у подножья которого раскинулся аул. На вершине в невысоких кустах таволги Джанибек лег на землю. Достал лук, проверил, хорошо ли натянута тетива, выбрал из колчана стрелу с четырехгранным булатным наконечником, пробивающим железную кольчугу.
Юрта Жанбике, похожая на белый курган, хорошо видная в лунном свете, находилась на расстоянии полета стрелы. Ни одна живая душа не могла бы подойти к ней незамеченной.
Оставалось терпеливо ждать. Медленно текла ночь. Ветер пригнал со стороны Хазарского моря стайку темных пушистых тучек, и они то наплывали на золотой диск луны, то разбегались во все стороны. Тихо было у подножья увала – аул спал.
Вдруг Джанибек насторожился. Чуткий слух его уловил далекий топот копыт. Он приложил ухо к земле. Ошибиться было нельзя – всадник приближался к аулу, и конь его спешил. Губы Джанибека тронула мстительная усмешка, а рука потянулась к луку. Он был отличным стрелком, и если это ехал тот, кого Джанибек ждал, то он спешил навстречу своей смерти.
Всадник появился неожиданно и совсем близко от того места, где затаился мирза. На фоне опускающейся к земле луны он показался Джанибеку огромным и тяжелым, словно высеченным из черного камня.
Всадник несколько мгновений смотрел на аул, потом соскочил с седла, легонько хлопнул коня ладонью по крупу, отпуская на волю, и, осторожно ступая по мелким камням, начал спускаться к аулу.
Джанибек хорошо видел широкую спину человека. Ни одна собака в ауле не подала голоса, и мирза понял, что пришелец не чужой. Но кто же он и действительно ли путь его лежит к юрте Жанбике?
Сердце Джанибека бешено колотилось. Даже сейчас не хотелось верить в измену жены. Мало ли в ауле девушек и молодых женщин, к одной из которых вот так, украдкой, ночью мог пробраться какой-нибудь отчаянный джигит? И когда сомнений не осталось, Джанибек успокоился и, привстав на колено, наложил стрелу на тетиву.
Человек остановился у юрты младшей жены и оглянулся вокруг. Мирза хорошо видел, что на нем простой чапан и островерхая шапка. Сомнений не оставалось: это был пастух. Так неужели Жанбике променяла его, сына могущественного Узбек-хана, на какого-то нищего?! Ярость душила мирзу. Джанибек начал медленно натягивать тетиву. Где-то еще теплилась надежда, что, как только незнакомец откинет полог, чтобы войти в юрту, раздастся испуганный, гневный крик Жанбике. Кто-то действительно нетерпеливо откинул полог, и мирза увидел жену. Протянув руки, с распущенными косами, она шагнула навстречу пастуху. Серебристый свет делал женщину удивительно красивой, неземной, похожей на райскую пери.
Пастух и женщина не успели обняться. Тонко свистнула стрела – и не то приглушенный крик боли, не то предсмертный стон услышал Джанибек. Человек покачнулся и рухнул лицом в истоптанную траву. Женский пронзительный вопль, полный ужаса, разнесся над предрассветной степью. Залаяли яростно собаки, послышался топот ног и бряцание оружия – это спешила на крик стража. Неодетыми выскакивали из юрт люди.
